– Знаю, – процедил я сквозь зубы. – Вы не представляете, какая веселуха началась! И получается, что мы еще и другим разумным подгадили, тем, что изначально под удар не попали? У всех теперь изоляция?
– Это несущественные детали. И не переживай насчет других разумных – в отличие от вас, людей, они свои технологии разрабатывали самостоятельно. Так что с проблемой справятся быстро, максимум в течение десятилетия. Для нас же значение имеет лишь тот факт, что расселившиеся по планетам Предтеч люди теперь изолированы от других популяций.
– Ну и что? Они все равно остаются людьми! Какая с этого польза Ноосфере? Как это поможет восстановить разнообразие разумных?
– Очень просто. Уже в обозримом будущем вид Homo Sapiens разделится на множество подвидов, отличающихся друг от друга как физически, так и ментально. Надеемся, тебе не нужно объяснять, как условия окружающей среды влияют на развитие разумных?
– Вы про эволюцию? Так то дело совсем даже не обозримого будущего… хотя что для вас сотни тысяч лет? Кстати, боюсь, вы просчитались – мы наверняка решим проблему гиперпрыжков гораздо раньше. Лет через сто, край – сто пятьдесят.
– Это не меняет сути процесса. Даже если вы вновь овладеете массовой технологией гиперпрыжков, произойдет это в отдельно взятой системе, которая будет вынуждена начать реконкисту. А этот процесс длительный и неравномерный. К тому же речь о сотнях тысяч лет не идет. Просто о сотнях – пожалуй. Как долго вы, люди, жили за пределами Земли? Как раз те самые сто лет?
– Это если считать самые старые Колонии и Сателлитов.
– Тогда вообще в пределах пятидесяти. Неужели ты сам не замечал, как отличаются люди из разных систем?
– Было дело, – вынужденно признал я, припомнив свое первое появление на орбитальной станции STG-17, что в Колонии Порт-Бриггс.
Я тогда, мягко выражаясь, офигел от непривычного зрелища. Хорошо хоть на «Молнию» быстро загрузился. Всего-то три года прошло, а кажется, будто вечность.
– И это при сохранении возможности взаимообмена, как торгового, так и туристического. А представь, что будет лет через пятьсот? В течение которых каждый мир варился в собственном соку, шел по уникальному пути развития…
– Или регресса.
– Возможно, – не стал спорить Охотник. – Ты почему-то решил, что «положенный вред» от Зверя – блокировка гиперпространства. Понимаю, у тебя слишком мало информации для анализа. Поэтому в качестве жеста доброй воли мы и решили раскрыть свой план. Реальность такова, что население почти всех миров подверглось изменениям – как чисто внешним, так и внутренним. И, само собой, ментальным. Пока что это никак не проявилось, но со временем появятся целые расы телепатов, эмпатов по типу Брахни и Архонтов, интуитов… вы, люди, почему-то называете таких особей мутантами, вкладывая пренебрежительный оттенок. Но это слишком узко и не отображает истинную картину, которая на порядки сложнее. У кого-то изменится метаболизм – одни станут «вампирами», другие «эльфами», третьи вообще переберутся жить под воду, отрастив жабры. Фантазия природы неистощима. И в этом заключается великая надежда – надежда на восстановление Ноосферы в полном объеме. И когда это произойдет, мы тоже посчитаем нашу миссию завершенной и утратим упорядоченную структуру. Прими нашу благодарность, Денис Смальков. И прощай.
Темнота перестала на меня пялиться, и я мгновенно проснулся.
Резко сел, помотал головой и потер глаза. Вроде помогло. Но почему мигрень навалилась? От переизбытка информации? Так вроде Охотник ничего такого уж заумного не рассказали… хотя и приятного в их речах мало. В очередной раз нас поимели, короче. Причем все Человечество сразу.
– Ур-роды! – скрипнул я зубами, не сдержав эмоций.
– А?! Что?! Денис? – забеспокоилась в полусне Асти.
– Нет, ничего, радость моя… спи… я тоже сейчас лягу.
Ну а что еще остается? Разве что простить и помнить, в полном соответствии с лозунгом профессора Блока. Да-да, снова мёрфология, которая, как выяснилось, вовсе не утратила актуальности.
Такие дела.
Из глубин
Алкагест (Alkahest) или Универсальный растворитель (лат. Menstruum universale) в алхимии – жидкая субстанция, обладающая способностью растворять все без исключения тела (вещества). Универсальным растворителем в школьных учебниках химии часто называют воду с целью подчеркнуть тот факт, что вода способна растворить больше веществ самой разнообразной природы, чем какой-либо другой растворитель[1].
