Эрик снова сменил квартиру. С новой хозяйкой, Розалиндой Обермейер, было договорено, что на стук пишущей машинки она не будет обращать внимания, тем более что сама она работала в университете и понимала, что такое творчество. Муж Розалинды, с которым она разошлась, оставил ей довольно большое жилье, часть которого она сдавала, чтобы не чувствовать себя в одиночестве.
В числе нескольких знакомых Обермейер пригласила в гости коллегу, Эйлин О’Шонесси. Присутствовавшему на вечеринке Эрику девушка понравилась с первого взгляда. Почти весь вечер они провели за разговором, а после он проводил ее до остановки автобуса, а вернувшись, зашел в комнату Розалинды и сказал, что Эйлин как раз такая девушка, на которой он хотел бы жениться{281}. После второй встречи (или во время ее) Эрик сделал предложение. Эйлин поделилась новостью со своей приятельницей русского происхождения, сокурсницей по университету Лидией Джонсон, позже ставшей известной переводчицей с русского языка (она публиковалась под псевдонимом Елизавета Фен):
«— Что? Уже? Что он сказал?
— Он сказал, что он на самом деле не заслуживает, но…
— И что ты ответила?
— Ничего… Я ждала, пока он выговорится.
— И как ты собираешься поступить?
— Я не знаю… Видишь ли, я сказала себе, что, когда мне исполнится тридцать, я приму первое предложение мужчины, который захочет на мне жениться.
— Ну…
— Мне будет тридцать в следующем году»{282}.
Эйлин была младше Эрика на два года. Она родилась 25 сентября 1905-го в шотландской семье сборщика налогов Лоуренса О’Шонесси. Осенью 1924 года она поступила в женский Хью-колледж Оксфордского университета (в то время консервативные традиции в Оксфорде соблюдались свято, женщины и мужчины учились раздельно). В качестве будущей профессии Эйлин избрала филологию.
Успешно окончив университет в 1927 году (она получила диплом с общей оценкой «очень хорошо», что не считалось высшим баллом, но свидетельствовало об успешной сдаче всех экзаменов и выполнении всех промежуточных работ), Эйлин не проявила особой тяги к работе по специальности ни в качестве учителя, ни в качестве редактора. Она часто меняла места работы. Вне какой-либо логики одно за другим следовали служба в девичьей школе-пансионате в городке Таплоу в долине Темзы, обслуживание некоей пожилой богатой дамы в качестве секретаря и чтицы, хозяйственное управление офисом средней руки в Лондоне. Эйлин пробовала свои силы и в журналистике, опубликовав несколько очерков в популярной газете «Ивнинг ньюс».
В начале 1930-х годов Эйлин стала печатать на машинке и редактировать статьи своего старшего брата Лоуренса, успешного хирурга и автора многих исследовательских работ в области отоларингологии, сердечно-сосудистых и легочных заболеваний. Отношения с братом, однако, не были особенно близкими, ибо, как откровенно признавалась Эйлин, ей были совершенно чужды его «профашистские взгляды»{283}. На самом деле Лоуренс просто считал, что в Германии пора покончить со следовавшими один за другим правительственными кризисами, ставившими страну на грань анархии. Позже, по мере развертывания нацистской экспансии в центре Европы и установления в Германии гитлеровской диктатуры, Лоуренс кардинально изменил свои воззрения на последовательно антифашистские, и между ним и сестрой произошло сближение.
Став в молодые годы известным хирургом, пользовавшимся авторитетом среди коллег, Лоуренс уделял особое внимание оперативному и терапевтическому лечению грудной клетки, использовал новейшие методы борьбы с туберкулезом. В 1936 году он основал клинику сердечнососудистых заболеваний в известном госпитале Ламбет и стал консультантом туберкулезного санатория Престон-Холл, одного из наиболее авторитетных в своей области лечебных учреждений. А это было очень важно для будущего мужа его сестры, страдавшего от малейшей простуды.
Между тем осенью 1934 года Эйлин вновь поступила в Лондонский университет на двухлетнюю программу для лиц с высшим образованием, желавших получить квалификацию специалиста в области образовательной психологии. Лидия Джонсон вспоминала, что ее подруга особенно интересовалась проблемами проверки интеллекта у детей — делом сравнительно новым, перспективным, важным и с чисто научной, и с практической стороны, так как такого рода тестирование позволяло определять перспективы обучения и выбор профессии. Эйлин начала работу над диссертацией.
«Ей было двадцать восемь лет, но выглядела она на несколько лет моложе. Она была высокой и стройной, плечи ее были довольно широкими и казались высоко поднятыми. У нее были голубые глаза и темно-коричневые, естественно вьющиеся волосы», — вспоминала Лидия. Эрик как-то сказал, что лицо Эйлин напоминает кошачью мордочку — «и это было верно в самом привлекательном смысле»{284}.
Но для Блэра было важно другое. Эйлин имела широкие взгляды. Она не принадлежала к какой-либо партии, не очень интересовалась конкретными политическими делами, но в целом тяготела к социалистическим идеям в их демократической интерпретации, то есть по складу общественных предпочтений была близка к Эрику. Это, естественно, скрепляло их союз.
