Продвигались мы очень медленно, и набережная Фундаменте Нове показалась вдали, когда солнце уже село. Мы очутились в квартале похожих на тоннели проулков и покосившихся домиков, с виду заброшенных и необитаемых. Хватило и взгляда, чтобы понять: некогда здесь проживал рабочий класс.
Внезапно свернув в сторону, Чинта остановилась перед маленьким двухэтажным домом, скособочившимся под опасным углом.
– Вот здесь жила отцовская семья, – сказала она. – Каждый вечер бабушка садилась к этому окну, – Чинта показала на кривое окошко, – и смотрела на прохожих. Дядя Руджеро тут прожил всю жизнь. Его сын Альтиеро, мой двоюродный брат, вырос в этом доме, но после женитьбы уехал. Гиза – его дочь. – Чинта взглянула на темнеющее небо. – Об эту пору дядя Руджеро собирался на рыбалку.
Мы пошли дальше по направлению к набережной. Смеркалось, окружающие острова мигали огоньками, на фоне вечернего неба бесчисленные шпили и башни читались силуэтами.
Набережная и окаймлявшие ее здания были темны.
– Тут кто-нибудь еще живет? – спросил я.
– Вряд ли. По-моему, все дома заброшены… – Чинта прислушалась к перебившему ее далекому вою сирены. – Ага, предупреждение об acqua alta, высокой воде. Нынче ожидается потоп.
Вода уже была почти вровень с тротуаром. Я повертел головой, оглядывая набережную. Вроде бы ни души, но поди разберись в этом сумеречном свете.
– Может, пойдем обратно? – сказал я.
– Нетушки! – рассмеялась Чинта. – Мы уже здесь, да и время еще детское. – Она резво зашагала вдоль набережной. – Идем, идем! Вдруг потоп заставит чудище вынырнуть?
Она прошла на узкий деревянный причал, метров на десять выступавший от берега. По обеим сторонам его высились пары свай, обвязанных канатами. Остановившись в конце настила, Чинта ухватилась за перила ограждения и позвала меня:
– Ну же, дорогой, не бойся! Мы на месте, вот отсюда дядя Руджеро увидел чудище. А вот тут… – она похлопала ладонью по свае, – он повесил лампу.
Чинта включила фонарик смартфона и направила луч в воду.
– Иди сюда, Дино, зажги свой фонарик.
Я встал рядом и посветил в темноту, звучно плескавшуюся под самым причалом. Два неверных световых пятна прыгали по мутной зеленовато-бурой воде.
– Увы, il mostro не желает выходить на люди, – усмехнулась Чинта. – Ладно, тогда я покажу тебе чудищ куда страшнее. – Она направила фонарик на сваю. – Вот, смотри!
Луч высветил аккуратно вырезанное углубление на поверхности деревянного столба.
– Подойди ближе и увидишь монстров, – сказала Чинта.
Добавив свет своего фонарика, я разглядывал выемку, испещренную дырками, точно книга, над которой поработали термиты, и вдруг понял, что внутри нее копошится некое живое множество.
Заколкой, вынутой из волос, Чинта ковырнула в трухлявом столбе, и внезапно к нашим ногам вывалилось нечто. Я успел перевести луч на существо, у которого двухдюймовое конусовидное тельце цвета застывшего кокосового масла оканчивалось ртом-раструбом, поросшим волосками. Даже не верилось, что этакая мерзость существует на свете. В следующее мгновенье существо соскользнуло в воду.
– Что это? – спросил я.
– Корабельный червь. Месяц назад мой знакомый, муниципальный служащий, привел меня сюда, вырезал кусок сваи и показал, какая происходит беда. Вода потеплела, и черви эти заполонили лагуну. Необычайно прожорливые, они питаются древесиной. Возникла большая проблема, поскольку Венеция стоит на деревянных сваях. Эти твари в буквальном смысле подтачивают основание города.
Я опять посветил на выемку, где извивались черви, и Чинта пристукнула кулаком по свае:
– С виду вроде крепкая, да? А внутри сплошь дупло.
На этих ее словах ограждение, на которое мы опирались, вдруг поехало вбок. От неожиданности мы оба выронили мобильные телефоны, и те плюхнулись в воду.
Услыхав треск, я крикнул:
– Назад, быстро!
В ту же секунду перила рухнули, вырвав кусок сваи и обнажив ее полое нутро. В ужасе мы смотрели на прорву корабельных червей, потоком хлынувших из дыры. Я схватил Чинту за руку:
– Бежим!
Однако черви уже усыпали весь настил, и буквально на втором шаге Чинта поскользнулась. Я пытался подхватить ее, но не удержал, и мы оба грохнулись на доски причала.
Кишмя кишевшие черви заползали на нас, и казалось, будто сама планета выпускает щупальца, чтобы, касаясь наших рук, ног, лиц, проверить, насколько мы реальны.
Мы молотили руками, пытаясь сбросить с себя мерзких тварей, и на помощь нам пришла волна, которая, накрыв причал, смыла их в воду. Чинта тихонько застонала.
– Как ты? – спросил я.
– Подвернула ногу… лодыжка сильно болит…
– Идти сможешь?
Чинта попыталась встать, но, вскрикнув, осела.
– Нет, никак…
Я обнял ее за плечи и, глянув на быстро прибывавшую воду, понял, что времени в обрез – скоро нас затопит.
– Сейчас, погоди минутку.
