— Его возлюбленные были не особенно щедры.
Служанка выпрямилась.
— Я предполагаю, оно о чем-то напоминает ему, мэм.
— О чем-то неприятном, судя по реакции милорда.
— Вздор. Он просто радовался.
— Радовался ли он так, когда за него отвечала сиделка Брэй? — Харриет пристально поглядела на служанку.
Женщина сузила глаза.
— Сиделка Брэй, если вы хотите знать, навряд ли могла вызывать радость.
Краудер осторожно засучил рукав рубашки, надетой на лорда Торнли.
— Мы не расспрашивали тебя о сиделке Брэй. Ты можешь… — Он внезапно осекся. Харриет замерла, глядя на него. Анатом обернулся. — Что это?
Он отодвинулся так, чтобы Харриет и служанка могли видеть дрожащее предплечье, которое он сжимал в руке. Харриет прикрыла рот рукой. На внутренней стороне предплечья Торнли, где почти не осталось плоти, виднелись несколько глубоких порезов. Они были свежи, нанесены параллельно друг другу и ясно выделялись на синеватой коже; судя по всему, заживали они плохо.
— Откуда мне знать? — громко возмутилась служанка. — Порой он царапает себя. Когда его руки не привязаны, они болтаются в разные стороны.
— Вздор. Это преднамеренные порезы. Они нанесены ножом и уж никак не собственной рукой лорда Торнли.
— Я тут ни при чем, я просто присматриваю и занимаюсь шитьем.
— Вон!
Уговаривать служанку не пришлось, и дверь тут же захлопнулась за ее спиной. Харриет подошла поближе, чтобы Торнли мог видеть ее; он вздрогнул, а затем вдруг расслабился. Она присела в реверансе, а потом поглядела на раны.
— Их семь.
— Семь ран. Да. — Краудер наклонился к больному. — Милорд, вы меня понимаете? Вы можете моргнуть один раз, если это так? — Светло-голубые глаза забегали туда-сюда по комнате. — Прошу вас, милорд. Просто попытайтесь и слушайте меня. Моргните разок, если вы меня понимаете. — Взгляд лорда по-прежнему бегал, теперь по лицу Краудера.
Харриет услышала звук шагов, доносившийся снаружи.
— Краудер…
— Прошу вас, сэр. Просто попытайтесь.
На мгновение взгляды лорда и Краудера встретились. Веки больного опустились и снова приподнялись. Дверь распахнулась. На пороге стояла леди Торнли. Словно феникс, сломавший фасад голубятни.
— Госпожа Уэстерман! Что это значит?
Харриет плавно двинулась вперед.
— Леди Торнли! Я очень надеюсь, что вам стало лучше…
Хозяйка дома подняла перед собой руку, словно пытаясь отгородиться от Харриет.
— Не смейте изображать передо мной даму! Вы пришли сюда истязать моего супруга, верно? — Она повернулась к анатому. — Может быть, измерить его для будущих препаратов? — У лорда Торнли снова вырвался тихий жалобный стон. Даже не поглядев на него, леди Торнли сказала: — Не волнуйся, голубчик мой. Когда придет твой час, я похороню тебя в освинцованном гробу.
— Это вы истязали его, леди Торнли? — непринужденно спросил Краудер.
Ярость сделала эту женщину еще более красивой, чем она показалась анатому во время предыдущей встречи.
— Пойдите прочь! Немедленно пойдите прочь! Мне не терпится увидеть, что сделают с вами жители графства, когда станет известно об этом небольшом приключении. Надеюсь, ваш муж уже не стремится стать парламентарием. — Харриет лишь сплела руки на груди и улыбнулась. — Пойдите прочь, я сказала! Сейчас же! — Приблизившись к креслу, леди Торнли оттолкнула Краудера, снова положила руку мужа на подлокотник и принялась застегивать пряжку, чтобы опять зафиксировать его предплечье. — Если вы не уберетесь, пока я застегиваю ремень, — зарычала она, — я велю своим лакеям выкинуть вас на дорогу.
Харриет и Краудер откланялись и собрались уходить. Леди Торнли по-прежнему занималась ремнями, а голос ее супруга, исполненный одиночества и отчаяния последней оставшейся в аду души, звучал то громче, то тише.
V.3
Харриет и Краудер взобрались на холм и вошли в рощу, где погиб Брук. Когда они оказались возле лавки, Харриет села, закрыв лицо руками. Краудер устроился возле нее и стал ждать. Над их головами жалобно кричали вороны, ветерок перевернул несколько листьев своими легкими ладонями. Плечи Харриет перестали сотрясаться. Спустя несколько минут она вытащила свой платок и громко высморкалась.
— Благодарю вас, — молвила Харриет.
— Не стоит благодарности, госпожа Уэстерман. Вы пришли в себя?
— Нет. — Она пристально смотрела перед собой, словно пытаясь вселить в свой разум образ собственного дома и выгнать образ соседского. — Какие ужасы, Краудер! У меня от них голова идет кругом. Как может человек находиться в таком состоянии и тем не менее жить?
Краудер покрутил свою трость между ладонями. Ее наконечник со скрипом погрузился в землю возле их ног, усеянную листьями и обломками веток.
— За ним прекрасно ухаживали — во всяком случае до недавнего времени. Александр прислал хорошую сиделку. Сомневаюсь, что есть много врачей, чьими стараниями он прожил бы столь долго.
