Напряжение между местными и пришлыми росло. Если б не комиссары, присланные покойным Донченко, ситуация давно бы вышла из-под контроля. Комиссары сурово карали за любые попытки грабежа и насилия и так сохраняли какое-то подобие дисциплины.
Если бы командир Антонов — его не называли больше атаманом — поехал на переговоры с казаками один, это вызвало бы волну возмущения среди пришлых. Они и без того подозревали местных, которым еще было что терять, в намерении заключить сепаратный мир с противником, принеся временных союзников в жертву.
— Лучше мне поехать самой, — сказала Саша. — Любого из моих парней казаки могут с легкостью убить, потому что необратимых последствий это не вызовет. А меня не тронут — слишком велики ставки. Если же нас и порешат, невелика беда. Вместо Сашки будет Михаил Егорыч, — Антонов на этих ее словах согласно кивнул. — Вместо меня любой из моих комиссаров встанет. Вершинин побурчит, а потом согласится на другого посредника. Ко мне он уже привык, но к золоту привык сильнее. А вот без тебя, Федя, тут всему конец. Тамбова нам без тебя не взять.
— Чушь не городи, комиссар, — сказал Князев, глядя исподлобья. — Не бывает так, чтоб на одном человеке все держалось. Есть у нас и не хуже меня командиры.
— Командовать-то, может, и есть кому, — ответила Саша. — А вот тех, чьи команды выполнять будут — ты один. Кто поперек тебя шел и своим умом пытался воевать, легли в сырую землю. Зато другим послужили наукой. Твой авторитет дорогой ценой оплачен, потому тобой мы рисковать не имеем права. Скажи мне лучше, что мы с казаков можем получить за проход.
— Дак добра-то всякого много у них, — Князев почесал в затылке. — Награбили будь здоров. И у крестьян здешних, и с военных складов. Но требовать у них назад добычу — это им оскорбление выйдет. Однако ж и вывезти все они не смогут, им теперь налегке на Дон уходить надо, покуда дороги не перекрыты. Есть у меня подозрение, что Топилин наложил руку на артиллерийские склады в Тамбове. Казаки — мужики хозяйственные, до всякого добра падкие. Кстати, мужиками не вздумайте их называть в лицо, за такое они бьют или что похуже. В общем, ежели верный тон возьмете, можно и поживиться от них. Коней не просите, конь для казака больше, чем имущество. Как они говорят: сам не пожри — коня покорми.
— Ну я тогда передаю с посыльным, что встречаемся на меже? Дюжина наших, дюжина ихних? — предложил Антонов.
— Не так, — сказала Саша. — Сообщи, мы с тобой сами приедем в Кулеватово. Пусть ждут. Возьмем пару человек для связи, и все. Покажем, что ничьи жизни здесь ничего не стоят — даже наши. Такая у нас будет переговорная позиция.
— Боязно, Сашка? — спросил Антонов.
Саша поежилась, но скорее от холода. День выдался морозный, сухой снег скрипел под лошадиными копытами, идущее к закату солнце совсем не грело. Давно пора прекращать форсить в городском пальто да замшевых перчатках, а надеть шинель и овчинные рукавицы. Но за осень Саша уже привыкла выглядеть эффектно и привлекать внимание. Женственность оказалась не только уязвимостью, но и оружием. Только красную косынку сменила на пуховый платок, подаренный Матроной в первый день на Тамбовщине.
— Сдается мне, я свое отбоялась, — Саша прижимала ладони к шее Робеспьера в попытке согреться. — Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Сам-то как?
— Вот так же. О Наташке товарищи позаботятся, коли я не вернусь. Она в тягости, весной ждем первенца. Если доживем до весны.
— Поздравляю, папаша будешь! Такой же, верно, сумасшедший, как Князев. Этот как начнет о своих детях говорить, так все, понеслась душа в рай. А до весны, если артиллерией сейчас разживемся, можем и дожить, почему нет.
Саша сама не успела проститься с мужем, он уже третий день был на другом участке фронта. Он бы, конечно, не запретил ей ехать на переговоры, он ничего не мог ей запретить. Но все равно она была рада, что он при этом решении не присутствовал. Не будет чувствовать себя виноватым, если она не вернется.
— Так что на попятный не идем, гнем свою линию, — подвел итог Антонов. — Хотят уйти мирно — пусть оставляют нам все казенное имущество, и точка. Вот разъезд, встречают нас, похоже.
Саша погладила Робеспьера по шее, пытаясь успокоить не столько его, сколько себя. Прищурилась, чтоб рассмотреть едущих навстречу всадников — ее зрение продолжало портиться.
— Алексан Степаныч, — обратился есаул к Антонову, демонстративно игнорируя Сашу. — Атаман Топилин вас ждет.
Въехали в Кулеватово. На первый взгляд село выглядело почти мирно, разве что свежий снег весь истоптан копытами да повсюду конский навоз. Прошли к колодцу две девки, громко разговаривая и смеясь в голос. Мальчик гонит палкой стало гусей. Пожарищ не видать — не в центре села, по крайней мере. Эта картина разительно отличалась от того, что казаки обыкновенно оставляли после себя. Видимо, они умели не пакостить там, где живут.
Вот поэтому, подумала Саша, об этой войне так сложно понять всю правду. Даже одно и то же событие — например, «казаки заняли деревню» — дает совершенно разные картинки в зависимости от обстоятельств.
