деш кой, откуда вы?
Из всего, чем одарил меня бангла, самым неожиданным было то, что в столь неповторимом городе, как Банадиг-Бандук-Венеция, я себя чувствовал своим.
Рафи
Квартира Чинты была в десяти минутах ходьбы от гетто, расположенного в том же районе Каннареджо. Чинта любила свой sestiere, квартал, в котором прожили целые поколения ее семьи. Она уверяла, что предки ее поселились здесь еще в пятнадцатом веке, когда их рабами привезли с восточных окраин Венецианской империи. Подруга моя часто хвасталась тем, что нынче лишь этот район можно считать настоящей Венецией, поскольку здесь обитают постоянные жители города, а все другие кварталы заполонены туристами и приезжими.
Квартира, еще до рождения Чинты купленная ее матерью на американские деньги, размещалась на третьем этаже особняка, скромного во всем, кроме его местоположения на Большом канале. В нише у парадного входа имелись мостки с лесенкой и причальными столбами, что позволяло обитателям прямо из вестибюля перебираться в гондолы.
В последний мой визит двенадцать лет назад орнаментальный подъезд еще использовался по своему назначению, а сейчас уже нет, ибо мраморный пол вестибюля почти все время был скрыт под водой. В прилив portinaio Марко, консьерж, выкладывал passarella, деревянный трап, дабы обитатели прошли к дверям, не замочив ноги. Однако порой вода поднималась настолько, что затапливала и собственно сходни. Затем эти маленькие потопы стали так часты, что жители почти перестали пользоваться парадным входом и покидали особняк через дверку на задах здания, выводившую в обнесенный стенами сад и ранее предназначавшуюся лишь для коробейников с их товарами.
Окна квартиры Чинты не смотрели на Большой канал, но выходили на задний двор в буйных зарослях глицинии и плетистой розы. Дальше открывался вид на извилистые улочки и лес красночерепичных крыш. В ясные дни вдали можно было разглядеть хребты и заснеженные вершины Доломитовых Альп. Хоть канал был не виден, через кухонные окна доносился стрекот вапоретто на ближайшей их остановке возле церкви Сан-Маркуола.
С моего последнего приезда квартира ничуть не изменилась. Всякий раз она производила неизгладимое впечатление, поскольку больше нигде я не видел помещения, столь ощутимо живого в буквальном смысле слова. Отчасти это объяснялось тем, что особняк стоял не на твердой земле, а мягком иле венецианской лагуны, субстанции, склонной к смещению и вкрадчиво вносящей изменения в возведенную на ней конструкцию. В результате мозаичные полы покрылись рябью, а дверные рамы так перекосило, что створки не закрывались. Дом был настолько живым, что обладал собственным языком – в любое время слышались стоны, кряхтенье и вздохи, извещавшие о смене его настроений.
Столь живая внешняя оболочка идеально сочеталась с неповторимой внутренней жизнью, которую Чинта вдохнула в свое жилище. Кушетки, задрапированные турецкими коврами и вязаными покрывалами, стояли возле высоких окон, предлагавших насладиться свежим ветерком и приятным видом; мягкие кресла в углах и нишах соседствовали с затейливо инкрустированными столиками, ожидавшими чашку с чаем или бокал с вином. Куда ни глянь, повсюду книги: на стеллажах, столах и бюро или сложены в башни на полу возле стен.
Когда я только приехал, на глаза мне попались “Письма Асперна”, и повесть меня увлекла. Вернувшись из гетто, я собрался ее дочитать, но что-то мешало мне следить за сюжетными перипетиями. Дело не в том, что там шла речь о других временах, но в повести изображалась Венеция, в которой были невозможны напоминания о Мадарипуре и встреча со знакомцем из Сундарбана. Меня поразила мысль, что сегодняшняя Венеция отсылает ко времени, предшествующему событиям в книге, и по духу ближе к городу, который Оружейный Купец видел в семнадцатом веке, то бишь иной эпохе, взбаламученной неизведанными силами. А сейчас вообще происходит нечто невообразимое, словно планета со всеми ее обитателями ускорила свое вращение, и потому внешний облик города остается неизменным, но суть его переносится в иное время и пространство.
Я отложил “Письма Асперна”, однако внимание мое привлекла другая, с виду старая детская книга, события которой явно происходили в Индии, поскольку на обложке был изображен тигр, подкрадывавшийся к людям в тюрбанах. Называлась она I misteri della giungla nera, “Тайна черных джунглей”, и я, глянув на клапан суперобложки, с удивлением узнал, что действие ее разворачивается в Сундарбане.
Видимо, это была та самая книга, о которой однажды сказала Чинта, и принадлежала она ее дочери. Догадка моя подтвердилась, когда на первой странице я увидел чернильную надпись “Лючия”.
На стеллаже виднелся прогал в ряду книг в таких же суперобложках. Я уж было вернул книгу на ее место, но тут подал голос мой телефон.
Звонила Чинта.
– Чао, дорогой! Устроился хорошо?
– Да, спасибо, все очень удобно.
– Славно. Что поделываешь?
– Только что рассматривал книжку “Тайна черных джунглей”.
– Да, ее написал Сальгари![52] – воскликнула Чинта. – Лючия обожала эту книгу, Сундарбан ей даже снился.