Пролог
Система: Нуэво Сол
Объект: Колония Терра-Нова
Пункт дислокации: акватория Эль-Мар-Азурро
Незадолго до событий
Океан редко бывал абсолютно спокоен. Обычно бродяга-ветер топорщил его лик волнами, зачастую увенчанными белыми барашками пены, а то и вовсе бороздил настоящими водяными горами, что с тяжеловесной медлительностью обрушивались на песчаные берега близлежащих островов. Обычно, но не сегодня. Сегодня царил полный штиль, по крайней мере в проливе, в самой середине которого торчала уродливая нашлепка с угловатыми, не присущими естественным образованиям контурами. Десятиметровый экраноплан, выполненный по катамаранной схеме, со скоростью виноградной улитки плыл по течению, которое и само не отличалось особой прытью. А отсутствие даже мельчайшей ряби и хоть какой-то качки создавало впечатление полной неподвижности. И это очень не нравилось единственной пассажирке яхты: стройная загорелая женщина в зеленом бикини-одно-название тревожно всматривалась в водную гладь под левым корпусом-поплавком экраноплана. Для этого ей пришлось лечь плоским животом на невысокий поручень, опоясывавший палубу, придерживаясь для надежности руками. Ее поза могла бы показаться стороннему наблюдателю очень даже соблазнительной, но такового на его беду поблизости не оказалось. Самой же женщине не было дела до внешних проявлений сексапильности – ее куда больше заботила странным образом светлеющая на глазах гладь. Казалось, что из глубины поднимался какой-то мощный источник рассеянного света, лишавший зеленую, под стать бикини, толщу сочности и яркости оттенка. Тем не менее прозрачнее вода не становилась, напоминая скорее раствор крахмала. Плюс полная, а потому неестественная неподвижность поверхности. Железный повод задуматься, особенно бывалому моряку. А другой и не сунулся бы в море в одиночку, даже на таком надежном плавсредстве, как наследство сгинувших Фрро.
Молочная белизна наконец достигла поверхности, и женщина озабоченно прикусила губу. Некоторое время ничего не происходило, потом белесая вода у борта начала еле заметно сереть, у пластиковой обшивки взбухла муть, с каждой секундой все дальше смещая границу от корпуса катамарана, и вскоре из-под экраноплана вырвался здоровенный воздушный пузырь, а сама яхта резко просела почти на полметра. Причем просела равномерно, да и характерный звук с противоположного борта недвусмысленно свидетельствовал, что и там имело место аналогичное явление. Женщина вскрикнула, едва не сверзившись в воду, а затем, не сдержавшись, прошипела грубое ругательство: катамаран медленно, но все же заметно погружался, окрашивая вокруг себя воду в серый цвет.
И так не отличавшаяся особым загаром владелица яхты побледнела еще больше, с трудом, едва сдерживая дрожь в ладонях, отцепила непослушные пальцы от поручня и попятилась от совсем еще недавно такого надежного борта. Страх охватил все ее существо, ноги подгибались от ужаса, да еще и ступни цеплялись за покрытие «софт-тач», но женщина вскоре все же добралась до центра пластиковой перемычки, объединявшей корпуса катамарана в единую систему. Запнувшись об угловатый выступ, скрывавший в себе телескопическую мачту с туго намотанным парусом из тончайшей полимерной пленки, рухнула на пятую точку, лишь по счастливой случайности не задев сенсор активации, и ее не смело за борт откинувшейся створкой люка. Впрочем, в своем нынешнем состоянии обитательница яхты даже не осознала, какой неприятности ей только что удалось избежать. А может, ей было все равно – пока она пыталась отойти подальше от неведомой опасности, экраноплан просел еще сантиметров на десять, и теперь ставшая смертельно опасной вода оказалась еще ближе к жертве, чем полминуты назад. Катамаран был все так же противоестественно неподвижен в двух координатах, а вот в третьей… судя по мелькнувшему на лице женщины ужасу, она прикинула скорость погружения и пришла к вполне очевидному, хоть и неутешительному, выводу. Ничем иным объяснить ее поведение было решительно невозможно: крепко вцепившись руками в створку люка, она зажмурилась и принялась еле слышно шептать полузабытую молитву. Визжать от ужаса пассажирка яхты сочла ниже своего достоинства и приготовилась встретить смерть, хотя бы не опозорившись перед собою самой.
Молитва оказалась не очень длинной, и женщина, едва сдержав рвавшийся из груди крик, зашептала снова, теперь уже явственно заикаясь и периодически всхлипывая. Яхта тем временем погружалась все больше и больше, если можно так выразиться. Нечто под ее днищем просто растворяло прочный пластик, причем настолько равномерно, что какие-либо рывки или даже малейшая вибрация отсутствовали. И к тому моменту, когда молитва была сотворена по второму кругу, от корпусов катамарана ничего не осталось – обглоданное плавсредство легло на морскую гладь всей палубой, в режиме планирования служившей еще и несущей плоскостью.
Скорость погружения замедлилась – сказалось резкое увеличение площади контакта остатков яхты с агрессивной средой. Тем не менее палуба едва заметно, но неотвратимо истаивала. Сначала опоры лишились поручни, опоясывавшие ее по периметру, и чуть ли не мгновенно канули в пучину – опорные стержни разъело за считанные секунды. К этому моменту в серую муть обратились палубные настилы корпусов катамарана, кое-как держалась лишь перемычка-крыло, но и от нее остался лишь жалкий огрызок – метра три в ширину и чуть больше в длину. В поперечном сечении крыло имело классическую для летательного аппарата форму сильно вытянутой капли, да еще и выступ с парусом играл свою роль, поэтому до ног женщины серая муть не доставала. Впрочем, такое положение не могло сохраняться вечно, и пассажирка экраноплана это прекрасно осознавала – едва приоткрыв глаза, она вскрикнула от ужаса и предпочла зажмуриться, снова забормотав молитву. И ее можно было понять – мало приятного наблюдать, как твои ступни, потом икры, голени, бедра и все, что выше, растворяются, обращаясь в тошнотворно-розовую взвесь в не менее отвратительной серой хмари.