fondi di carciofi, очищенные артишоки.
Живописно разложенный товар создавал впечатляющую картину местных даров природы, хотя почти за всеми прилавками стояли бенгальцы.
Билал оказался рослым, широкоплечим парнем лет за двадцать, на выразительном смуглом лице которого выделялись яркие глаза и острый нос. Одетый в джинсы и полосатую футболку “Ювентуса”, он сидел в пластиковом кресле, казавшемся для него маловатым. По одну сторону от него стояло ведро с артишоками, по другую – корзина с кожурой, а между ног – чан с водой, в который он, ловко орудуя ножом, бросал очищенные кругляши цвета слоновой кости.
Представив нас друг другу, Лубна поспешила на свою встречу. Билал показал на свободное кресло рядом с собой и, не прекращая работы, начал рассказ.
Вчера вечером позвонили из ресторана и попросили Рафи срочно подменить мойщика посуды. Он согласился, работал допоздна. Возвращаться в Местре, где на паях он снимал комнату, не было смысла – не осталось бы времени на сон, поскольку спозаранку его ждала работа на стройке. Рафи решил переночевать в заброшенном складе на краю Каннареджо, который в прошлом году обнаружил и показал друзьям Билал.
Ночью тот квартал пустынен. Рафи шел по безлюдной улице, когда на него напали двое, выскочившие из темноты. Бесчувственного, его нашел прохожий, который вызвал катер “скорой помощи”, доставивший Рафи в больницу. Сейчас он там, друзья еще не успели его проведать.
– Что это было, ограбление? – спросил я.
– Да, они забрали все деньги, – кивнул Билал. – Сумма была изрядная. – Он глянул по сторонам и понизил голос: – Понимаете, недавно Рафи взял большую ссуду, но пропустил две выплаты. Наверное, те двое хотели только припугнуть, но он, видать, дал сдачи, и его избили до полусмерти.
– Зачем он взял ссуду и у кого?
Билал перешел на шепот:
– Кредитором был scafista, контрабандист. Рафи взял деньги для своего друга. Из Бангладеш они выехали вместе, но на турецкой границе потеряли друг друга – там такое не редкость, коли сломя голову мчишься по крутым склонам. Тамошние пограничники палят по всему, что движется. Рафи повезло, он проскочил, а вот друг его поранился, ему пришлось вернуться в Иран. Позже он сумел перейти границу, однако в Турции застрял надолго. Некоторое время назад он позвонил Рафи и сказал, что договорился с местным далалом, тот вывезет его другим путем. Далал устроит ему место на катере при условии немедленного расчета. Рафи стал искать кредитора, и кто-то свел его с итальянским контрабандистом, согласным на выплату частями. Рафи осилил первый платеж, а второй и третий просрочил. Ну и вот…
– Рафи упоминал имя друга?
– Нет, ни разу. – Билал бросил взгляд искоса и пожал плечами. – Мы остерегали его связываться с контрабандистами, они люди опасные. Но что он мог сделать? Рафи был в отчаянии, и я его не виню. Когда вместе с другом затеваешь такое и тебе везет, а ему нет, это ужасно. Ты себе места не находишь и сделаешь все, чтобы помочь.
Сильное волнение, звучавшее в его голосе, меня удивило.
– Томаро бойечхило наки, и с вами так было?
Билал кивнул, уставившись на нож в своих руках.
– Да. Бангладеш я покинул вместе с другом. Его звали Кабир, мы были из одной деревни в окрестностях Фаридпура. С детства дружили, вместе играли и ходили в школу, друг за друга стояли горой.
Несколько лет назад в моей семье возник раздор из-за земли. Один мой дядька якшался с политиками, сыновья его были местными боевиками правящей партии. Уже давно они, пользуясь своим положением, пытались оттяпать то, что по праву принадлежало моему отцу. Всякий раз после наводнений, которые случались все чаще, родичи смещали границы наделов. И если мы возмущались, они нам угрожали.
Однажды вспыхнула драка. Родственнички набросились на нас с отцом, но Кабир пришел на помощь и сбил дядьку с ног. Выходило, мы бунтуем против власти. Нам с Кабиром удалось скрыться, но отныне мы считались в бегах. Дядька с сыновьями неотступно шли по нашему следу. Благодаря партийным связям у них повсюду были приспешники. По состряпанному делу за нами гонялась даже полиция.
Побегали мы с год и поняли, что в Бангладеш нас рано или поздно прикончат. Один мой родич свел с далалом, готовым за триста пятьдесят тысяч така переправить нас в Эмираты. Это были огромные деньги, но мы как-то сумели собрать нужную сумму, и далал выдал нам по бумажке, сказав, что это “транзитная виза”. Он отвез нас в Читтагонг, где мы сели в самолет до Шарджи. И лишь там выяснилось, что мы не можем покинуть аэропорт. – Билал горестно усмехнулся. – Откуда нам было знать? Нам, восемнадцатилетним деревенским простакам, прежде никогда не летавшим на самолете.
День за днем мы торчали в аэропорту, все больше приходя в отчаяние. У нас было всего пятьдесят американских долларов, десять мы истратили на тридцатиминутную телефонную карту. Дозвонились до нашего далала, и он сказал, что у нас два варианта: вернуться в Бангладеш или через Судан пробираться в Ливию. Сейчас там война, но это ничего, туда уже уехало много бенгальцев.