— Здесь коней оставите, — сказал есаул возле большой избы. — И люди ваши тут обождут, в тепле. Пройдемте в штаб, Алексан Степаныч. Личное оружие не берите только.
Все спешились. Антонов не стал подавать Саше руку — обыкновенно он это делал, когда они вместе куда-то ездили, но сейчас угадал, что надо обозначить их равенство.
— Сообщите атаману Топилину, — твердо сказал Антонов, — что с ним будем беседовать мы с Александрой Иосифовной. Оба. Либо никто из нас.
Есаул нахмурился и пошел к зданию церковно-приходской школы. Саша и Антонов остались ждать его на улице, в избу входить не стали. Проходящие мимо казаки смотрели на них недобро. Один из них, увидев Сашу, смачно сплюнул в чистый снег — не совсем ей под ноги, но близко к тому. Другой поймал ее взгляд, усмехнулся и будто случайно опустил ладонь на рукоять нагайки.
В углу двора были сложены какие-то вещи, небрежно прикрытые рогожей. Рогожи слегка не хватило, Саша рассмотрела самовар и оклад от иконы — похоже, серебряный. Награбленное, или, как сказали бы сами казаки — добыча.
Есаул вернулся скоро и пригласил следовать за ним на этот раз обоих. Оружие Саша с Антоновым оставили своим ребятам. Они приехали сюда не как убийцы, да и оказывать сопротивление посреди вражеского лагеря смысла не было.
Штаб располагался в классе церковно-приходской школы. На стенах все еще висели карты Российской империи, выцветшие и обтрепавшиеся. Был даже всеми, видать, забытый портрет последнего императора, засиженный мухами. Длинные парты сдвинуты в угол. На грифельной доске осталась выполненная старательным ученическим почерком надпись «условия задачи».
Атаман, он же войсковой старшина Топилин сидел за учительским столом. Стол был завален картами, приказами, отпечатанными на ремингтоне списками — на вид примерно такими же, как в штабе пятьдесят первого полка. У Топилина было узкое бледное лицо, обрамленное пышной ухоженной бородой. Во лбу острая вертикальная морщина, взгляд темно-серых глаз внимательный и цепкий. На отутюженном кителе — пять орденов на полосатых лентах. Саша отчего-то ожидала, что казачий атаман будет богатырем, но он оказался сложения довольно субтильного, в плечах не шире ее самой.
Помещение штаба было на совесть протоплено. Саша сняла платок. Расстегнуть бы пальто, чтоб быстрее согреться. Но от этого Саша воздержалась.
— Здравствуйте. Прошу вас, садитесь, — сказал Топилин буднично, будто не со смертельными врагами собрался беседовать, а с посетителями, пришедшими по какому-то заурядному, скучноватому даже вопросу.
Табурет напротив стола стоял один, но есаул уже вносил второй такой же.
— Весьма благодарен вам за то, что вы лично прибыли в мой штаб, — Топилин говорил будто бы обоим, но обращался преимущественно к Антонову. — Я, право же, высоко ценю ваше доверие. Вопрос наш прост, и я надеюсь, мы разрешим его быстро и к обоюдной выгоде. До вас, полагаю, уже дошли новости о провозглашении автономии области Войска Донского?
— Новости дошли, — хмуро подтвердил Антонов. Ему, поняла Саша, не нравится, как уверенно Топилин захватил инициативу.
Держал себя атаман как обыкновенный офицер средних лет. Ничего удивительного тут не было, в Российской империи командиры казачьих войск получали такое же образование, как и прочие офицеры, и мало отличались от них в манерах и привычках.
— Превосходно, тогда не буду занимать ваше время их пересказом. Для нас это означает, что все казачьи части, включая мой полк, выходят из состава Добровольческой армии и отбывают на Дон. Соответственно, задача подавления бунта в Тамбовской губернии перед нами более не стоит. Завтра мы выступаем в южном направлении. Если ваша Народная армия не станет чинить нам препятствий, то и у нас нет причин вступать с ней в столкновение. Моя позиция ясна?
Саша вспоминала, как расстреляла мальчишку, своего солдата, за то, что он украл цыпленка. А сейчас перед ней сидит враг, разоривший сотни хозяйств, и она должна вежливо с ним беседовать. Есть ли что-нибудь справедливое в этой войне?
— Да что ж тут неясного, — ответил Антонов, глядя исподлобья. — Выгода твоя ясна как день, атаман. Думаешь, можно прийти на Тамбовщину, вволю пожечь, пограбить, понасильничать, тьму народа положить за милую душу — а потом просто уехать восвояси, и мы тебе на прощание платочками помашем?
— Мы можем прорваться и с боем, — ровно сказал Топилин. — Смысла в этом нет ни для вас, ни для нас. Но мы готовы.
За окном сгущались сумерки. Кажется, началась метель.
— Вы не прорветесь с боем, и вы знаете это, — ответил Антонов. — Нас здесь в десять, в двадцать раз против ваших будет. У вас сколько осталось, пять сотен сабель? А въезжали на Тамбовщину полной тысячей. Это наша земля, мы знаем ее, она поможет нам. Пока вы окопались в Кулеватово, вас не трогают — потому только, что все равно вы никуда отсюда не денетесь. А н