– Кстати, о Сундарбане. Нынче странным образом я столкнулся с жителем этого края.
– Sul serio, что случилось?
Я поведал ей о происшествии в гетто и встрече с Рафи. К моему удивлению, Чинта не выказала беспокойства, но лишь рассмеялась.
– Это не шутка! – возмутился я. – Меня могли покалечить.
– Но ведь не покалечили? Похоже, Оружейный Купец за тобой приглядывает.
– В смысле?
– Пустяки, дорогой. Береги себя, скоро увидимся.
Едва я закончил разговор, как телефон пиликнул, извещая об эсэмэске. От Гизы.
“Кое-что произошло, позже позвоню. Надеюсь, у вас все в порядке. Сообщите, если кого найдете для интервью. Чао!”
Убирая телефон в карман, я нащупал бумажку с номером Рафи и решил ему позвонить. Через пару гудков он ответил по-итальянски:
– Pronto?
– Ами болчхи, это я, – сказал я на бангла, – Динанат Датта.
– Откуда у вас мой номер? – Рафи явно напрягся.
– От Лубны.
Он негодующе фыркнул.
– Ки чай, что вам надо? Зачем вы звоните?
– Хочу кое о чем спросить.
Пауза.
– Что вы хотите узнать? – промямлил Рафи; в голосе его слышалась непонятная мне тревога.
– Объясню при встрече. Когда у тебя найдется время?
Опять пауза.
– Могу сейчас. Я вроде как на работе, да покупателей нет. Подходите, поговорим.
– Ты где?
– Торгую мороженым рядом с Сан-Маркуола. Знаете эту церковь возле остановки вапоретто? Я стою напротив нее, увидите.
– Я неподалеку. Буду через пять минут.
Выйдя на задний двор, я с удивлением обнаружил, что погода изменилась: похолодало, небо потемнело, с Большого канала плыл густой липкий туман.
Я открыл калитку и не увидел конца проулка, тонувшего в туманном мареве. В двух шагах ни черта не видно. Помня, что церковь Сан-Маркуола где-то справа, я осторожно двинулся в том направлении, держась ближе к стенам домов.
Добравшись до церкви, я огляделся, но Рафи нигде не было видно. Потом за моей спиной раздался голос:
– Эйдже, здесь я.
В наглухо застегнутой пластиковой ветровке, он привалился к церковной стене, перед ним стояла тележка с мороженым. Половину лица его скрывал повязанный в бенгальской манере шарф, концы которого торчали в стороны, словно ленты чепца.
Я понял, чем продиктован его выбор места для торговой точки, здесь сходились разные улочки, включая ту, извилистую, что выводила к Рио Тера Сан-Леонардо. В погожий день тут было бы не протолкнуться от туристов, но сейчас туман всех разогнал, и лишь несколько одиноких прохожих пробирались сквозь мглу, будто ночные облака.
– Кто же станет покупать мороженое в такую погоду? – пробурчал Рафи.
– Никто. Так, может, свернуть торговлю?
Он глянул на меня как на придурка.
– Ага, чтоб у хозяина был повод не платить мне. – Помолчав, Рафи добавил: – Наверное, в любом случае он не заплатит, но я не собираюсь ему в том потворствовать. – Он нахмурился и опасливо спросил: – Так о чем вы хотели поговорить?
В тоне его слышалось замешательство человека, перед купанием пробующего ногой воду – не слишком ли холодна.
– Ничего серьезного, – сказал я. – Просто интересно, как ты оказался в Венеции.
– На кой вам?
Сказано это было на грани грубости, но я видел, что он чуть расслабился, поскольку ожидал более неприятного вопроса. Я начал было рассказывать о документальном фильме, но почти сразу Рафи меня перебил:
– Нет, я не буду в этом участвовать. Попросите кого-нибудь другого.
– Ладно, не хочешь – не надо. Но можно узнать – почему?
Парень раздраженно дернул плечом.
– Меня уже достали такими вопросами: кто ваш далал, как его имя? Кто помог вам пересечь границу? Или вот еще: в какую мечеть ходят ваши соотечественники? О чем там говорят? Поди знай, кто тебя спрашивает – шпики, выуживающие сведения о джихадистах, или расисты, желающие натравить на тебя полицию. Хотя все они два сапога пара…
Рафи вдруг осекся и, вскрикнув, что-то смахнул со своего плеча. Через секунду он метнулся ко мне, схватил меня за руку и что есть силы ее тряхнул.
– Макорша! Паук! С меня перескочил на вас. Вон он! – Рафи показал себе под ноги, и я успел разглядеть большого длинноногого паука, скрывшегося между плит мостовой.
Рафи перевел взгляд на меня, глаза его округлились.
– В чем дело? – спросил я. – Чего ты так смотришь?
Он мотнул головой, словно выходя из транса.
– Нет, ничего. Но здесь водятся ядовитые пауки, так что остерегайтесь.
Меня удивили не столько слова, сколько его тон.
– К чему ты клонишь?
– Да ерунда это.
– И все-таки объясни.
– Просто мне кое-что вспомнилось, – проговорил он неохотно. – Ну, из той легенды об Оружейном Купце.