товая на всё! Не жизнь, а сказка!
— Ага, а сколько тратишь на целителей? Ползарплаты? — язвит лысый.
— Ну-у-у… — тушуется толстяк. — Сам виноват… Не люблю с резинкой.
— Всё, закрыли тему. Это моя жизнь, и я решаю, как её прожить, — тут он замолкает и задирает голову к небу. — Что это там? Метеорит?..
— Где?.. — толстяк с интересом вглядывается в ясное небо.
— Да вот же! — лысый показывает на небольшой огненный шар, который становится всё больше и больше. — Неужели он… Летит прямо на нас! Бежим!
— Да не паникуй ты раньше времени, — хмурится толстый. — Наверняка опять наши что-то испытывают.
Более двое охранников не успевают сказать что-либо, ведь огненный шар — это облако плазмы, в котором скрывается ракета от «РПГ-7». На гиперзвуковой скорости она подлетает к зданию парламента и взрывается примерно в километре над ним.
Десятки взрывоопасных зарядов разлетаются на общей площади в шестнадцать соток. За считаные секунды происходит множество взрывов, обрушается купол здания, один из бетонных обломков падает прямо на головы нерадивых охранников.
Этот день Независимое Кипрское Королевство назовёт «Чёрной Субботой». Среди почти двухсот погибших окажутся три из семи алхимиков, входящих в состав Совета. Председатель, он же Алхимик, получит лишь незначительный ушиб затылка — ему на голову упадёт металлическое перекрытие общим весом в три с половиной тонны.
Глава 11. Оно не то, чем кажется
Я прихожу в сознание, лёжа на Катиных коленях, — заботливая княгиня села под окном и позволила припасть к её ляжкам. Меня не было всего минут пять, неужели она столь сильно обеспокоилась моим состоянием? Хотя, Её Высочество наверняка обучили манерам и правильному отношению к своему избраннику.
Не успеваю я открыть рот, как в комнату входит Розалия и докладывает:
— Просьба Вашего Благородия исполнена, Пётр Николаевич прибудет в Карабаш через пару часов.
— Отлично, — отвечаю я. — Принеси поесть и набери ванну. Пора возвращаться к нормальной жизни…
— Будет исполнено, — Розалия склоняет голову и уходит.
— Больше так не делай! — Катя помогает мне подняться. — Я же переживаю!
— Прости, но таков побочный эффект моего нового оружия. Я не могу управлять ракетой и находиться в сознании одновременно, — замечаю, как она недовольно поджимает губы и хмурится. — Поверь, оно того стоит. Такого ваш мир ещё не видел.
— Наш мир?.. — тут же переспрашивает она.
— Эм… — понимаю, что накосячил, и думаю, как всё исправить. — Мир рядовой магии, огненных шаров и всякой хрени. Моя сила перевернёт представление о магии и о её истоках!
Я договариваю свою пафосную речь и надеюсь, что Катя посчитает меня товарищем с завышенным чувством собственной важности, а не сумасшедшим. Ей ведь я не успел рассказать… Знают только Розалия и Марина, если, конечно, ничего не изменилось за время моего отсутствия.
— Ты выглядишь уставшей, — меняю тему, не давая Кате обдумать моё высказывание. — Все эти дни не отходила от кровати?
— Угу, — она кивает. — Но ты не думай, что я какая-то там прислуга! Просто волновалась за тебя… Да и заняться было нечем… Для меня все здесь чужие.
— Ой да ладно тебе, — отмахиваюсь и улыбаюсь. — Будь как дома!
— Дом… — опуская голову, вздыхает Катя. — Его больше нет…
— Ещё не вечер! Пока бьются наши сердца, мы не проиграли! — в командирской манере заявляю я.
— Как раньше ничего уже не будет, — она садится на кровать и складывает руки на груди.
— Но это не означает, что будет хуже, — падаю рядом и начинаю наглаживать пепельную макушку. — Не нужно страшиться нового. Власть народа — это только с виду выглядит ужасающим нововведением, но на деле всё не так плохо.
— О чём ты?
— Людям нужен вождь, ну или пастух, если будет угодно. Многие не хотят брать на себя ответственность и принимать решения, а поэтому ими легко манипулировать.
— То есть ты прикрываешься благими намерениями и собираешься устроить тиранию?
— Я похож на тирана? — ухмылка вырывается сама собой.
— Нет…
— Сейчас речь идёт о выживании, и когда мы победим, там уже подумаем, какую форму правления навязать обществу. Но чувствую, что после войны останется только один вариант: плановая экономика, управляемая «солнцем нации».
— А мне кажется, начнётся хаос и анархия, — говорит Катя и наконец поднимает голову. — Свобода развращает.
— С последним согласен, но свобода легко трансформируется в свою собственную иллюзию, подкреплённую булкой хлеба и бутылкой водки на столе. Другими словами, если народ доволен, то свободу можно ограничить. Главное, делать это скрытно. Но как бы то ни было, думать об этом ещё рано. Сейчас наша задача — это победа в войне.
