х, куда более влиятельных и богатых королевств — сплошь красавицы, с умопомрачительными фигурами и волосами, подобными солнцу или самой черной ночи. С глазами, которые воспевают наперегонки придворные поэты. К этим принцессам женихи выстраиваются в очередь и даже, бывает, пускают друг другу кровь на поединках.
А Эмме прочат ковыряющегося в носу Тагульфа, который, по непроверенным данным, до сей поры мочится в постель. Есть ли справедливость? Пусть она и не красавица, но ведь не урод и не прокаженная, чтобы прятать ее в доме провинциального королька, у которого и пятидесяти подданных не наберется. И пусть королевство Эммы еще меньше, что с того? Разве она не достойна настоящего принца на белом коне (хотя Эмма предпочитала вороных)?
Родители определенно сошли с ума. В неусыпной заботе о том, чтобы тайна их дочери не стала известна миру, они забыли главное. Саму Эмму. Это девушку возмущало больше всего.
Окончательно прервала невеселые размышления принцессы мать.
Королева Ластинда вышла из-за ближайшего дерева. У нее была довольно-таки дородная фигура, одежда самая простая, волосы убраны под чепец.
— Мама…
Взгляд королевы скользнул по полянке. Убедившись, что Витти на своем месте, она посмотрела на дочь. Та покраснела, веснушки, усеивающие лицо, вспыхнули, как созвездия.
— Опять в свои игры играла, — сказала мать. От вздоха ее пышные формы колыхнулись. Ластинда подошла и подняла Витольда с земли руками, усыпанными мукой. Королева любила заниматься выпечкой сама, и сейчас от нее вкусно пахло ванилью. — Эмма! Тебе семнадцать лет, пора уже поумнеть.
— Поумнеть? — Девушка встала, выпрямившись и стиснув кулаки. — А вот отец говорит, женщинам это вовсе не нужно.
— Я не в том смысле. Он имел в виду, нельзя показывать, что ты умнее мужа. Короче, ты уже не ребенок, а все витаешь в облаках. Я думала, у тебя это пройдет, но… — Ластинда кивнула на разодранные кусты и «меч», торчащий из земли. — Ты снова за старое. Каждую свободную минуту проводишь за дурными книжками про рыцарей или упражняешься… Для чего? Можешь сказать?
Эмма хмуро кусала губы.
— Я сожгу твои книги, — пообещала королева, с трудом удерживая Витольда. С молчаливым упорством малыш тянулся к старшей сестре.
— Не сожжешь! Мама, отстань от меня раз и навсегда!
Между бровей Ластинды обозначилась складка, свидетельствующая о серьезности ее намерений.
— Мы с отцом вчера серьезно поговорили. И считаем, что напрасно тянули и давали тебе время подумать. Пора назначать дату свадьбы.
— Что?
Кровь в самом прямом смысле отхлынула от лица Эммы.
— По существующим в нашей части света порядкам ты должна была стать женой Тагульфа еще два года назад! — заявила Ластинда. — Но мы тебя любим, поэтому дали тебе отсрочку… И что же? Вместо того чтобы готовиться к супружеской жизни, ты носишься по саду с деревянным мечом! Хватит, Эмма, игры кончились, наступает взрослая жизнь.
Больше всего на свете принцесса не любила подобные разговоры.
— Если бы вы меня любили, — с обидой сказала она, — то нашли бы другого жениха. Неужели меня никто больше не достоин? Только этот урод?
Королева царственно поджала губы:
— Не начинай снова. Может, Тагульф и не красавец, но он наследный принц Косталии и в свое время станет королем. Чего тебе еще желать? Принцы рангом повыше нам не по зубам. А родители Тагульфа и сам он согласны терпеть твои выходки. И не возражай! Уверена, никто более не станет. Помнишь, сколько было сватов из других королевств? Что ты им устроила?
Эмма надулась. Она хотела лишь разыграть хмурых, слишком серьезных господ. Ну, намазалась зеленой краской, ну, выскочила в тронный зал с ножом, изображая дикого гоблина-разбойника. Подумаешь. А они напугались, обиделись, сказали, что ноги их больше не будет в Шеридонии, да еще пригрозили повсюду раструбить о выходках Эммы.
Так она попала в «черный список», и с той поры ни один уважающий себя король не присылал в Шеридонию сватов.
— Можно было поискать подальше… — Принцесса понимала, что это звучит как глупое оправдание.
Ластинда издала еще один горестный вздох:
— Такова твоя судьба, девочка. Или Тагульф, или никто. Нам и так стоило невероятных трудов поддерживать с его родителями хорошие отношения — ты знаешь, этих косталийцев я терпеть не могу.
— А меня, значит, хочешь отдать им на съеденье? — спросила Эмма.
— Они не людоеды, — возразила Ластинда.
— Я не уверена…
Королева скорчила такую гримасу, что описать ее не смог бы и самый искусный литератор.
Эмма прикусила тубу. Все разговоры на эту тему заканчивались одинаково. Мать (реже отец) напрочь отказывалась считаться с мнением самой дочери. Их гранитную уверенность в собственной правоте невозможно было сокрушить ничем.
После таких вот баталий принцесса чувствовала себя несчастнее обычного. Родители, сами того не понимая, подталкивали свое чадо к радикальному шагу. Одного они не могли взять в толк: отчаявшийся человек способен на все…
Ластинда взирала на дочь с привычным видом победительницы, намекая, что как бы юная бунтарка ни дергалась, ей не уйти от своей судьбы.
