Юджин сотрудничал также с Рабочей эсперантистской ассоциацией, в которой значительным влиянием обладали коммунисты. Правда, после посещения СССР симпатии Юджина к коммунистам охладели, но увлечение эсперанто осталось. Основным тезисом его выступлений являлось утверждение, что национализм и войны исчезнут, когда всё человечество заговорит на одном языке: тогда, мол, само собой ликвидируется проклятие Вавилонской башни, разделившее людей на враждовавшие между собой нации, и наступит рай земной. В основном из-за нежных чувств к Юджину, который даже в домашней обстановке разговаривал только на эсперанто, Нелли также овладела этим искусственным языком и участвовала в его пропаганде.
Блэр лишь изредка навещал тетку, хотя та испытывала к нему симпатию и всегда была готова помочь деньгами. Этой возможностью племянник не воспользовался ни разу. Кроме того, тетя Нелли была начитанной, независимой, стремилась вовлечь Эрика в дискуссию о новейших литературных явлениях{169}, однако он обычно отделывался общими фразами. Тогда он еще не пристрастился к чтению современной литературы — это произошло несколько позже, когда лондонские литературные журналы начали заказывать ему рецензии и обзоры, а художественные произведения стали базой для его рассуждений о пороках современного мира.
Примирившись с тем, что племянник не желает пользоваться ее финансовой поддержкой, Нелли пыталась уговорить его заняться каким-нибудь полезным делом. Она знала о его любви к природе, к растениям и насекомым и уговаривала попробовать силы в садоводстве, делая это не слишком педагогично. «Конечно, семена должны стоить каких-то денег; удобрения и инструменты тоже, — писала она Эрику, — но я надеюсь, что ты сможешь занять их или украсть»{170}.
К эсперантистскому движению, которое в то время всячески поддерживалось и отчасти финансировалось компартиями, а следовательно, и к супругу тети Нелли Эрик относился с определенной симпатией и одновременно с осторожностью. Он не исключал, что в отдаленном будущем возникнет единый международный язык, в основу которого положат один из наиболее распространенных современных языков, в результате чего начнутся свары между сторонниками той или иной ориентации{171}. А Блэр не хотел быть вовлеченным в эти дрязги. Здесь Оруэлл оказался неправ: самый распространенный искусственный язык вскоре умер, поскольку Сталин счел его орудием шпионов и диверсантов, после чего компартии перестали поддерживать эсперантистов. Других серьезных попыток создать международный язык предпринято не было.
Дебют в профессиональной публицистике
Эрик был решительно настроен заняться писательским ремеслом. Позже он постарался откровенно назвать четыре мотива, способствовавших этому решению:
«1. Чистый эгоизм… Жажда выглядеть умнее, желание, чтобы о тебе говорили, помнили после смерти, стремление превзойти тех взрослых, которые унижали тебя в детстве… Огромные массы человеческих существ в общем не самолюбивы… Но среди них всегда есть меньшинство одаренных, упрямых людей, которые полны решимости прожить собственные жизни до конца, и писатели принадлежат именно к этому типу. Я бы сказал, что серьезные писатели в целом более тщеславны и эгоцентричны, чем журналисты. Хотя и менее заинтересованы в деньгах.
2. Эстетический экстаз. Восприятие красоты мира или, с другой стороны, красоты слов, их точной организации. Способность получить удовольствие от воздействия одного звука на другой, радость от крепости хорошей прозы, от ритма великолепного рассказа.
3. Исторический импульс. Желание видеть вещи и события такими, каковы они есть, искать правдивые факты и сохранять их для потомства.
4. Политическая цель… Желание подтолкнуть мир в определенном направлении, изменить мысли людей относительно того общества, к какому они должны стремиться»{172}.
Как видим, если отбросить «чистый эгоизм», то есть стремление к самовыражению, к признанию другими людьми, оставшиеся три мотива определяли, к чему стремился начинающий писатель. Он видел себя автором социальной прозы, сочетающей изображение человеческих будней и судеб с определением перспектив развития общества.
Нельзя сказать, что это была скромная задача. Эрик Блэр хотел стать своего рода прорицателем, стремящимся предостеречь людей от опасных социальных путей, и в определенном смысле ему это удалось. Он вел самый скромный образ жизни, тратя деньги, которые отложил во время полицейской службы. В Париже Эрик решил попробовать свои силы в общественно-политической публицистике, попытался привлечь к себе внимание французской левой прессы, что в определенной мере ему удалось, хотя о каком-то значительном успехе говорить не приходится. Редакторы нескольких левых газет и журналов, которые стояли влево от центра, не считавшихся партийными (заинтересовались бойко пишущим молодым человеком, особенно принимая во внимание, что он остро критиковал политическую систему не Франции, а соседней страны, причем излагал факты образно и просто. 6 октября 1928 года в газете «Монд» («Мир») появилась статья Блэра о цензуре в Великобритании{173}.
