А главное, совершенно не понять, по каким критериям эти премии распределяются.
За революционный метод штамповки штыковых лопат вместо ковки, что экономит кучу времени и рабочей силы, — двадцать пять золотых, а за «стоячий» кульман, он же «инженерный центр» с двумя подвижными рейсшинами на шарнирной штанге, объединенными с транспортиром — сто! Хотя все части такого кульмана, разве что кроме самой металлической стойки и плоских шарниров, давно всем известны, просто раньше никто не догадался соединить все в единое целое.
А вот малую пехотную лопатку, оказывается, запатентовали до меня… Некто Крондель, унтер-офицер 10-го пехотного полка с Западного фронта, сподобился это сделать еще осенью, когда мы укрепрайон с Вахрумкой инспектировали под холодным косым дождичком.
Не жалко.
Не стоит даже пытаться в одно рыло впихнуть невпихуемое.
Главное, что на вооружение ее поставили и включили в перечень обязательной амуниции пехотинца.
Еще получил семьдесят золотых премии за изобретение отбойного молотка, работающего от пневматического компрессора, нагнетаемого паровым локомобилем. В авторском листе изобретателями значились Вахрумка, Дубчик и Кобчик в равных долях. Вот как мое письмо выстрелило. Я на такое даже не рассчитывал, когда Вахрумке в горы отписал свои мысли по поводу ускорения прокладки тоннелей. Видать, дельный инженер этот Дубчик. У Вахрумки, как я понял, не особо-то и свободного времени много при руководстве такой неординарной стройкой, что каждый день требует революционных решений. Да и строитель он, а не механик.
Откровенно говоря, не ожидал я ничего такого. Моя-то была только идея, одолженная памятью из послезнания. И все. Однако премию они честно поделили на троих.
Надо будет тут на заводе в Будвице по их чертежам создать пневматический молоток по той же схеме — заклепки на броне забивать в раскаленном виде. Всех изменений только что разовый режим удара обеспечить при нажиме да головку ударную другой формы… Бронепоезд от этого станет только крепче.
И самая для меня неожиданность состояла в том, что приняли на вооружение буксируемую трехдюймовую зенитку на четырехколесной тележке. Настолько быстро, что опытовую партию уже построили на имперском арсенале и испытывают ее прямо сейчас. Отзывы положительные.
Как говорится, кто, кроме самого бомбометателя, реально, а главное вовремя осознает, как с ним нужно бороться? Дирижабли тут пытаются строить все участники конфликта. Кроме Винетии разве что.
Патент выписан на Кобчика и Плотто. Судя по проработанности чертежей, каплей очень серьезно вложился в мой карандашный эскиз, который я как курка лапой накорябал ему в госпитале. Так что тут все по-честному… как и премия. На мою долю выпало сто двадцать пять золотых.
И еще два чека по двадцать золотых я получил единолично за деревянные эрзац-лафеты для полевых пушек, предназначенные для зенитной стрельбы. С настоятельным требованием в кратчайшие сроки написать наставление по их применению для пехотных частей.
Итого я стал богаче на четыреста семь золотых кройцеров. Нехило. Можно целый год из «Круазанского приюта» не вылезать, и еще останется. Как говаривал небезызвестный студент Раскольников, «пять старушек — цельный рупь». Однако… гражданская продукция намного выгодней по деньгам получается. На порядок.
Что там у меня было на очереди? Пояс для женских чулок, чтобы жене кровоток на ногах подвязками не передавливать. Вот не хрен уродовать такую красоту.
И эти… как их… быстрые термобигуди, которые бабы русские просто в кастрюле кипятили. Причем выпускать можно разные типоразмеры по диаметру. Есть ли тут парафин — не знаю, но его можно заменить воском, только где брать для корпусов пластик? В крайнем случае полиэтилен или полистирол. То, что быстро нагревается и быстро остывает, при этом не обжигая. Вопрос…
Вот ни фига не пойму, почему все белые бабы хотят быть кудрявыми?
А негритянки в Америке, так те, наоборот, бешеные бабки тратят на распрямление волос…
Баб понять невозможно, я это уже давно осознал. А вот их стремление быть хоть чуть-чуть красивее соседки эксплуатировать можно и нужно. Перевести, так сказать, стрелку на рельсы собственного обогащения.
Война не вечно продлится. А бабы вечны. К тому же после войны резко обострится брачная конкуренция. Мужичков-то повыбьют в окопах. Да и малолетки за это время подрастут да заневестятся.
Собрал чеки в бумажник, а грамоты, чертежи и письма запихал в свой старый чемодан, что завалялся тут на бывшей моей квартире.
И пошел искать Щолича.
— Мне бы протоколы испытаний деревянных станков зенитных посмотреть, не поспособствуешь? — спросил я, когда нашел его в конюшне, где он себе лошадь седлал.
— Зачем они тебе? — спросил он вместо ответа.
И спросил, я бы сказал, с некоторым подозрением.
Я не стал рубаху рвать и пуп царапать, что зенитные станки — мое изобретение, а просто показал лейтенанту письмо из генштаба на мое имя с требованием написать наставление по их использованию в войсках.
— Вот всегда так… — разочарованно протянул лейтенант.
