Кто такой Ганди?
В конце 1948 года, несмотря на плохое самочувствие и занятость перепечатыванием текста романа начисто, Оруэлл написал статью «Размышления о Ганди» — свою последнюю крупную публицистическую работу. Опубликована она была в январе 1949-го в «Партизан ревю»{689} в связи с начавшими выходить тогда же в английских журналах воспоминаниями индийского политического и общественного деятеля, противостоявшего колониализму. Полностью мемуары Ганди вышли в 1949 году{690}, но познакомиться с этим изданием Оруэлл уже не успел.
В очерке писатель отдавал должное самоотверженности Ганди, но в то же время указывал на определенную бесчеловечность его установок: «Суть человечности не в том, чтобы искать совершенства, а в том, что человек иногда желает совершить грех ради верности, что он не доводит аскетизм до такой степени, когда невозможны дружеские отношения, что он, в конце концов, готов потерпеть жизненный крах, который есть неизбежная плата за то, что ты сосредоточил свою любовь на других людях. Без сомнения, алкоголь, табак и тому подобное — вещи, которых должен избегать святой, но и святость — то, чего должен избегать человек».
Особые сомнения вызывала у автора проповедуемая Ганди тактика ненасильственного сопротивления. Возможно ли «открыть миру глаза», как рассчитывал Ганди? Для этого надо совсем немногое: мир должен иметь возможность увидеть и услышать. Здесь Оруэлл вновь обращался к страшному опыту тоталитаризма: «…трудно представить себе, каким образом методы Ганди можно использовать в стране, где противники режима исчезают среди ночи и уходят в небытие. Без свободы прессы и свободы собраний не только нельзя обратиться к мировому мнению — нельзя вызвать к жизни массовое движение и даже объяснить свои намерения противнику».
Точно так же Оруэлл ставил под сомнение пацифизм Ганди: «В применении к внешней политике пацифизм либо перестает быть миролюбием, либо превращается в умиротворение».
Но хотел ли писатель низвергнуть с пьедестала незаурядную личность, деятельность и философию которой он рассмотрел в явно критическом духе? Ни в коем случае. Отсюда и финал статьи, свидетельствовавший о признании им места Ганди в истории и в то же время об осторожности и взвешенности оруэлловских оценок: «Если, что вполне возможно, между Индией и Британией наконец установятся вполне приличные и дружественные отношения, не будет ли это отчасти следствием того, что Ганди, борясь упрямо и без ненависти, дезинфицировал политическую атмосферу? Одно то, что в голову приходят такие вопросы, говорит о калибре этого человека. Можно ощущать, как я ощущаю, некую эстетическую неприязнь к Ганди, можно не соглашаться с теми, кто пытается записать его в святые (сам он, между прочим, никогда на это не претендовал), можно отвергать и сам идеал святости и потому считать исходные пункты его учения антигуманными и реакционными; но если рассматривать его просто как политика и сравнивать с другими ведущими политическими фигурами нашего времени, какой чистый запах оставил он после себя!»
Джеймс Бёрнхем
Еще до отъезда в туберкулезный санаторий, весной 1947 года, в статье, опубликованной в журнале «Нью лидер», Оруэлл выступил против тех, кого считал вольными или невольными агентами советского влияния на Западе: «Очень важно касательно этих людей — и это крайне трудно, так как существуют только косвенные доказательства, — обнаружить их и определить, кто из них искренен, а кто нет. Они безусловно делают много вредных вещей, особенно вводя в заблуждение общественное мнение в отношении природы марионеточных режимов в Восточной Европе; не надо, однако, торопиться в утверждении, что все они придерживаются одного и того же мнения. Вероятно, некоторые из них действуют только под влиянием собственной глупости»{691}.
Статья была посвящена взглядам известного американского обществоведа, профессора Колумбийского университета в Нью-Йорке Джеймса Бёрнхема. Оруэлл решительно противопоставлял взгляды Бёрнхема сознательным или несознательным защитникам советского строя.
Бёрнхем в прошлом был страстным революционером, несмотря на профессорскую должность членствовал в организациях сторонников Троцкого, и только перед самой смертью последнего вступил с ним в полемику, доказывая, что СССР больше не является рабочим государством, после чего объявил о разрыве с Социалистической рабочей партией США и отказе от марксистских взглядов. В 1941 году Бёрнхем опубликовал содержательное исследование «Управленческая революция»{692}, где анализировал новые формы социально-экономической и политической организации общества, проводил параллель между гитлеровской Германией и сталинским СССР, указывал на некоторое сходство с этими формациями рузвельтовского «нового курса» в Соединенных Штатах. Он писал, что в течение краткого периода после Первой мировой войны возникло принципиально новое общество, в котором доминирующую роль стали играть менеджеры, управленцы, превратившиеся в господствующую социальную прослойку — бюрократию. Новый слой наемных работников-управленцев, по мнению Бёрнхема, играет решающую роль в развитии современного западного общества, которое он определял как «бюрократический коллективизм».
