Охотник присел за вентиляционной шахтой, подальше от лишних любопытных глаз из дома Кутхи, и принялся навязывать гайки на бечевку. Тяжелые болты он закрепил с обоих концов шнура. Потом попробовал в деле: крутанул фут обвешанной железом веревки, болт на конце свистнул, описав крутую дугу. Что ж, неплохо.
Охотник поднялся на ноги и развернулся к штаб-квартире Кутхи. Раскрутил тяжелую бечеву над головой так, что железо засвистело, и швырнул ее в сторону дома. Взглянул, как она летит, и нырнул за вентиляционный короб. Потом осторожно высунулся.
Увешанный болтами шнур врезался в верхнее окно. Он был слишком легок для того, что разбить стекло, но ударил в него со звоном, а потом с шумом и звоном стукнул в окно на четвертом, потом на третьем, а затем упал в густую траву разгрузочного двора.
Занавеску отодвинули на пятом этаже. Еще одну на четвертом. Две на третьем. В окнах замелькали головы людей, пытающихся разглядеть, что же это так звякало.
Значит, там еще четверо. Ну и те, кого там держат. По крайней мере одна женщина. Охотник вздохнул и перекатился за короб. М-да, все это усложняло дело…
Интересно, а громила когда-нибудь покидает свой пост? Чтобы пообедать, к примеру? Судя по габаритам, обеды он не пропускает…
Тот самый груз из Нью-Джерси доставят, естественно, по подъездной дорожке на двор. В неверном вечернем свете. Двор — закрытое со всех сторон пространство. Если, конечно, нападающий не сидит на крыше соседнего дома. При мысли об этом охотник усмехнулся.
Изначально он планировал заплатить за оружие, выйти, вернуться несколько мгновений спустя и всех убить. Но задействовано слишком много игроков. К тому же разбросанных в пространстве. Нет, такой план не сработает. Надо все как-то скомпоновать. Изолировать Кутху. Нельзя всецело полагаться на слова Кухти, что тот лично выйдет принять груз и проверить исправность пистолета.
С другой стороны, признался себе охотник, это очень похоже на Кутху. Он так поступал в прошлом. Кутха пытался себя вести — пусть не всегда последовательно — как благородный разбойник, действуя в согласии с неким изощренным кодексом чести, по большей части им же самим и придуманным.
Охотник поглядел на солнце и прикинул, сколько осталось до заката. Осмотрел ряд крыш, посчитал пульс и соотнес внутренний ритм и впечатления. А потом, пригнувшись, побежал, перепрыгивая с крыши на крышу. И остановился на углу, за который недавно завернул. Потом крепко запомнил, сколько ему на это понадобилось времени, и подкрался к краю крыши. Оттуда, если глядеть наискосок, виднелся главный вход в дом Кутхи. Что ж, если кто-то будет выходить, он не пропустит.
Охотник очень хорошо умел ждать. Крыша превратилась в пологую вершину холма, и он смотрел на проложенную через прогалину звериную тропу. Залатанный асфальт так хорошо оборачивался землей в пятнах тени, что охотник широко и искренне улыбнулся: какая же все-таки красота… тут и там из травы показывались оленьи хомячки, а над головой почти целую — и восхитительную! — минуту прокружил полосатый ястреб… А вот и островки везикарии, бледно-фиолетовой, как летнее вечернее небо, — ее семена священны… Все здесь священно, в этом длящемся времени ожидания… Жизнь прекрасна.
Солнце едва перевалило через зенит, когда охотник едва не подскочил на месте: по лесной тропе в лесах Манахатты шлепал нагло перескочивший туда из двадцать первого века громила в заляпанном жиром оранжевом спортивном костюме. Контраст с ностальгическим прошлым был так велик, что охотник чуть не сблевал от визуального шока.
Громила шел тем же путем, что и охотник до него. Завернул за угол. Значит, идет в продуктовый магазинчик, больше некуда. Охотник, сморгнув настойчивые видения прошлого, прикинул, с какой скоростью шагает громила, и побежал на свою крышу, отсчитывая в уме время.
Через четыре минуты он уже сидел на нижнем этаже в засаде. Оставалось молиться, что все рассчитано верно. Охотник отодвинул стенд и открыл дверь на улицу. Ни души. Что ж, сюда приезжают исключительно по делам. Он чуть приоткрыл дверь и встал за ней. Ждем. На этот раз он весь напрягся: где же громила? Навряд ли он успел купить еду и проделать обратный путь? Нет, это существо просто не способно двигаться с такой скоростью! И улица — а вдруг кто-нибудь да выйдет. Да, охота — рискованное предприятие, так всегда было.
И тут показался громила — он неспешно плелся мимо открытой двери.
Охотник отсчитал еще два шага, чтобы дать себе больше пространства для маневра, открыл дверь и напал.
Двойная петля захлестнула шею жертвы, резкий рывок накрепко затянул сложный узел. Охотник намотал веревку на левую ладонь и затащил существо в дверь. Надо же, а оно сопротивлялось: пыталось дотянуться правой до пистолета и даже подсунуть левую под веревку. Охотник подтащил его поближе и ударил в висок. Острый кварцевый кристалл пробил кость, как яичную скорлупу.
Добыча обмякла. Охотник поднатужился и поволок ее в темноту заброшенного магазина. Он держал добычу прижатой лицом к стене сколько смог — надо же было еще прикрыть дверь, не наделав шуму.