Год с лишним продолжались их встречи, а затем и совместная жизнь. Эйлин стремилась до вступления в брак завершить образование, однако осуществить это не смогла. Сначала она попросила университетское начальство дать ей дополнительное время для завершения диссертации, а затем и вовсе оставила намерение защитить ее. Судя по всему, Эрик не настаивал, чтобы она получила ученую степень. Образованная жена, всячески помогающая ему и в то же время не имеющая собственных карьерных амбиций, вполне ему подходила. Отказ от защиты диссертации не был трагедией и для Эйлин. Это был ее выбор.
В конце лета 1935 года Эрик покинул гостеприимную квартиру Розалинды Обермейер и переселился в дом по улице Лофорд, договорившись разделить новую квартиру с недавним знакомым Рейнером Хеппенстолом и почти случайным знакомым Хеппенстола юным поэтом и драматургом Майклом Сейерсом. Переезд, возможно, был связан с тем, что между Эриком и Эйлин начались близкие отношения, а Розалинда, коллега Эйлин по университету, оказывалась не очень желанным свидетелем их встреч{285}.
Хеппенстол, позже ставший плодовитым романистом, был совсем еще молодым человеком. Окончив университет в Лидсе, он переехал в столицу, познакомился с литераторами, группировавшимися вокруг «Адельфи», и даже некоторое время обслуживал их в качестве повара. С Оруэллом его свел редактор «Адельфи» Ричард Риз. Несмотря на разницу в возрасте, напористый юноша понравился Оруэллу, и тот предложил, понятно, что из экономии, вместе снимать жилье.
Что касается Майкла Сейерса, то он оказался в этой компании почти случайно, через каких-то общих знакомых. Сейерс только что побывал со студенческой драматической труппой в СССР и восхищался грандиозными советскими планами. К тому же он был влюблен в некую юную москвичку (скорее всего, сотрудницу спецслужб). И вообще Сейерс был любителем прекрасного пола. У него было уже какое-то жилье в другом месте, и дополнительная комната потребовалась ему для того, чтобы приводить туда подружек. Однако с обоими соседями Блэр не ужился. Они считали своего старшего товарища старомодным, так как тот в качестве образцов художественного творчества называл Диккенса и Киплинга, а не современных авторов, популярность которых улетучивалась так же мгновенно, как и возникала. Общее жилье почти сразу превратилось в коммунальную квартиру, между жильцами которой то и дело возникали мелкие дрязги.
Напряженность в отношениях усилилась, когда Хеппенстол перестал вносить арендную плату, и Блэру пришлось рассчитываться с хозяевами из своего кармана. Кроме того, однажды Хеппенстол явился домой среди ночи совершенно пьяный и устроил такой шум, что Эрик вынужден был его утихомиривать, пару раз стукнув и заперев в комнате. На шум сбежались соседи, и лишь с большим трудом, правда без помощи полиции, удалось прекратить безобразие{286}. После этой истории Хеппенстол был выдворен из дома. Вслед за этим произошло расставание с Сейерсом. Через несколько лет, впрочем, с Хеппенстолом, который с возрастом несколько остепенился, отношения восстановились. Оруэлл сотрудничал с ним на Би-би-си во время Второй мировой войны.
В результате всех этих не очень приятных перипетий Эрик Блэр стал единственным съемщиком довольно большой квартиры, куда теперь спокойно, без предварительной договоренности о том, чтобы соседи покинули жилье, могла приходить Эйлин. Это была хоть какая-то компенсация за высокую арендную плату. Но долго платить немалые деньги за лондонскую квартиру Блэр не был в состоянии, тем более что он собирался жениться и ему необходимо было содержать семью. Последовал очередной переезд — из душного и грязного, заполненного людскими толпами Лондона в сельскую местность, о которой Блэр только мечтал: в поселок Воллингтон в графстве Хартфордшир, рекомендованный знакомыми. Удалось найти жилье за баснословно низкую цену — всего два фунта в месяц. Раньше в доме находился магазин бытовых товаров — единственный в поселке, где жили всего 34 семьи, имелись две пивные и церковь, но уже больше года магазин был закрыт. Низкая арендная плата была установлена собственником дома мистером Дирманом с условием, что постояльцы хотя бы на несколько часов в день будут открывать магазин, о чем умоляли местные жители.
Переезд состоялся 2 апреля 1936 года. У новых жильцов появился простой адрес: «Магазин, Воллингтон». Именно так теперь Оруэлл во всех письмах обозначал свое местожительство. Было введено расписание, подобное тому, которого он придерживался, когда работал в книжном магазине. С утра, на свежую голову, он сидел за письменным столом, а во второй половине дня занимался торговыми и другими хозяйственными делами при самом активном участии Эйлин, проявившей недюжинную коммерческую хватку. Оба наслаждались жизнью на природе, рядом с небольшим прудом и неподалеку от холмистого леска.