И королева, конечно, была права. Принцесса — старая дева — это немыслимо. Несмываемый позор и проклятие. Повод для насмешек. Шеридония имела вполне приличные шансы войти в число государств, при упоминании о которых люди крутят пальцем у виска.
Все это Эмма понимала, но не принимала.
У нее остался последний аргумент.
— Значит, вот как? — Принцесса подошла к большому мшистому камню в нескольких шагах от дерева и вырвала его из земли одной рукой. Сделала она это легко, словно камень был подушкой, набитой чистейшим пухом. — А Тагульфу или его родителям понравится такое?
Ластинда вздрогнула. Все семнадцать лет она только и задавала себе вопрос, откуда у Эммы такая чудная способность. И чудная — еще мягко сказано. Девушка была не просто сильной, ее сила превосходила всякое разумение.
Однажды отец решил проверить, есть ли в округе что-нибудь, что Эмма не сможет поднять. Они отправились к Вересковым Холмам, к самой границе Шеридонии. На холме стояла старая-старая уродливая башня, оставшаяся от давно развалившегося от времени замка. Выглядела она достаточно внушительно.
Астальф подвел Эмму к башне и сказал: тяни. Эмма потянула. Башня со скрипом оторвалась от земли. Король вытащил платок, утер обильно выступивший на лбу и шее пот и сказал: ставь на место.
— Я только надеюсь, — произнес он дрожащим голосом, — что ты соблюдаешь обещание. Никто не должен знать о твоей силе.
— Конечно, папа, — заверила девочка.
Тогда Эмме было восемь лет. Не существовало, по крайней мере в Шеридонии, вещи, непосильной для принцессы…
— Верни камень на место, — сказала Ластинда, нервно озираясь. — Пожалуйста.
Эта часть сада при дворце была надежно укрыта от посторонних взглядов густой растительностью, но королева всегда боялась разоблачения. Рано или поздно, думала она со страхом, кто-нибудь из слуг узнает — и что тогда будет?!
Очередной разговор с мужем у Ластинды состоялся накануне вечером. На маленьком семейном совещании супруги постановили, что тянуть дальше нельзя, ибо того и гляди этот тупица Тагульф передумает и запросит невесту получше.
Эмме исполнится восемнадцать через три дня, и это самый подходящий случай объявить, наконец, о дне свадьбы. Придется, конечно, поднапрячься и мобилизовать все силы, но оно того стоило. Нет другого способа заставить Эмму взяться за ум и выбросить из головы эту дурь о рыцарях, подвигах и приключениях. Не женское это дело. Будь Эмма мальчиком, Ластинда первая благословила бы сына на подвиги и сама спровадила бы его в странствия, но судьба распорядилась по-другому, и принцессе придется подчиниться. Женщине — прялка, мужчине — меч. У кого есть силы в этом мире противиться заведенному порядку?
Но Эмма противилась, причем ее сопротивление со временем не уменьшалось, а лишь возрастало. И чего этой девчонке неймется? И эта непомерная сила — проклятие для бедняжки и ее окружения… Сколько всего она переломала во дворце, когда была еще маленькой и не умела соизмерять свои усилия! Разорение, да и только. Со временем Эмма научилась контролировать себя, но сила дремала в ней, готовая в любой момент перевернуть все с ног на голову. Ластинда отчаянно боялась, что, захоти Эмма пустить ее в ход в критический момент (у алтаря, к примеру), произойдет катастрофа просто вселенского масштаба.
— Доченька, опусти камень, — елейным голоском произнесла королева.
Фыркнув, Эмма вернула камень на место. Витольд на руках у королевы радостно пискнул.
— Вы меня не заставите, — заявила принцесса. — Вы давали мне время подумать? Так я подумала. Мой ответ: нет, нет и нет!
Чтобы показать серьезность своих намерений, она уткнула руки в бока.
— Хорошо, хорошо… спокойно, доченька. Признаюсь, я переборщила немножко…
— Немножко? Ты рубишь под корень мою жизнь, даже не удосуживаясь узнать, чего хочется мне.
Ластинда мигнула. Витольд смотрел на сестру и улыбался во весь рот.
— И… чего же ты хочешь? — вкрадчивым голосом спросила королева.
Вопрос был на засыпку. Откровенно говоря, Эмма не знала. Во всяком случае, не могла с ходу описать это нужными словами.
— Я в тысячный раз повторяю, — сказала Ластинда, — мы с отцом действуем в твоих интересах. Тебе придется выйти замуж за Тагульфа. Или…
— Что? — прищурилась Эмма.
— Или… — Лицо королевы окаменело. — Тебе придется уйти из королевства навсегда. Ты станешь изгоем и очень скоро пожалеешь о своем упрямстве!
— Ах так? Отлично! Прекрасно, мама! — Принцесса топнула ногой с такой силой, что оставила в земле отпечаток глубиной в две ладони.
Королева сделала шаг назад и предупредила:
— Шантаж и скандалы тебе не помогут.
Девушка испепелила ее взглядом.
— Мы с отцом решили. Через три дня мы объявим о дате свадьбы. Даю тебе слово, Эмма, до конца месяца ты станешь женой Тагульфа!