– Не знаю, – покачала головой Пия. – Правда не знаю. Скажу одно: я рада, что все это случилось именно так.
Только сейчас я заметил Палаша, который в сторонке беззвучно плакал, закрыв руками лицо.
– Ки хойечхе? В чем дело? – спросил я. – Что за слезы?
– Мы и впрямь узрели чудо! Надежды наши исполняются. Мир пробуждается, наступает переломный момент…
А на экране надрывался журналист:
– Только что министр выступил с заявлением: за нарушение приказа вас, адмирал, привлекут к суду. Что вы на это скажете?
– Мне бояться нечего. – Вигоново встал во весь свой могучий рост. – Я действовал по законам моря, человечности и Господа нашего. Если потребуется, перед их судом я готов держать ответ.
Поднялся гвалт, корреспонденты перекрикивали друг друга:
– С какой стати вы считаете, что ваши религиозные взгляды важнее приказов начальства?..
– Правда ли, что в вашей каюте висит образ Черной Богородицы Доброго Здравия?..
Последний вопрос напомнил мне о Чинте, и я сообразил, что потерял ее из виду.
Я обошел всю палубу, но поиски мои успехом не увенчались. Возникло легкое беспокойство, я поспешил к ее каюте. На стук никто не ответил, тогда я нажал ручку, и дверь, к моему удивлению, отворилась. В каюте было темно, горел только ночник. Чинта лежала на койке, глаза ее были закрыты, голова в ореоле белых волос.
Решив, что подруга моя задремала, я хотел уйти, но она открыла глаза и улыбнулась.
– Заходи, дорогой.
Я шагнул к ней, она взяла меня за руку:
– Как ты?
– Замечательно. А ты почему уединилась? Почему не празднуешь со всеми?
– Я праздную, – сказала Чинта, безмятежно улыбаясь. – Вместе с дочкой. Она здесь, со мной.
– Что?!
Чинта легонько сжала мою руку:
– Не пытайся увидеть ее, ты не сможешь. Но она здесь, поверь мне.
– Чинта, ты бредишь. Что ей тут делать?
– Она пришла за мной. Наконец-то пора.
– Что это за разговоры! – Я сам услышал, как взвился мой голос. – Ты никуда не пойдешь! Тебе нужен врач, ты нездорова!
– Ошибаешься, Дино. – Чинта была абсолютно спокойна. – Я прекрасно себя чувствую, мне давно не было так хорошо. И за это спасибо тебе. Ты преподнес мне бесценный дар, я знала, что получу его от тебя.
– Какой еще дар? О чем ты?
– Ты же знаешь, иногда у меня бывают… озарения. Одно случилось во время нашей первой беседы, там, в заснеженном городе… у входа в библиотеку… Я знала, настанет день и ты преподнесешь мне в подарок чудо. Я благодарна тебе.
Меня всего колотило, я больше не мог ее слушать.
– Чинта, лежи, я за врачом!
Я выскочил из каюты и заметался по палубе, выкликая доктора. Вокруг царил такой сумбур, что разыскать врача удалось минут через пятнадцать, и то лишь с помощью Гизы.
Меня вдруг охватил страх, я не смог заставить себя войти в каюту вслед за врачом и Гизой. Притворив за ними дверь, я остался в коридоре и зажмурил глаза; перед моим внутренним взором мелькали картины всех лет, проведенных в орбите Чинты, начиная с нашей беседы зябким весенним днем в искусственном гроте возле библиотеки и заканчивая давешними словами в каюте: “Я знала, настанет день и ты преподнесешь мне в подарок чудо”.
И тут я начал понимать, почему был удостоен ее дружбы: интуиция подсказала Чинте, что когда-нибудь мы приведем друг друга в сию точку времени и пространства и лишь тогда она изживет боль от разлуки с дочерью. В этот миг прояснения в ушах моих вновь зазвучал знакомый голос, повторивший слова, начертанные на полу храма Пресвятой Богородицы Доброго Здравия, – Unde origo inde salus, “Где начало, там и спасение”, и я понял, что тогда пыталась сказать Чинта: возможность нашего избавления от бед сокрыта не в будущем, но в прошлом, в тайных недрах памяти.
Что-то нежно коснулось моей щеки, и я, открыв глаза, чуть было не спросил: “Чинта?” – но вовремя сообразил, что погладил меня воздух, всколыхнутый дверью каюты.
На пороге, утирая слезы, стояла Гиза.
– Мы опоздали, – сказала она. – Чинта ушла.
Благодарность
Я безмерно признателен Шаулю Басси, Хазнахене Далия, Элизабет Крузе-Паван, Роберто Бенедуче, Шейле Джха, Аарону Лобо, Канишку Тхаруру, Антонио Фрасчилла, Саре Скарафия, Норману Гобетти и фонду Чивителлы Раньери.