На миг взгляды наши встретились, и я преисполнился уверенности, что вижу контрабандиста, с которым имел дело Рафи.
Я уже почти дошел до дома Чинты, однако не свернул в уводивший к нему проулок, но зашагал прямо в сторону моста Риальто. В тот момент мне казалось чрезвычайно важным не раскрыть место своего постоя.
С час я бесцельно бродил среди толп туристов, на обратном пути сел в вапоретто. Хоть я почти успокоился, противное ощущение колотья в затылке осталось. Я беспрестанно оглядывался, высматривая того человека.
Солнце уже садилось, когда вапоретто причалил возле церкви Сан-Маркуола. Я затесался в толпу туристов, потом шмыгнул к калитке на задах дома Чинты. Оказавшись во дворе, я облегченно вздохнул, но, войдя в дом и посмотревшись в зеркало прихожей, был готов увидеть горящие глаза незнакомца за моей спиной.
В квартире я уловил нежный аромат глицинии. Казалось, он исходит из комнаты в конце коридора, где я оставил свой компьютер.
В комнатушке, некогда бывшей жильем служанки, все-таки уместились стол и кресло, а окно, что выходило на усаженный цветами задний двор, было оплетено вскарабкавшейся по стене глицинией.
Я вошел в комнату и увидел, что окно открыто. Это я, что ли, так его оставил? Я не мог вспомнить, да и не особо старался, ибо меня увлек впечатляющий вид: заснеженные вершины Доломитовых Альп в розовом отсвете заходящего солнца.
Я достал телефон, чтобы запечатлеть эту картину, но взгляд мой упал на стол, и я отпрянул, увидев коричневого паука, усевшегося на крышку ноутбука и вскинувшего суставчатые лапки над двухдюймовым телом.
Вдруг вспомнились перекрестье линий на концентрических кругах и слова Рафи: “Некоторые пауки ядовиты, как змеи, верно?”
Я отступил от стола и сразу уперся спиной в стену. Паук не двигался и как будто наблюдал за мной. Телефон по-прежнему был у меня в руках, и я машинально сделал снимок. Испуганная вспышкой тварь шмыгнула в окно и скрылась.
Я поспешно закрыл раму. Сердце мое колотилось, я прижался лбом к стеклу, стараясь прийти в себя. Похоже, меня настиг приступ паники, и я заставил себя сделать несколько глубоких вдохов.
Это помогло, паника понемногу улеглась, сердце забилось ровно, а я на себя разозлился. Что ж такое со мной происходит, коль я шарахаюсь от всякой тени? Пауки есть везде, они такая же часть природы, как мухи и муравьи. Если во всем видеть знаки, очень скоро я спячу.
Я сел к столу, открыл ноутбук и написал Пие: Рафи в больнице, но я поговорил с его товарищем, чей рассказ в целом подтверждает наши предположения. Типу и Рафи вместе покинули Бангладеш, проехали через Индию, Пакистан, Иран, однако на турецкой границе разъединились. Подробности сообщу по телефону, буду ждать звонка из Берлина.
Я был готов отправить письмо, но тут мой смартфон ожил и спросил, не хочу ли я опубликовать фотографию паука. Я скинул фото в компьютер и прикрепил его к письму, сопроводив подписью: “Моя недавняя встреча с подданным животного царства”.
Перечитав предложение, я счел его слегка вычурным и добавил череду разных смайликов.
Сны
В десять утра я пришел к агентству Лубны, готовый к тому, что оно закрыто, однако дверь была приотворена. За столом сидел тщедушный бенгалец в больших очках, приметный иссиня-черной шевелюрой.
При моем появлении он встал и, окинув меня удивленным взглядом, спросил по-английски:
– Вы к миссис Лубне Алам?
Лет двадцати пяти, он был в тщательно отутюженных брюках и пиджаке, из нагрудного кармана его отглаженной сорочки выглядывали колпачки двух ручек.
– Ха, уни ачхен? – ответил я на бенгали. – Да, она здесь?
Глаза юноши засияли, словно он разгадал головоломку.
– Я знаю, кто вы! – воскликнул он. – Бенгалец из Колкаты, которого чуть не пришиб Рафи!
– Верно. Меня зовут Динанат Датта.
– А я Фозлул Хок Чоудхури. – Молодой человек энергично пожал мне руку. – Но все зовут меня Палаш. Прошу садиться.
Я отметил, что собеседник мой изъясняется иначе, нежели встреченные здесь бенгальцы, – он говорил как выпускник колледжа, искушенный в городской жизни.
– Я присматриваю за конторой, поскольку Лубна-кхала ушла на собрание активистов. Они собирают деньги, чтобы нанять катер.
– Да? А зачем он им?
– Как, вы не слышали?..
Палаш рассказал, что итальянские правозащитники решили заняться делом беженцев, о которых говорят во всех новостях. На катерах активисты выйдут в море, чтобы помешать тем, кто намерен изгнать мигрантов.
– Возможно, появление мирных судов пробудит совесть общества. Сейчас каждый взгляд на планете прикован к Синей лодке, ставшей символом всего дурного в нашем мире: неравенства, изменения климата, капитализма, коррупции, торговли оружием, нефтяной индустрии. Мы очень надеемся, что нынешняя ситуация станет поворотным пунктом истории. Может быть, теперь, пока еще есть время все исправить, человечество очнется и поймет, что происходит.
– Я смотрю, вас это воодушевляет.