Газета издавалась популярным в левых кругах писателем Анри Барбюсом. Известность пришла к Барбюсу благодаря антивоенному роману «Огонь» (1916) — о Первой мировой войне, способствовавшему формированию антипатриотического сознания у части низших слоев общества. С 1923 года Барбюс был членом Коммунистической партии. По всей видимости, Блэр был рекомендован Юджином Эдамом, поддерживавшим связь с Барбюсом.
Это была первая профессиональная публикация Эрика Артура Блэра, который подписал ее своим подлинным полным именем. Внешне статья носила чисто информационный характер. Блэр сообщал, что в Великобритании существует предварительная театральная цензура, осуществляемая правительственными чиновниками, обычно не имеющими ни художественного образования, ни способности оценить качества произведения. Многие замечательные произведения, в том числе таких авторов, как Ибсен или Шоу, в течение многих лет остаются неизвестными британской театральной публике по той причине, что кому-то из цензоров они показались «вредными для общественной морали», в то же время откровенно порнографические скетчи или безвкусные музыкальные комедии претерпевают по требованию цензуры только минимальные изменения. Что же касается художественной литературы, признавал Блэр, то по отношению к ней предварительной цензуры не существует, однако любой роман может оказаться запрещенным после публикации, как произошло с замечательным произведением ирландского писателя Джеймса Джойса «Улисс». Такого рода запреты обычно оказываются результатом «общественного возмущения»: «Священник произносит свое слово с кафедры, кто-то пишет в газету, журналист в воскресном выпуске публикует статью, после этого идет петиция в Министерство внутренних дел — и книга запрещается». Автор, впрочем, оговаривался, что все эти правила относятся только к современной литературе. Со скрытым сарказмом Блэр сообщал о «великом демократическом достижении»: на британской сцене «показывают всего Шекспира», книги Шекспира и Свифта «публикуются и продаются полными, несокращенными изданиями без каких-либо препятствий». Даже Рабле, продолжал он издеваться, «можно купить без всяких хлопот». В течение десятилетий, делал вывод Блэр, переходя от сатирического к серьезному тону, незначительное меньшинство, стоящее у власти, манипулирует цензурой во вред широким слоям читающей публики.
Вслед за статьей о цензуре последовали эссе в той же газете «Монд» и в журнале «Прогре критик» («Прогрессивная критика») о других социальных бедах Британии: безработице, нищенчестве, бродяжничестве и т. д. Одновременно вновь были предприняты попытки публиковаться в британских изданиях.
В конце концов тексты Блэра заметили в журнале христианского мыслителя, журналиста и писателя Гилберта Кита Честертона «Джи Кейз уикли» («Еженедельник Джи Кей») (G. K. — инициалы Честертона). Здесь 29 декабря 1928 года появилась первая в британской прессе статья за подписью Блэра, содержавшая резкий критический анализ правой французской прессы. Название статьи, «Газета за фартинг»{174}, было издевательским, ибо в то время фартинг являлся мельчайшей монетой, чуть больше тысячной части фунта стерлингов. В то время за фартинг нельзя было купить ничего (после Второй мировой войны чеканка этой монеты была прекращена).
Статья была написана острым, злым и вместе с тем обыденным языком. Ее смысл состоял в том, что во Франции существовали крайне дешевые правые периодические издания, которые отличались произвольным подбором информации, примитивными сенсациями, распространением сплетен, проведением неких бездумных конкурсов… Автор давал саркастические советы: «Есть, таким образом, достойный пример для магнатов нашей английской прессы. Дадим им возможность последовать за “Ами дю Пепл” и продавать свои газеты за фартинг. Даже если в этом не будет никакой другой пользы, бедняги из публики почувствуют, по крайней мере, что за свои деньги они получают должный товар».
Эти статьи были первыми опытами будущего знаменитого писателя в политической журналистике, важным этапом на пути формирования его своеобразного стиля — простого, образного, внешне весьма серьезного и в то же время полного скрытой иронии.
Иногда Блэр посещал пользовавшиеся популярностью в писательской среде крохотные кафе в квартале Сен-Жермен-де-Пре, по соседству с давшей ему название огромной церковью, напротив Лувра. Провести здесь несколько часов за бокалом самого дешевого вина или чашкой кофе не считалось праздным занятием. Подобно другим мастерам слова, в том числе самым известным, Эрик писал там некоторые свои статьи. Видимо, он считал, что артистическая атмосфера квартала способствует вдохновению. Но он ни разу не осмелился подсесть к кому-нибудь из литературных знаменитостей. В этом проявились его природная застенчивость, нежелание навязываться и в то же время чувство гордости и самодостаточности.