- Иди ты на свои качели.
И Кашка пошел за ним следом.
Володя неплохо изучил окрестный лес и часто уходил в него, когда надоедала суета в лагере. Лес был похож на тот, который окружал Белый Ключ. Те же усыпанные пятнами солнца и хвоей бугры, мшистые камни, скалы и родники. И озера с темной водой.
В лагерь Володя возвращался вовремя, и никто не замечал его дальних отлучек.
Володя привык, что никто не следит за ним. И когда он однажды услышал за собой осторожные шаги, вздрогнул от неожиданности. Но это был не шпион и не хищный зверь. Сзади шел Кашка.
Глаза их встретились. Кашка опустился на колено и стал подтягивать ремешок сандалии. Володя медленно подходил. Кашка теребил ремешок и ждал гнева на свою голову.
- Иди домой, - сдержанно сказал Володя. Ему не хотелось ничего выяснять и ругаться тоже не хотелось.
- Куда? - тихо спросил Кашка.
- В лагерь, - отчетливо сказал Володя.
- Но куда? - уже громче повторил Кашка и оглянулся. - Я же не помню.
И Володя понял, что Кашка крался по пятам и не запоминал обратную дорогу. Один он теперь очень легко может заблудиться: лагерь далеко.
- Олух ты. Ну что ты за мной, как намагниченный, таскаешься?
Кашка медленно встал. Он смотрел в сторону, и в уголках глаз у него росли слезинки.
- Ну и ходи теперь за мной весь день, - мрачно решил Володя. - А влетит тебе от Серафимы - сам виноват.
- Может, не влетит, - шепотом сказал Кашка и улыбнулся. - Во-лодя… А мы будем ходить весь день, да?
И тогда Володя подумал: «Пусть. Ведь не мешает».
Они пошли молча. Володя хотел срезать тросточку. Нужна была невысокая, тонкая и с прямой верхушкой сосенка. Такие растут в чаще молодняка.
- Подожди, а то исцарапаешься, - предупредил Володя и нырнул в колючие ветки. Через минуту он выбрался с метровой верхушкой маленькой сосны.
- Пойдем… Хорошая будет палочка.
- Хорошая, - согласился Кашка.
Они шли через солнечный лес, постепенно сворачивая к лагерю, и Кашка смотрел, как ловко Володя срезает на ходу ветки с будущей тросточки. Нож у Володи был маленький, перочинный, но почему-то вспомнились Кашке шумливые кусты у насыпи, пенек, под которым жил Шишан, и Костя, вырезающий Альпиниста.
И вдруг испугался Кашка: а где Альпинист? Не потерялся ли? Кашка схватился за карман. Альпинист, конечно, был там. Облегченно передохнув, Кашка вытащил его: пусть поглядит на свет.
Володя ненадолго оставил свою работу.
- Кашка, откуда этот человечек? Забавный… Ты его сам вырезал?
- Не, не сам. Это Костин… - Кашка подумал и объяснил: - Костя на Памире. Он изучает ледники.
Володя осторожно спросил:
- Он твой брат?
- Он мой друг, - с неожиданной резкостью сказал Кашка. И впервые взглянул на Володю как равный. Даже с вызовом.
Так уж получилось. Вырвались эти слова, и будто сам Костя встал рядом. Да, он был друг. Никто-никто на свете не мог сказать, что Кашка соврал. И Володя, конечно, не мог. Он только подумал, что это очень странно: откуда у Кашки такие друзья?
- Покажи.
Кашка положил Альпиниста ему в ладонь. Деревянный путешественник был легонький, как спичка. Сейчас Володя разглядел, что вырезан Альпинист очень аккуратно и точно. Были заметны даже пряжки на лямках рюкзака и рубчики на толстых подошвах ботинок. Маленький покоритель вершин улыбался весело и беззаботно. Однако, приглядевшись, Володя увидел на крошечном коричневом лбу и у рта ниточки-морщинки.
- Ты с ним играешь? - спросил Володя.
- Ага… иногда, - признался Кашка. Он опять притих и сделался прежним малышом-оруженосцем.