Что нам оставалось делать? Возвращаться было нельзя, и мы выбрали второй вариант, сказав себе: хуже, чем дома, не будет.
На другой день мы сели в самолет до Хартума. Там было много народу, ожидавшего рейс в Ливию. Через день вылетели в Триполи. Аэропорт был разрушен – пробоины в крыше, окна без стекол. Повсюду вооруженные люди. Такие вот с автоматами окружили нас и затолкнули в микроавтобус с тонированными стеклами. Тогда-то мы поняли, что нас похитили.
Следующие полтора года запомнились тем, что нас постоянно избивали, мучили и перепродавали разным бандам. Работа с утра до ночи, плата – гроши, кормежка – хлеб да вода. Мы были рабами и прошли через такое, чего не пожелаешь никакому человеку.
Несмотря на все передряги, мы с Кабиром держались вместе и даже сумели скопить немного денег. Шло время, мы набирались ума-разума и разведали, что в Триполи есть бенгальские далалы, знающие, как морем переправить беженца в Европу. Все хорошенько рассчитав, в один прекрасный день мы сбежали от хозяев-бандитов. Добрались до Триполи, заплатили далалу, и нас отправили в город Зувара на “пересылку”, оказавшуюся бетонным складом под жестяной крышей, где уже было человек двести нигерийцев, суданцев, эритрейцев, иракцев, афганцев и несколько бенгальцев.
Пару месяцев нас там мариновали, а потом однажды разбудили в два часа ночи – мол, пора – и погнали на берег, где велели бросить все, кроме одежды.
Около четырех утра появился катер – маленькое, потрепанное рыбацкое судно. До него шли по грудь в воде. Погрузились, и нас распределили по местам: заплати и сиди на палубе, нет денег – валяй в трюм. Мы с Кабиром, неимущие, устроились внизу рядом с движком, харкавшим черным дымом.
Только отплыли, днище дало течь. Мы как заведенные вычерпывали воду, но все без толку – к полудню следующего дня корма почти скрылась под водой, ход застопорился. Мы уж думали, нам крышка, но тут – о чудо! – появился вертолет, стрекот его был слышен даже в трюме. Народ на палубе обезумел – скакал, орал, вопил. А катер начал тонуть.
В трюме возникла давка, все старались поскорее выбраться наружу. Мы с Кабиром успели выскочить до того, как суденышко ушло под воду. Нас, выросших на реках и прудах, водная стихия не пугала. Мы скинули рубахи и штаны и поплыли, держась рядом. Сейчас, думали мы, пришлют спасателей, все будет хорошо. Тянулись часы, однако никто не прибыл – ни корабль, ни вертолет. На море, сперва спокойном, усиливалось волнение. Плыть рядом было все труднее, нас отнесло в разные стороны, и мы друг друга потеряли из виду.
Когда наконец пришла помощь, я уже так изнемог, что еле держался на плаву, однако сумел ухватиться за спасательный круг и дождаться моторки, подбиравшей обессиленных людей. Я огляделся в поисках Кабира, но его нигде не было, и я решил, что его уже спасли. Когда меня втянули в шлюпку, я подумал, что сейчас-то его увижу. Но не увидел.
Я был одним из последних, кого подобрал спасательный катер. Оглядывая людей на палубе, я был уверен, что друг мой где-то здесь. Спасатели раздали термоодеяла, и я, завернувшись в блестящее серебристое покрывало, слонялся как безумный по палубе, разыскивая Кабира. Всякий раз, как на глаза мне попадался бенгалец, сердце мое радостно подскакивало, но затем я понимал, что обознался. Наконец от усталости я просто рухнул, потом, очнувшись, вновь искал друга. Пришли в порт, а я все бродил по катеру, а затем раз за разом обходил лагерь, в который нас поместили. Я не мог поверить, что Кабира больше нет. По сей день я надеюсь, что где-нибудь он объявится.
Руки Билала, ритмично двигавшиеся во время рассказа, замерли, тыльной стороной ладони парень отер глаза, потом зачерпнул горсть очищенных артишоков.
– Вот, из каждого евро, что я получаю за эту работу, сорок центов я оставляю себе на прожитье, тридцать посылаю своей семье и тридцать – родителям Кабира. Он был единственным ребенком, отец с матерью остались без всякой поддержки. Пока они живы, я буду посылать им деньги. Это мой долг, правда же? Как верный друг, Кабир взял на себя беду. Знаете, за все время наших мытарств он ни разу не сказал, что я им причина.
Билал вновь отер глаза рукой с зажатым в ней ножом.
– Если б я был на месте Рафи и мне позвонил друг с просьбой о деньгах, я бы расшибся в лепешку, чтобы ему помочь. Я поступил бы в точности как Рафи, даже зная, что не смогу расплатиться и меня до полусмерти изобьют. – Он посмотрел мне в лицо и кивнул на рукав своей футболки: – Если б потребовалось отдать руку, я бы ни секунды не колебался.
Я возвращался в квартиру Чинты, и вдруг необъяснимое звериное чутье, какое порой нас посещает, подсказало, что за мной наблюдают. Глянув вбок, я увидел того самого человека с квадратным подбородком, что давеча тыкал пальцем в грудь Рафи. Привалившись к стене, он ковырял в зубах, но в глазах его под козырьком зеленой бейсболки полыхал прямо-таки сатанинский огонь.