– Кто же это?
– Нефтезавод, построенный здесь пару лет назад. – Пия показала вверх по реке. – По прямой до него совсем недалеко. Мы, то есть фонд и союз природоохранных обществ, долго боролись с ним, но нам противостоят очень влиятельные лица, гигантский конгломерат, имеющий карманных политиков по обе стороны границы. Была организована широкомасштабная кампания: нас окрестили “иностранными агентами”, пытались перекрыть нам финансирование, арестовывали наших пикетчиков, с помощью не только полиции, но и проплаченной шпаны разгоняли наши демонстрации – словом, использовали грязные способы, какие и в голову не придут. А что творится в интернете! Видели б вы, как меня поливают в соцсетях: грозят убить, поносят, бесконечно оскорбляют.
– Вам не страшно?
– Если честно, страшно. Но в здешних местах фонд хорошо известен, и я себя чувствую в безопасности. И потом, кто-то должен этим заниматься, нельзя позволить им отравить Сундарбан.
– Как именно они вредят?
– Точно не скажу, эти действия тщательно скрываются. Через суд нам удалось добиться режима жестких нормативов. В результате на заводе установили очистную систему, якобы обеспечивающую “безопасный уровень” отходов. Но я подозреваю, что втихаря дрянь сбрасывают в реку. И теперь происходит такое, чего раньше никогда не бывало, – мор рыбы, например.
– Что это?
– Когда поверхность и берега реки усеяны тысячами дохлых рыб. Во всем мире подобное случается из-за массы химикалий, сливаемых в реки. Но здесь, я абсолютно уверена, вина лежит на нефтезаводе.
– И сброс отходов отразился на ваших дельфинах?
– Я думаю, да. Потому-то, наверное, стая Рани и покинула свои прежние охотничьи угодья. Я уверена, дельфины пережили невероятный стресс. А как вы бы себя чувствовали, если б вам пришлось оставить знакомые пределы и все начинать заново? – Пия вздохнула, глядя вдаль. – Рани же еще труднее, потому что она в ответе за молодняк. Представьте, она прекрасно освоилась в здешней среде, тут она дома, а потом вдруг все меняется, весь ее многолетний опыт оказывается бесполезным, потому что в привычных местах больше не прокормиться, нужно искать новые. Наверное, ей кажется, что все, прежде родное и понятное – вода, течения и сама земля, – ополчилось на нее.
Слова эти показались знакомыми.
– Надо же, как вы сказали! Нечто похожее я слышал от Мойны, когда она говорила о людях, покидающих Сундарбан.
– Здесь такое вы услышите часто, – кивнула Пия. – Мир стал другим. Люди и животные уже не знают, где их место.
Спустя полчаса она коснулась моего плеча и показала вперед:
– Вон Гарджонтола.
На мой взгляд, остров ничем не отличался от прочих других в мангровых зарослях – бесформенная зеленая масса на клочке бурой земли. Однако вскоре стало ясно, что там произошло нечто необычное, ибо в небе наматывал круги длинный птичий строй.
Пия приникла к биноклю. Чуть погодя я спросил:
– Что там видно?
– Вот, гляньте. – Она передала мне бинокль.
Быстрое движение катера мешало навести резкость, но все же я углядел какие-то серые продолговатые предметы, рядком лежавшие у водной кромки.
– Это ваши дельфины?
– Узнаю, когда увижу вблизи.
Катер остановился в сотне ярдов от берега. И тотчас нас накрыло гнилостной вонью, столь крепкой, что я зажал нос.
– Пожалуй, лучше вам остаться на катере, – криво усмехнулась Пия. – На берегу еще хуже, там запах валит с ног.
Не возразив, с борта я наблюдал за резиновой лодкой, в которой отплыли Пия и ее помощники.
Через час они вернулись, насквозь пропитавшиеся трупным смрадом. Я не видел лица Пии, скрытого большим козырьком и солнечными очками, а она, даже не взглянув на меня, стала упаковывать оборудование и собранные образцы. Когда катер развернулся и лег на обратный курс, Пия ушла на бак и склонилась над фотокамерой, просматривая отснятые кадры. Она явно была не расположена к разговорам.
Мы одолели больше половины пути, и лишь тогда Пия подсела ко мне на корме.
– Да, это они, Рани и молодняк, – мрачно проговорила она. – Похоже, выбросились на берег одновременно. Такого я еще не видела.
– Вы думаете, они от чего-то спасались?
– Наверное. Если б они погибли в воде и их вынесло волной, трупы не лежали бы рядком, головой в одну сторону.
– Может, на них напал какой-нибудь хищник?
– Я не заметила никаких ран. Правда, над останками уже поработали птицы и крабы. Я думаю, версия хищника отпадает – акула или крокодил не смогли бы подкрасться незаметно, иравадийские дельфины запросто обнаружат их с помощью своего сонара. И потом, крокодил не нападет сразу на трех животных.
– А если причина в тех мертвых зонах, о которых вы рассказывали?
– Нет, – покачала головой Пия, – мертвая зона не заставила бы их так поступить.
– Тогда в чем, по-вашему, дело?
Пия задумчиво нахмурилась.
– Знаете, в том, что киты и дельфины выбрасываются на берег, нет ничего необычного, такое происходит все чаще. Согласно одной теории, виной тому звуки, которые исходят от навигационного оборудования субмарин и кораблей. Известно, что морские млекопитающие ориентируются с помощью эхолокации; если что-то мешает их сонару, они могут, потеряв направление, устремиться на сушу. Но здесь-то не было судов с подобной аппаратурой.