— Что всегда?
— Одним все, другим ничего, — взял он коня под уздцы и стал выводить из конюшни.
— Не понял тебя. Объяснись, — крикнул я ему в спину.
— Такое наставление у меня почти готово. Сам писал в инициативном порядке. Остались только чертежи и иллюстрации, — обернулся он в дверях.
Тогда, выйдя за ним на солнышко, я достал из планшетки и показал ему оба авторских свидетельства на эти дровяные лафеты.
— Все равно оно ко мне попадет на редактуру, прежде чем его утвердят, — пояснил свою позицию. — Предлагаю тебе соавторство. Ну и чертежи все с меня.
Я протянул ему руку.
Лейтенант подумал и пожал ее.
— Что мне в тебе нравится, Савва, что ты как курица, — сказал он, взлетев в седло.
— Это комплимент или повод для драки? — включил я обидчивого горца.
— Каждая тварь только под себя гребет, одна курица от себя, — улыбнулся он. — Не каждый, имея на руках такой приказ, славой поделится.
— На вопрос ответишь?
— Смотря на какой… — Щолич натянул повод и левой рукой охлопал конскую шею. — Ну… не балуй.
— Зачем ты писал это наставление? В обязанности полигонного субалтерна это не входит.
— Честно? — Лейтенант пристально посмотрел на меня с высоты лошадиной спины.
— Только честно.
— В Академию Генштаба поступать хочу, — признался Щолич. — А авторство наставлений дает существенное преимущество при зачислении перед остальными кандидатами. При прочих равных, конечно… Ну, бывай, я поехал караульных проверять.
На обеде в столовой оказался я по соседству с представителем патронного завода. Вид тот имел вздрюченный. Ел плохо.
— Что? Прокурорские аппетит отбили? — участливо спросил я его.
В ответ он только рукой махнул с досадой:
— Не то слово.
— Сам-то ты понимаешь, что произошло? — спросил я его. — А то мы все тут в полных непонятках ходим. А семи человек уже как не было.
— Сами виноваты, — буркнул он. — Меня надо было дождаться. А не заниматься самодеятельностью.
— Ты и в окопы будешь к каждой пушке приставлен? — поднял я бровь. — Если твои снаряды для своих же солдат оказались страшнее, чем для вражеских, то кто их на вооружение поставит? — И покачал головой осуждающе.
— Неизвестно еще, кто виноват во всем. Технику безопасности пока никто не отменял. Особенно при испытаниях… — набычился на меня представитель военно-промышленного комплекса.
— Ага… Понятно… — произнес я на автомате, хотя мне ничего понятно не было. — Только вот такое дело, милчеловек, у империи нет дипломированных инженеров во фронтовых канонирах. Есть наспех обученные вчерашние крестьяне из тех, что поздоровее. Именно таких в заряжающие и отбирают — снаряды таскать. Хотя взрывчатка у вас мощная, не могу не отметить. Мимо меня колесо от пушки пролетело — еле разошлись на встречных курсах. А ведь я стоял в ста пятидесяти метрах от орудийного дворика.
— Не может такого быть от взрыва одного трехдюймового снаряда, — возразил мне он.
— Ты инженер, ты и считай, сколько нужно снарядов разом взорвать, чтобы тяжелое колесо нашли за две сотни метров.
— Ящик, — устало выговорил он. — Ящик снарядов, взорвавшийся разом. Не меньше. Я это и прокурору объяснил. Даже по уставу нельзя располагать снаряды в ящиках рядом с пушкой, в том числе и те, которые черным порохом снаряжены. Для того и подносчик в расчете предназначен, а часто и не один, чтобы с унитарами в руках бегать от снарядного погреба к замковому бомбардиру. Так что нарушение техники безопасности тут налицо. И ничего больше.
— А взрывчатка ваша абсолютно безопасна и тут совсем ни при чем? — добавил я ехидцы в голос. — Все равно же до правды дознаются. Не здесь, так на заводе. Я не прокурор. Мне виновных искать не надо. Мне королю доложить требуется все как есть. Без искажений.
Инженер мазнул взглядом по моему аксельбанту, украшенному королевским вензелем.
— Вы адъютант короля?
— Флигель-адъютант, — поправил я его и представился: — Савва Кобчик.
— Поло Помахас. Инженер. Доктор химии. Заместитель руководителя лаборатории новых материалов патронного завода, — в свою очередь представился он. — Единственно, что могло случиться по вине завода, по моему умозрительному мнению, так это только брак при лакировке внутренней поверхности чугунной стенки снаряда. Вы понимаете в химии?
— В пределах средней школы, — ответил я.
— Так вот, — пояснил он. — Экразит при соприкосновении с металлом образует соли. Вот эти-то соли спонтанно взрывоопасны. Очень опасны. Достаточно легкого удара, и все… Здравствуйте, ушедшие боги. Поэтому, прежде чем запихивать экразит в снаряд, его внутреннюю поверхность лакируют. Изоляция надежная, разве что какой-то кусок стенки кисточка обошла.
И тут я понял, что ухватил за хвост дельную мысль. Точнее, несколько невнятные воспоминания школьной юности о дельной мысли. И мне требовались уточнения.