Катя берёт мою руку и тихонько поглаживает. Около полминуты висит немая тишина, но затем Её Высочество вдруг заявляет:
— Чувствую себя бесполезной марионеткой… Все вокруг решают судьбу мира, а я… А я просто сижу и жду результата, надеясь на лучшее… Как всё так быстро изменилось? Ещё недавно я жила лишь одной целью… А сейчас всё привычное рушится прямо на глазах… И я не в силах что-либо изменить и хоть как-то повлиять на происходящее… Бесполезная…
— Ну перестань, — обнимаю её за плечо и прижимаю к себе. — У каждого своя роль и свой путь. Ты ведь могла погибнуть в борьбе за престол… Да и надо ли оно тебе? Я видел, что ты делала это не потому что хотела, а потому что «так надо». Вот именно тогда ты и была марионеткой, пленницей своей семьи. А теперь ты свободна и вольна делать всё, что захочешь.
— Я хочу быть с тобой, — Катя разворачивается полубоком и отвечает на объятия. — Но признаюсь… Мне сложно быть на вторых ролях… Я скучаю по тем временам, когда могла делать что угодно по щелчку пальцев…
— У каждого свои слабости. Мы что-нибудь придумаем, когда всё закончится. Да и вообще, мне не особо прельщает роль лидера всего человечества — это не моё. Поэтому вакансия до сих пор свободна, так сказать. Правда, если ты по-прежнему хочешь стоять у руля, то своё отношение к крепостным стоит поменять.
— Поменять? — отодвигаясь от меня, переспрашивает Катя. — И как же?
— Представь, что они — это твой источник власти. Если крепостные будут жить плохо, то и власти у тебя не будет. Всех счастливыми сделать не получится, ибо кто-то же должен мыть унитазы, но мы можем дать возможность и поддержать тех, кто по объективным причинам не может ею воспользоваться.
— Не совсем понимаю, о чём ты говоришь… — хмурится она.
— Речь про так называемое социальное государство, но только правильное, а не в том, в котором я жил… Нельзя допускать, чтобы тунеядцы жили на пособия, тратя деньги работяг. Я вообще планирую ввести за тунеядство крайне суровое наказание. Нужно поощрять усердных, поддерживать немощных и отправлять на рудники бездельников.
— Поддерживать немощных? Это ещё зачем? — с искренним непониманием в глазах вопрошает Катя.
— Люди должны быть уверены, что если они будут трудиться и в какой-то момент не смогут это делать, то государство их не бросит. Работай, и тогда ты в выигрыше при любом раскладе, уклоняйся от общественного долга, и общество заставит тебя выплатить его с лихвой.
— Обычно дефектных крепостных просто убирали… Ты хочешь их перевоспитать?
— «Дефектных», как ты выразилась, не так уж много, и сейчас я тебе это докажу. Вот представь две ситуации: в первом случае от тебя ничего не зависит, тебе нужно ходить на работу, выполнять норму и радоваться тому, что имеешь; а во втором случае ты можешь за счёт переработок и повешения собственной производительности труда сделать свою жизнь намного лучше, купить новое жильё, машину и так далее. Чтобы ты выбрала, не имея всего этого с рождения?
— Хотела бы я сказать, что мне такое сложно представить, но ведь на самом деле у меня всё это забрали… — Катя опять опускает глаза. — Конечно, второе.
— Верно. А теперь вернёмся к разговору о «дефектных». Зачастую они появляются от безысходности, когда от людей ничего не зависит, когда их жизнь неотличима от бессмысленной беготни белки в колесе. А вот когда ты видишь, как твой сосед ронялся, и понимаешь, что можешь так же, тогда зависть порождает конкуренцию. И велик шанс, что завтра на смене ты сделаешь не пятьдесят заготовок, а шестьдесят. А когда дойдёшь до ста, тебя заметят и повысят.
— Повысят?..
— Если ты сам увеличил свою производительность труда в два раза, значит, сможешь научить и других, а также выступишь для них примером. И потом уже они будут стремиться к лучшей жизни, смотря как ты покупаешь свою первую машину.
— Звучит утопично…
— Возможно, — соглашаюсь я. — Это лишь направление. Ясен пень, что идеального мира не существует, но раз уж у нас есть возможность приблизить реальность к его проекции, почему бы не попробовать? А вдруг получится?
— Ну не знаю… Раньше было проще…
— Монархия — пережиток прошлого, — твёрдо заявляю я. — История это подтверждает.
— История? Эм?.. — Катя щурится и с подозрением смотрит мне в глаза.
— Я хотел сказать «подтвердит». Как говорится: «Поживём — увидим».
— Ага…
— Иди отдохни, — хлопаю её по спине. — Неизвестно когда мы ещё сможем понежиться на мягкой перине…
— Неужели опять придётся жить в палатке?.. — стонет Катя.
— Не на постоянной основе, но исключать подобную вероятность нельзя. Сейчас на меня начнётся настоящая охота, и находиться под камерами — чистой воды самоубийство. К несчастью, наш настоящий противник крайне силён, и самое пугающее — мы не знаем всех его возможностей, поэтому лучше подстраховаться.
— Ладно, пойду полежу… — вздыхает она и встаёт с кровати. — Тоже, что ли, ванну принять…
— Хорошая мысль, — я показываю большой палец. — Отогрейся как следует. Раз уж на дворе снег, надо готовиться к холодам…
— Не люблю мёрзнуть… — сетует Катя.
— Я постараюсь обставить всё так, чтобы нам не пришлось стучать зубами.