– Так что же произошло?
– Я не знаю. – Пия беспомощно развела руками. – И вряд ли когда-нибудь выясню. Определенно, их что-то до смерти напугало, но я не представляю что. В поведении морских млекопитающих мы не понимаем многого, а уж тем более причин их самоубийства.
Пия обхватила руками колени и, устроив на них подбородок, задумалась. Потом негромко сказала:
– В некоторых старинных историях, очень таинственных, все объясняется колдовством.
– То есть?
– В них рассказывается об островах на юге Тихого океана, где шаманы якобы могли приманить дельфинов. На берегу колдуны проводили обряд, и дельфины приплывали. Возможно, просто совпадение, но шаманы приписывали это своим чарам.
– А может, их посещали видения, какие вчера узрел Типу? – сказал я и тотчас пожалел о своих словах, ибо удостоился презрительного взгляда.
– Полагаете, были видения?
– Он же просил вас уведомить, правда? – Я занял оборону. – Причем в то же время, когда поступил тревожный сигнал.
– Вы сами не знаете точно, в котором часу это было, – раздраженно огрызнулась Пия. – Вероятно, ему что-то помниґлось, только и всего.
– Но даже если это просто совпадение, оно же интересное, вы не находите? – не унимался я.
– Вообще-то нет, – отрезала Пия и, помолчав, добавила: – Наверное, этим мы и различаемся. Я всего лишь биолог-практик и пытаюсь разобраться в полученных данных. А вы… хм, я даже не знаю, чем вы занимаетесь.
– Я букинист-антиквар.
– Ну вот. – Пия издала смешок. – Похоже, мы с разных планет.
После этой стычки она была уже не столь дружелюбна. Я чувствовал ее раздражение и желание от меня избавиться.
На подходе к Лусибари я посмотрел на часы и понял, что вполне успеваю на свой рейс, если сразу выехать в Колкату. Раз уж спутница моя в таком настроении, задерживаться нет смысла. Я спросил, нельзя ли организовать мой отъезд, и в ответ Пия только кивнула.
Сделав пару звонков, она сказала:
– Все устроено, можете ехать.
Причалили, я заскочил в гостевой дом, чтобы собрать свои вещи. Потом Пия проводила меня на пристань к катеру до Басонти.
– Нехорошо, что я не попрощался с Типу, – сказал я.
– Все нормально, – отмахнулась Пия. Она явно была рада моему отбытию. – Он поймет.
– Но мне интересно, что он скажет.
– О чем?
– Как он узнал, что Рани в опасности.
– Ах, это, – равнодушно проговорила Пия. – На вашем месте я бы не заморачивалась. Скорее всего, он все забыл. Никто не помнит, что говорил в бреду.
На причале, пожимая ей руку, я спросил:
– Вы бываете в Нью-Йорке?
– А что? – насторожилась Пия.
– Я там живу, и если вдруг вы…
Не дослушав, она замотала головой и сказала тоном, отметающим всякие предположения:
– Извините, но я живу между Орегоном и Колкатой, все свое время провожу только так, и вряд ли что-нибудь изменится. Я даже не помню, когда последний раз была в Нью-Йорке, лет десять назад, что ли. И честно сказать, меня туда не тянет.
Я кивнул, стараясь не выказать ничем не заслуженную обиду.
– Может, черкнете мне на почту, как себя чувствует Типу?
– Конечно. Сбросьте адрес эсэмэской.
– Ладно. Берегите себя.
– Взаимно.
По дороге в Калькутту мне казалось, что я медленно отхожу от долгой галлюцинации. Я уже не помнил, почему ввязался в эту нелепую экспедицию, и костерил себя на чем свет. Мой психотерапевт опять оказался прав: я позволил романтическим надеждам возобладать над здравым смыслом.
Наверное, еще никогда я так не радовался аэропорту, как в тот вечер – Дум-Дум воспринимался волшебными вратами на волю. Даже регистрация на рейс, паспортный контроль и досмотр нынче казались не нудными процедурами, но обрядами возвращения к здравомыслию.
Я уже был в зале вылета, когда мой телефон пиликнул, извещая о почтовом сообщении. Пия написала: “Привет от Типу. Он в норме, сидит в кровати, болтает с Рафи. Как я и думала, с момента укуса он ничего не помнит. Говорит вам – до свиданья. Кстати, он вправду величал вас «папашей»?” Дальше была череда невразумительных смайликов.
К счастью, функция “Письмо прочитано” была включена, и я решил, что можно не отвечать. В тот момент я не хотел даже лишней секунды думать о своем странном путешествии, но желал одного – как можно скорее выкинуть его из головы.
В салоне самолета я испустил глубокий вздох облегчения, ибо очутился в неприступном, заполненном механизмами рукотворном металлическом чреве, где абсолютно все служило защитой от мира ила и его скользких ползучих обитателей.
Занимался рассвет, самолет взлетел и, ложась на курс, недолго парил над Сундарбаном. С моего места возле окна был отчетливо виден омываемый приливами-отливами заиленный пейзаж в густой растительности и венах рек. Глядя вниз, я содрогнулся – казалось невероятным, что я добровольно отправился в сию дикую путаницу мангровых зарослей на болотах.