Я поднялся на ноги и посмотрел на берег, прикидывая, смогу ли донести Чинту до набережной, уже залитой водой. Часть причала завалилась набок, и я сообразил, что один-то я выберусь, а вот с Чинтой на руках – нет. Не дай бог, уроню ее в канал, в таком состоянии она не выплывет.
Вдали сияли городские огни, и все казалось обычным, если не считать потопа. Я даже расслышал оркестр, игравший где-то вдалеке. Но вокруг была непроглядная тьма, хоть глаз коли.
Я стоял по щиколотку в воде, смотрел на далекие подсвеченные шпили, и у меня не укладывалось в голове, что здесь, в центре мировой культуры, я один-одинешенек, совершенно беспомощен и завишу только от милости природы.
Чинта что-то шептала, и я, разобрав слово “мадонна”, догадался, что она молится.
Сам я так давно не молился, что уж не знал, к кому взывать. Я присел на корточки, закрыл глаза и вдруг узрел образ открытой ладони под сенью распустившей капюшон кобры.
– Смотри! – Чинта дернула меня за рукав. – Вон там, видишь?
Проследив за ее пальцем, я различил тусклый, будто свечной, огонек, отделившийся от заброшенных домов на набережной.
– Там кто-то есть! – всполошилась Чинта. – Наверное, бездомный. Позови, он поможет!
Я сложил ладони рупором и крикнул:
– Aiuto, per favore, aiuto![64]
Через секунды тишины с берега долетело:
– Dove sei? Che succede?[65]
Итальянский с акцентом и сам голос показались знакомыми.
– Билал наки? Билал, это ты? – заорал я на бангла.
– Ха! Да! – пришел удивленный ответ.
– Это я, Динанат Датта! Позавчера мы виделись! Я тут с приятельницей застрял на причале, она сильно поранилась! Вызови “скорую” или спасателей!
– Понял!
Чинта уже была по пояс в воде.
– Таратари, скорее, пожалуйста!
Через пару минут вновь раздался голос Билала:
– “Скорая” выехала! Мне подойти к вам?
– Не надо! – крикнул я. – Ты уже помог! Счастье, что ты здесь оказался! Спасибо! Спасибо большое!
– Не за что, рад быть полезным! Только никому не говорите обо мне! Тут наше секретное место!
– Могила! Не беспокойся!
Я сел рядом с Чинтой и взял в ладони ее руки, чтобы их согреть. Мы уже были по грудь в воде, когда вдали завыла сирена “скорой”. Звук ее нарастал, потом мы увидели желто-белую мигалку.
Пересечение границ
“Скорая” прибыла так быстро, потому что больница Оспедале Цивиле располагалась неподалеку, в конце набережной. Обратная дорога заняла не больше двух минут.
Клиника была подготовлена к натискам высокой воды: машина въехала на крытый пандус, куда уже вышли дежурная сестра и санитары с каталкой. Через пластиковый тоннель мы проследовали в сиявшее чистотой современное здание. Чинту увезли за дверь с надписью “Неотложная травматологическая помощь”, а я, роняя капли, остался возле регистратуры. Сжалившись надо мной, добрая медсестра выдала мне зеленую робу, больничные тапки и пакет для мокрой одежды. Я переоблачился, после чего лабиринтом коридоров, галерей и лестниц сестра отвела меня в корпус, напоминавший старинный монастырь, и, пропустив в огромный безлюдный холл, велела дожидаться новостей о Чинте.
Я подошел к высокому окну в каменной облицовке, за которым открывался удивительный вид на затопленный город. Мигранты в резиновых сапогах сноровисто укладывали деревянные мостки, чуть ли не на каждом углу стояли бенгальцы, торговавшие ботами, галошами и бахилами.
Увлеченный этим зрелищем, я аж подпрыгнул, когда за моей спиной кто-то произнес на бенгали:
– В такие дни у нас хороший заработок. Мы же привыкшие к потопам, чувствуем себя как дома.
– Рафи!
Я оглядел его синий больничный балахон и тапки, загипсованную руку, лицо, расцвеченное синяками и ссадинами.
– Я видел, как вы прошли мимо моей палаты, – сказал он. – Что случилось?
Я вкратце поведал о нашем происшествии.
– Значит, Билал был в заброшенном складе? – спросил Рафи.
– Да, нам невероятно повезло, что он там оказался.
– Я хорошо знаю это место, – кивнул Рафи. – Когда случаются потопы, мы там ночуем. И на причалах я бывал. Я слышал.
– Слышал – что?
– Червей. Это совсем как в Сундарбане. Там приложишь ухо к берегу и слышишь, как крабы скребутся в иле. Меня дед научил. Кто понимает, может определить, обвалится берег или нет. Здесь то же самое.
Упоминание Сундарбана напомнило о нашей первой встрече, когда я стоял в святилище, а Рафи возник на входе, но тотчас попятился, и в вытаращенных глазах его плескался ужас. Даже сейчас меня передернуло от мысли, что за спиной моей была кобра с распущенным капюшоном. Еще вспомнилось, как заботливо он ухаживал за Типу на пути в больницу.
– Я должен кое о чем тебя спросить, – сказал я, глядя ему в глаза. – И на сей раз желательно услышать правду. Это важно. Вы с Типу уехали из Лусибари вместе?
Рафи сглотнул.
– Да.
– У него еще не раз случались припадки, верно?