— Но его ум… Неужели вы полагаете, будто с ним и вправду можно сообщаться?
— Тело не всегда отображает обитающий в нем ум или подчиняется ему. Полагаю, он осознает себя и свой недут. Во всяком случае, порой.
Харриет содрогнулась и подалась вперед, подперев подбородок ладонью.
— Что обозначает этот медальон, как вы думаете? — поинтересовалась она. — От всех его возлюбленных…
— Я рассказывал вам о подозрениях сквайра, касающихся смерти молодой девушки.
— Несомненно. Он и вправду выглядит безделицей, какую могла бы носить девушка этого возраста. К тому же относительно бедная. Я даже не могу вообразить, чтобы женщины, с коими лорд Торнли был когда-то связан, могли носить нечто иное, кроме золота.
— Кто был мировым судьей в те времена?
Харриет повернулась к анатому.
— Представления не имею. Это произошло, должно быть, лет тридцать назад.
Краудер вынул трость из маленькой ямки, образованной ее наконечником, и принялся проделывать новую выемку.
— Вероятней всего, сорок, я полагаю. Однако если его семейство добросовестно хранило документы…
— Неужели такая древняя история может соотноситься с тем, что происходит теперь?
Краудер вздернул брови.
— Госпожа Уэстерман, с вашей стороны было бы любезнее не называть историю, происходившую в годы моей жизни, «древней». — Харриет, хоть и нетвердо, но громко расхохоталась. Анатом с удовольствием продолжил: — Я поразмышлял над тем, что Хью сказал о вине, лежащей на его семействе, а также о медальоне и тех ранах. И задался вопросом: может, его привлекли к ответственности за некие прошлые деяния? Так что если мы не в силах устремиться вперед, нам нужно вернуться назад. Вероятно, та смерть точно затяжной узел на веревке. Если мы распустим его, все остальное разъяснится само собой.
Дом сэра Стивена Янга уже начал обнаруживать следы запустения. Бывший мировой судья умер в подобающем возрасте и вследствие естественных причин примерно двадцать лет назад. Его сын и наследник, как говорили, был несколько чудаковат.
Служанка, впустившая их в дом, похоже, не привыкла к посетителям, а потому отнеслась к ним так, как епископ мог бы отнестись к говорящему льву: с любопытством, но в лучшем случае несколько неуверенно. Их спешно проводили в салон, который оказался пыльным и непроветренным, с неуклюжей и щербатой меблировкой; на стенах, в тех местах, куда падало солнце, краска была усеяна пузырями и выцвела, в других же — покрылась копотью и грязью. Ждать им пришлось недолго. Вскоре дверь шумно и суетливо распахнулась, и в комнату ввалился мужчина примерно Краудеровых лет. Он был на удивление невысок, но делал себя еще ниже, наклоняя голову и сутуля плечи. Его парик, казавшийся скорее желтым, сидел косовато, а обшлага кафтана покрывали странные пятна. Впрочем, его энергия ощущалась сразу же — похоже, радость от прихода гостей овладела им почти безраздельно. Про себя Харриет решила, что все это немного напоминает приветствие восторженного крота. Сощурясь, мужчина глядел на посетителей сквозь изрядно запачканные очки и радостно морщил нос, словно пытался опознать их скорее при помощи обоняния, чем посредством зрения.
— Я так рад, так рад! Такие замечательные гости! Надеюсь, вы простите, что я принимаю вас в таком доме. У меня не хватает на него времени! И глаз. Это всего лишь оболочка! Его сердце — моя работа, а для нее мне не нужны салоны. — Говоря, он быстро кивал.
— Вы очень добры, что приняли нас, сэр.
Харриет протянула ему руку. Мужчина уткнулся в нее носом.
— Это честь для меня. Когда я услышал, что великий господин Краудер в моем доме собственной персоной… такая радость! Так приятно познакомиться с коллегой-натурфилософом, исследователем вселенской красоты Божьего творения. — Он повернулся к Краудеру. — Полагаю, сэр, вы знаете мое имя из публикаций, касающихся жуков здешних мест? Вы разыскали меня, чтобы узнать об этом предмете немного больше?
Мужчина продолжал ожесточенно кивать, и Харриет поняла, почему его парик, должно быть, всегда сидел криво. Она ничего не могла поделать — ей нравился этот маленький человечек, и Харриет надеялась лишь на то, что и Краудер будет добр к нему. Она не перенесла бы, если бы ее крота раздавили, словно один из предметов исследований. Однако ей не стоило опасаться этого. Похоже, Краудер пребывал в великодушном настроении.
— Я пришел сюда вместе со своим другом по двум причинам. Для меня было бы честью больше услышать о вашей работе. — Сэр Стивен снова радостно сморщил нос. — Однако я также хотел бы знать, не можете ли вы помочь нам с одним делом, касающимся древней истории.
Харриет прикрыла рот рукой, стремясь спрятать улыбку, а сэр Стивен часто заморгал, сцепляя и расцепляя руки, затем резко склонил голову набок. Парик не сумел вовремя последовать за столь быстрым движением, и ему пришлось, спотыкаясь, нагонять голову, словно пьяному поклоннику — полную жизни танцоршу.
Краудер откашлялся.
— Я полагаю, ваш отец примерно сорок лет назад был мировым судьей в этих краях, и мне хотелось бы узнать, не сохранилось ли у вас каких-либо его бумаг, касающихся того времени? Есть дело, о коем мы с радостью узнали бы несколько больше.