– О да! Мне не терпится стать участником исторического события. – Молодой человек полыхнул улыбкой. – Может, и вы поедете с нами?
– Я? – От растерянности я не сразу нашелся с ответом. – Но я же не активист.
– Лубна-кхала сказала, вы работаете над документальным фильмом. Разве это не прекрасный материал для кино?
А ведь он прав, подумал я.
– Предложение и впрямь интересное, я передам его режиссеру.
– Замечательно. Финансовая поддержка тоже была бы весьма кстати. Я расскажу тетушке Лубне о ваших намерениях.
– А когда она вернется?
– Боюсь, не скоро, – сказал Палаш и, заметив мое огорчение, поспешно добавил: – Может, я смогу быть полезен? Что вам угодно?
– Вообще-то я хотел узнать о Рафи и возможности переговорить с ним.
Палаш покачал головой:
– Вряд ли вам стоит появляться в больнице. Говорят, полицейские хотят еще раз его допросить.
– О чем?
– О нападении. Они, видимо, поняли, что там все не так просто.
– То есть?
– Во-первых, при нем были деньги, слишком большие для мальчишки-мигранта. Целых четыреста евро, которые он назанимал, чтобы расплатиться с контрабандистом, угрожавшим ему. Наверное, Рафи обещал, что разочтется сегодня.
Я вспомнил мужика в зеленой бейсболке, тыкавшего пальцем в грудь Рафи.
– Вы знаете, как он выглядит, тот контрабандист?
Палаш кивнул:
– Высокий, бандитского вида, вечно в кепке.
– Кажется, я видел его прошлым вечером.
– Вполне возможно. Он вербовщик рабочей силы, постоянно ошивается в Каннареджо и, похоже, связан с мафией. Эти вербовщики заманивают мигрантов батрачить на фермах, где с ними обращаются как с рабами.
– Вы, кажется, сказали, он контрабандист?
– Одно другому не мешает, тут все вместе. У мафии тесные связи с преступными синдикатами в Нигерии, Ливии, Египте. Мафиози переправляют беженцев в Италию для работы на своих стройках и фермах. Вербовщики высматривают парней вроде Рафи, и уж коль угодил в их тиски, так просто не вырвешься.
– Но ведь Рафи хотел расплатиться, верно?
– Да, и тогда были наняты бандиты, которые отняли деньги.
– Значит, все это подстроено?
– Несомненно. Кредитор не хотел возврата долга, ему выгодно держать человека на привязи, чтобы принудить к чему угодно. Это вроде нашей отечественной кабалы. Мафия не остановится ни перед чем, даже… – Палаш пристально посмотрел мне в глаза. – Вы знаете, что произошло с мужем тетушки Лубны?
– Нет, она лишь сказала, что в прошлом году он погиб на Сицилии.
– Очень большое горе. – Палаш покачал головой. – Мунир-бхай был удивительным человеком, который, не жалея сил, трудился во благо мигрантов. Первый бенгалец, вошедший в городской совет. Его смерть стала трагедией для всех, и было-то ему всего сорок два года.
– А что произошло?
– Он перешел дорогу мафии, для которой беженцы, да и сама итальянская миграционная система – прибыльный бизнес, дойная корова. Мунир-бхай был занозой в заднице, ибо поднимал шум, когда пропадали деньги из фондов, предназначенных для беженцев. Однажды он прознал о бенгальцах-невольниках на сицилийской ферме и решил в этом разобраться. Мы пытались его удержать, но он и слушать не стал. Уехал, а через пару дней пришло сообщение о его гибели в автомобильной аварии.
– Бибхотшо, кошмар! – Я был ошеломлен. – Ужасно, что Рафи спутался с такими людьми.
– Мы его предупреждали, – кивнул Палаш. – Но, значит, у него не было другого выхода, любой ценой он хотел помочь другу.
У меня еще были вопросы, но тут зазвонил мой телефон, на экране высветилось имя Пии.
– Я должен ответить, – сказал я. – Сможем поговорить чуть позже?
– Конечно, в любое время.
Я вышел на улицу и принял звонок.
– Алло?
– Здравствуйте, Дин. Я звоню из берлинского отеля, только что увидела ваше сообщение. Выходит, я была права? Рафи и Типу махнули в Турцию?
– Похоже, так. Они разлучились на границе: Рафи отправился в Европу, Типу застрял в Турции.
– Скорее всего, там его уже нет. Я думаю, он сумел попасть в Египет.
– Почему вы так решили?
– Сейчас объясню. Помните то письмо о выбросе дельфинов? Я переслала его знакомому, доке в цифровых устройствах, и он смог отследить его путь.
– И что?
– Письмо отправлено из интернет-кафе в Александрии. Значит, Типу был там.
– В Египте? – Я уж хотел поделиться тем, что узнал о нелегальной переброске беженцев из этой страны, но все-таки решил избавить Пию от лишнего беспокойства. – Вам не кажется странным, что оттуда он вдруг озаботился дельфинами?
– Я предполагаю, что осведомитель связался с ним через социальную сеть или как-то иначе.
– Вы по-прежнему считаете, что предупреждение исходило от осведомителя?
– Ну а какие еще варианты? – раздраженно сказала Пия. – Я надеюсь, вы не станете говорить, что Типу было видение, что дельфины явились ему во сне и прочую бесполезную муру? – Помолчав, она проговорила уже мягче: – Правда, есть одна странность.