Оруэлл внимательно следил за аргументацией Бёрнхема. Ранее он уже посвятил этому неординарному исследователю две публикации{693}. Он соглашался с профессором, что современное общество имеет тенденцию развиваться в направлении олигархического правления, но не в сторону большей демократии, как пытаются себя успокоить граждане. Решения как в бизнесе, так и в политике принимаются всё меньшим числом людей. Однако, в отличие от Бёрнхема, он на этот раз был более оптимистичен — не считал «управленческую революцию» необратимой, полагая, что она не исключает возврата к демократической общественной эволюции даже в условиях сохранения рынка и частной собственности.
В романе Оруэлла произведение Бёрнхема фигурирует просто как «книга». Наработки Бёрнхема пригодились и во фрагменте об «олигархическом коллективизме». Кроме того, его мысли можно обнаружить в выступлениях оруэлловского персонажа Эммануэля Голдстейна, в котором нетрудно разглядеть некоторые черты Троцкого.
Сторонник и биограф Троцкого Исаак Дойчер относил Оруэлла к пропагандистам холодной войны и амбициозным «советологам», обладателям «злобного воображения», которые просто выдергивали у Бёрнхема нужные им фразы{694}. «Роман стал для холодной войны чем-то вроде идеологического сверхоружия, — утверждал Дойчер. — Ни в одной другой книге, ни в одном документе судорожный страх коммунизма, захлестнувший Запад после окончания Второй мировой войны, не отразился так ярко и не сфокусировался так остро, как в “1984”». Чтобы еще больше унизить Оруэлла, к которому он относился с неприкрытой ненавистью, Дойчер пытался низвергнуть его и с писательского пьедестала, заявляя, что у него полностью отсутствует оригинальность, свойственная видным сатирикам.
Такой произвольный, совершенно несправедливый взгляд был типичен именно для тех, против кого был направлен весь пафос новой книги Оруэлла.
Основные идеи романа
Вопрос о публикации нового произведения известного писателя Оруэлла теперь решался легко и быстро. Рукопись была отправлена издателю «Скотного двора» Варбургу перед самым отъездом автора в санаторий. 21 января 1949 года Варбург приехал к нему в санаторий, чтобы сообщить о глубоком впечатлении, произведенном на него романом. Скорейшая публикация книги была обеспечена. Верстку предполагалось подготовить в марте, а напечатать тираж в июне. Еще раз обсудили название. Заголовок «Тысяча девятьсот восемьдесят четыре» был одобрен. Купить права на издание во всём мире было предложено известной фирме «Харкоурт Брейс», причем Оруэлл не возражал, чтобы в Великобритании и США книга выходила под разными заголовками: «…ведь так поступают часто — и я хотел бы, чтобы Харкоурт Брейс следовал собственным пожеланиям в отношении названия»{695}.
Американская фирма лучшего названия не предложила, но захотела сделать два сокращения: во-первых, убрать приложение — словарь «новояза» (так именовался новый язык, сформировавшийся в тоталитарном «ангсоце» — обществе, значительно больше напоминавшем сталинский СССР, чем Великобританию, да еще и с утопически-карикатурными преувеличениями); во-вторых, изъять большой кусок, посвященный «теории и практике олигархического коллективизма», якобы разработанной Эммануэлем Голдстейном. Книгу предполагалось издать в серии «Клуб лучших книг месяца».
Оруэлл решительно отказался от сокращений, поскольку считал оба фрагмента органическими частями произведения. При этом он рисковал потерять большие деньги: крупный гонорар за публикацию книги в названной серии, означавшей признание романа бестселлером; авансы за издания на иностранных языках и переиздания на английском. Но автор был убежден, что роман и без сокращений станет сенсацией. Он с негодованием писал литагенту Муру в середине марта 1949 года: «Книга построена как единое сбалансированное целое, и нельзя убирать крупные куски там и сям, не переделывая при этом остальное. Я не могу позволить испоганить мою работу»{696}.
Ни «поганить» роман, ни отзывать рукопись не пришлось. Американцы издали ее без сокращений. Почти одновременно, в июне 1949 года, книга вышла в Великобритании и в США. Восторженные отзывы посыпались немедленно, причем от авторов и изданий, часто принадлежавших к противоположным политическим группировкам. В конце июля американское периодическое издание «Нью-Йорк таймс бук ревю», специализирующееся на книжных новинках, сообщило, что за месяц с небольшим в газетах и журналах США появилось не менее шестидесяти рецензий, из которых 90 процентов были «просто восторженными, с возгласами ужаса, прорывающимися сквозь аплодисменты»