Старомодный, усыпанный гравием пляж, приютившийся под широким небом Восточной Англии и регулярно снимаемый саффолкскими художниками школы Уилсона Стира, Саутволд был очень похож на место Блейеров: рабочий город, с гаванью и некоторым количеством легкой промышленности, но также и колония для пенсионеров, среди двух тысяч жителей которой было много англо-индийцев. Кнайп Хилл известен своим заводом по производству сахарной свеклы, но главным работодателем Саутволда была пивоварня "Аднамс", расположенная за отелем "Лебедь", и запах солода витал над улицами от рассвета до заката. Будучи пожилой парой среднего возраста и нежного происхождения - Ричарду было уже около шестидесяти, Иде - около пятидесяти, - старшие Блеры быстро включились в жизнь города: Ричард, известный как Дик или Тоби, как столп клуба Блайта; Ида как любительница собак и организатор вечеринок бриджа. Если среди подростков возраста Оруэлла было мало желающих составить ему компанию, то его непременно познакомили с мальчиком по имени Деннис Коллингс, сыном городского врача, который жил через пару улиц на Норт-Парад. Блэйры также подружились с двумя соседями по Страдброк-роуд - Жаксами, жившими в доме № 39, у которых была симпатичная дочь-подросток по имени Элеонора, и Пулейнами - овдовевшей матерью и ее сыном-барристером Колином - в доме № 19. Некоторые из этих знакомств, как оказалось, повлияют на дальнейшую жизнь Оруэлла.
Филипп Хоуп, которому было поручено подготовить его к экзаменам в индийскую полицию, преподавал в колледже Дулвич, где он имел репутацию превосходного классика. Мало кто мог соперничать с ним в обучении мальчиков стихосложению и прозе, - вспоминал один из бывших учеников, - и мы часто были заворожены скоростью и блеском, с которыми он давал версию за версией того, как предложение или строчку можно перевести на греческий или латынь". На Оруэлла, как на человека, который с зевотой проходил классическую программу обучения в Итоне, эта рекомендация, вероятно, не произвела бы впечатления. С другой стороны, тот факт, что Хоуп за двадцать лет до этого преподавал одному из его великих литературных героев, П. Г. Уодхаусу, должен был сыграть в пользу его наставника. В 1920-е годы множество мальчиков-подростков посещали такие заведения, как Крейгхерст, чтобы подготовиться к университету, гражданской службе или армии, но есть ощущение, что Оруэлл начал исчезать из мира , который он и они когда-то знали. Такие сверстники из Итона, как Коннолли, Даннройтер и Майнорс, вскоре отправятся в Оксфорд и Кембридж, где их ждала блестящая карьера в журналистике, юриспруденции и академических кругах. Оруэлл провел весну 1922 года в аудитории с видом на серое Северное море, где, помимо латыни и греческого, его обучали основам математики и свободного рисования. Будикомы тоже ушли из его жизни, хотя он поддерживал связь с Проспером по почте (фраза "Миллионы людей на этих каторжных съемках - по крайней мере, трое из них" вошла в семейную легенду) и проводил часть своих пасхальных каникул в Куарри Хаус. В своей санированной версии их отношений Джасинта, похоже, больше интересовалась французским мальчиком по имени Андре, который жил у Будикомов, чтобы улучшить свой английский, но есть упоминание о том, что Оруэлл отбивал боксерскую сумку Проспера и учился ездить на мотоцикле.
"Видно, что это место должно было быть довольно тяжелым для человека с темпераментом Джорджа", - сказал Энтони Пауэлл после просмотра телевизионной пьесы Майкла Палина "К востоку от Ипсвича" (1987), действие которой происходит в городе в 1950-х годах. Если неприязнь к Саутволду, которой пропитана первая часть "Дочери священника", начала укореняться здесь в 1922 году, то здесь было определенное количество внеклассной жизни: экзамены требовали умения ездить верхом, что означало уроки в местной конюшне; и однажды они с Коллингсом наблюдали, как маленький мальчик закапывал капсулу времени (среди прочих предметов в ней была немецкая армейская каска времен Великой войны) в яму, вырытую на краю общей территории. 25 июня ему исполнилось девятнадцать лет - минимальный возраст для поступления на службу в индийскую полицию. Вооружившись рекомендациями от господ Хоупа и Крейса (последний нагло сообщил властям, что он "совершенно не знает, что требуется от кандидатов... Я посылаю формальный сертификат, который, вероятно, является всем необходимым"), он отправился в Лондон, чтобы сдать экзамен. Экзамен длился неделю - предположительно, он использовал квартиру Дейкинов в Ноттинг-Хилле в качестве базы - и интеллектуальный уровень был невысоким: например, экзамен по английскому языку требовал от кандидата написать письмо родственнику с описанием посещения театра. С проходным баллом в 6 000 из 12 400 возможных, Оруэлл занял седьмое место из двадцати шести сдавших, отличившись в латыни (1 782 из 2 000 возможных), но с трудом справившись со свободным рисованием (174 из 200). На экзамене по верховой езде, сданном ранней осенью, он опустился на двадцать первое место из двадцати трех успешных кандидатов.