А добыча брыкалась.
Охотник покачнулся и потерял равновесие. До ножа, оставленного на стенде, дотянуться не вышло. Они завалились назад, громила придавил его сверху. Добыча пиналась, как раненый бизон. В былые времена охотник придушил бы его голыми руками. Но он трезво оценивал свой возраст и удовольствовался тем, что придавил коленом спину жертве — так сподручнее душить, чем больше добыча дергается, тем туже затягивается бечева на горле.
Жертва скребла каблуками по полу, оставляя глубокие царапины. И не собиралась сдаваться. И тут охотник сообразил: добыча тянется к пистолету! Выгибается, чтобы выхватить его из-за спины! А ведь у него пока так и не получилось вытащить пистолет…
Охотник опрокинул добычу на брюхо. Все еще лежа на спине, он четыре или пять раз крепко ударил громилу в висок, из рваной дыры слабо потекла кровь, тот задергался и застонал. Охотник вытащил пистолет. Очень хотелось забить добычу рукоятью, но он справился с искушением. Оружие еще пригодится, нужно сохранить его в целости.
Поэтому он поднялся и аккуратно положил пистолет на стенд. Вытащил нож и развернулся к распростертой на полу добыче.
Но нет! Не распростертой! Добыча поднялась на ноги! И перешла в нападение! Один глаз у громилы покраснел от крови, изо рта вырывались только хрипы и стоны, на губах пузырилась алая пена. Он обмочился. Но гигантский, спастически вздрагивающий кулак взметнулся и влетел охотнику в лицо.
Охотник всадил нож громиле под ребра. Добыча то ли пискнула, то ли свистнула, охотник ударил снова. Кишки добычи разом заворочались. Охотник ударил в третий раз, сильнее и жестче, и наконец почувствовал — острие ножа встретило сопротивление и рассекло твердое упругое мясо.
Тогда он провернул клинок в ране.
Рот добычи заполнился кровью.
Оно умерло, обвалилось на землю и потекло. Охотника оно больше не интересовало.
Двадцать три
Тэллоу некоторое время просто катался по району — ждал, пока мозг не придет в нормальное рабочее состояние. Близился полдень. Надо было попробовать что-нибудь в себя запихнуть. И тут он вспомнил о своих подопечных — диких хищных криминалистов надо бы снова покормить с рук!
Те, кто не водил тесное знакомство с Джоном Тэллоу, обычно удивлялись его кредитоспособности. Их изумляло не только то, что у него деньги водятся, но и — гораздо больше! — то, что он на Манхэттене живет. Некоторые считали, что Тэллоу берет взятки, причем так ловко, что это ему ничего не стоит и ни на чем не сказывается. А ларчик открывался просто: Тэллоу мало тратил. Вот и все. Он и стирал-то в основном в раковине на кухне. Обычным мыльным порошком. По барам-ресторанам-театрам особо не ходил. Ел мало. А музыку и книги в основном скачивал из Интернета задешево или вовсе бесплатно.
Как там пела Нэнси Гриффит? Однажды на синей луне он, Джон Тэллоу, представил себя подростком, как он стоит, утопая босыми ногами в мягком песке пляжа, каким, без сомнения, является всякая юность, и смотрит на то, как уходит в тоннель времени его жизнь, событие за событием, уходит и схлопывается вдалеке, как умирающая звезда, в черную точку. Будущая жизнь неуклонно уменьшается в размере, теряет свет и набирает плотность, ибо законы гравитации угрюмы и неотвратимы.
Некогда на синей луне он, Джон Тэллоу, потратил энное количество наличных и купил бутылку водки, а потом взял да и выпил ее дома в одно лицо примерно за час.
Он подъехал к знакомому бистро незадолго до того, как все туда ринулись за обеденными сэндвичами, и потому успел найти место для парковки — прямо за каким-то оглушительно новым джипом, который по проходимости, просвету, радиусу колес и сиянию золота и хрома вполне мог оказаться продвинутой моделью лунохода. Само-то место было непримечательной, узенькой дырой на полугодовой аренде, с «минималистичным», как сейчас принято говорить, выбором, однако готовили здесь потрясающе умело и со смекалкой. Тэллоу вытащил мобильник и набрал Скарли.
— Ненавижу эту штуку, — проворчала в ответ Скарли. — Это как ножной браслет у чувака, которому условный срок дали. Да еще и плати за него! Только он не на ноге, а на руке! Заткнись. А тебе чего?
Тэллоу почувствовал, что правый глаз задергался, а за ним зародилась еще крохотная, но отчетливая головная боль.
— Я хотел спросить: ребят, может, вам поесть чего привезти?
— Эй, Бэт! Тебе еды взять? — заорала Скарли, не потрудившись отвести телефон ото рта.
Пока Тэллоу, едва не оглохнув, тряс головой, где-то на заднем плане слышались стоны Бэта:
— Брю-у-ухо-о-о-о… оно боли-и-ит… Еда — это злая шутка природы! Мешок ужасов — это смерть, Скарли! Еда — это смерть!
— Он не хочет обедать, — резюмировала Скарли. — Но все равно привези ему чего-нибудь. Либо он это сожрет и помрет, либо не сожрет, и тогда оно достанется мне. А ты где?
— Да в одном месте в Первом участке. Как насчет бутера с тонко нарезанным холодным стейком с мармеладом из красного лука в пивном соусе?