Знаменательно письмо Крейса в Индийский офис, в котором он признается в незнании их протоколов: за двадцать лет написания справок для отъезжающих из Итона ему явно никогда не приходилось предоставлять их для индийской полиции. Все это поднимает вопрос о том, на что именно рассчитывал Оруэлл, выбирая респектабельное, но далеко не гламурное место службы. Когда его спросили о предпочтительном выборе места службы, он поставил Бирму и Объединенные провинции на первое и второе места в списке на том основании, что в первых у него жили родственники, а во вторых служил его отец. Но Бирма была имперским захолустьем: "довольно низкая ступень в чинопочитании", по словам бирманского историка Тхант-Мьинт-У, который отмечает, что "карьера, начатая в Бирме, никогда не приводила к высшим эшелонам писательского корпуса или месту в Совете вице-короля в Калькутте". Муж занимался чем-то на Востоке", - замечает дядя Ника Дженкинса Джайлс об овдовевшей миссис Эрдлей в романе Пауэлла "Мир принятия" (1955). Это была китайская таможня? Полиция Бирмы? Что-то в этом роде". Подтекст ясен: это не имеющие отношения к делу задачи, выполняемые второстепенными винтиками административной машины. Все это, в глазах Оруэлла, кажется, искупалось притяжением семейных связей. Он отправлялся туда, куда многие его предки отправлялись на протяжении многих лет, и где некоторые из них все еще жили, чтобы служить имперскому проекту так, как это делали они. Обыденность этого выбора может показаться странной в свете того, что произошло впоследствии, но в то время он имел смысл.
Между тем, в Англии было несколько месяцев, которые он мог провести в гостях. Его пребывание в Крейгхерсте резко оборвалось, когда он и "дикий молодой человек", который ранее был исключен из его государственной школы, разыграли Джеймса Херста, землемера округа, отправив ему на день рождения поздравление в виде дохлой крысы. Мистер Херст пожаловался, и Оруэлла и его сообщника попросили удалиться. Среди приготовлений и прощаний - одежда, сшитая портным из Саутволда мистером Денни, тропическое снаряжение, приобретенное у одного из крупных лондонских экипировщиков, - было время, проведенное с Будикомами. С расстояния в пятьдесят лет Джасинта была "уверена", что Оруэлл присоединился к ним на матче Итон-Харроу на второй неделе июля, хотя сам Оруэлл позже утверждал, что его последний визит в Лордс в молодости состоялся годом ранее. Они остановились в Олдфилд Хаус, где Джасинта вспоминала прогулку "мимо особенно привлекательного дома под названием "Фруктовый сад". Это была "долгая прогулка, и мы долго разговаривали". Длинная прогулка была единственным способом уединенной беседы в Олдфилд Хаусе".
О чем говорили два молодых человека в этой "частной беседе"? Попросил ли Оруэлл ее подождать его? Как Джасинта, помня о нападении прошлым летом, отреагировала на то, что он хотел сказать? В книге "Эрик и мы" Джасинта резко говорит о том, что его отправили в "изгнание". Оруэлл, написав за несколько месяцев до своей смерти, обвиняет ее, хотя и в туманно-элегическом тоне, в том, что она "бросила" его. Реальность, вероятно, более приземленная: юноша девятнадцати лет эмоционально прощается с девушкой двадцати одного года, и никто из них не знает, как сложится будущее. Несомненно, показательно, что ни Джасинта, ни ее брат не могут вспомнить, когда они в последний раз видели Оруэлла перед его отъездом. Кажется, что он просто исчез из их орбиты. "Конечно, не было никакой прощальной вечеринки в Доках, на которую нас пригласили, чтобы проводить его, или чего-то подобного", - вспоминает она. Но это не значит, что таких проводов не было. Возможно, Джасинту просто не пригласили на них.
Судно SS Herefordshire отправилось из Ливерпуля в свой месячный путь в Рангун 27 октября. Кроме Оруэлла на борту находился еще один новобранец полиции Бирмы, молодой человек по имени Х. Дж. Джонс. Третий, К. У. Р. Бидон, отбыл в начале месяца. Поездка - восемь тысяч миль по Средиземному морю, через Суэцкий канал, Красное море и далее в Индийский океан - оставила неизгладимое впечатление на сознании Оруэлла, а также на его совести. К всепоглощающей роскоши морского путешествия на первоклассном лайнере, его потрясающим блюдам и ритуально навязанному отдыху можно было добавить притягательность тропических пейзажей. Флори в книге "Бирманские дни" вспоминает, как мы плыли в Коломбо "по зеленой гладкой воде, где грелись черепахи и черные змеи". Но самые запоминающиеся сувениры были привезены, чтобы поразить читателей колонки "Как я хочу", которую он написал для Tribune почти четверть века спустя. Символические происшествия были важны для взгляда Оруэлла на мир. На протяжении всей своей жизни он обладал счастливой способностью попадать в ситуации, которые впоследствии можно было использовать в качестве образных. Здесь, на дороге в Бирму, два таких случая произошли быстро. В первой Оруэлл заметил, как европейский квартирмейстер корабля, внушительная фигура, к которой молодой человек относился с большим уважением, выкрал из поварни блюдо с запеченным пудингом с заварным кремом, в то время как пассажиры первого класса наедались в нескольких ярдах от него. Второй случай застал его в порту Коломбо, когда белый сержант полиции набросился с курьером, который неаккуратно обращался с жестяным грузовиком, под одобрительные возгласы высаживающихся пассажиров. Каждый из этих случаев позволил зрелому Оруэллу построить маленькую аккуратную притчу о превосходстве и власти, социальной и расовой. Украденный пудинг с заварным кремом, утверждал Оруэлл, "научил меня большему, чем я мог бы узнать из полудюжины социалистических брошюр". Это не значит, что его обвиняют в ловкости рук, в том, что он обработал ушедший материал таким образом, что его новообретенные политические взгляды оказались вплетены в него. Оруэлл видел то, что, как он говорит, он видел. Но знания, которые он приобрел, были ретроспективными. Как и в случае со многими событиями первой половины его жизни, потребовались годы размышлений и постоянный приток информации, которой он еще не обладал, прежде чем он смог найти в ней смысл.