- Это хороший путешественник, - серьезно сказал Володя. - С ним хорошо играть. Он может плавать, ходить по лесам, по пустыням, подниматься на вершины…
- Он поднимался, - осторожно вставил Кашка, и в голосе его была боязнь: может быть, Володя смеется?
Но Володя не любил насмешек и редко насмехался сам. Пусть Кашка видит, что он, Володя, хоть и большой, но тоже понимает игры и тайны.
- Можно еще сделать его парашютистом, - сказал он. - С воздуха можно забрасывать его в самые неведомые земли.
- Как парашютистом?
- Да очень просто. Нужен только платок и нитки для парашюта.
Кашка нерешительно вертел в пальцах Альпиниста.
- Во-лодя… А он не потеряется?
- Куда он денется? За дерево не зацепится, можно на поляне запускать.
- Платка все равно нет, - сказал Кашка и оттянул пустой кармашек. - И ниток нет.
- Платка нет, это понятно, - снисходительно согласился Володя. - Но ниток… Как же ты живешь без ниток? А если что оторвется, чем пришьешь?
- У Серафимы есть. Она пришивает.
- У Серафимы вас - целая птицеферма. Есть ей время возиться… Вон у тебя лямка сколько дней уже оторвана. Так и таскаешь. Никто пришить не может…
Они вышли на лужайку, опоясанную кольцом березовой поросли. Лужайка была ровная, с низенькой одинаковой травой, как на стадионе. Только с одного края, у самой тропинки, приподнялся из-под земли серый плоский камень.
Место для испытаний парашюта было отличное.
Володя вынул платок, до сих пор лежавший в кармане без всякого употребления. Платок был слегка помятый и запылившийся на сгибах, но для парашюта вполне годился. Потом Володя вытащил из воротника иголку с намотанной черной ниткой. Кашка следил за ним с радостным интересом.
- Сейчас попробуем, - сказал Володя. - Только сначала лямку пришью. А то ходишь обормотом.
- Лучше ее совсем оборвать, - рассудительно заметил Кашка. - Я пробовал, да она крепко держится. Давай ножиком отрежем.
- Давай отрежем обе, - сказал Володя. - И ходи вообще без штанов… Ну-ка, повернись. И не дергайся, а то иголка воткнется.
Он говорил с сердитым удовольствием и про себя удивлялся. Неужели это и вправду может быть приятно? Командовать вот таким мальком, знать, что он тебе послушен, пришивать ему лямки и делать парашюты… Ерунда какая-то… И смех… Вот бы кто-нибудь из ребят появился здесь и увидел, как победитель турнира стоит позади Кашки на коленях и чинит ему штаны!
Лагерь недалеко, и черт может занести кого-нибудь сюда.
И занес.
Крадучись выбрался на лужайку Генка Молоканов.
Молоканов был попрошайка и жадина. Это - самое главное, чем он отличался от других. Правда, жадность у него была не на все вещи, а только на мелочи: на разные самоделки, патронные гильзы, стеклянные пузырьки, значки, поплавки и прочую дребедень. Он их выпрашивал. Даже не менялся никогда, а только выпрашивал. Если меняться, значит, надо что-то отдавать, а это было для Генки горькой мукой.
А выпрашивать он умел, наверно, лучше всех на земном шаре. В голосе у него появлялась такая жалобность и такая убедительность, что камни могли растаять, как мороженое в июльский полдень. «Ну, послушай, - негромко и проникновенно говорил Молоканов, - тебе эта штука все равно ни к чему. Ну, поиграешь и выбросишь. Или потеряешь. Или надоест она. Понимаешь, она для тебя - пустяк, а для меня очень важная… Ну дай, а? Ну, правда… Я тебе такое спасибо скажу…»
«А на фига мне твое спасибо?» - спрашивал лишенный чувствительности собеседник.
Генка широко раскрывал голубые, как незабудки, глаза и кротко отвечал: «Не знаю… Но ведь эта штука тебе тоже ни за чем. А мне для пользы».
«Для какой пользы?»
«Для коллекции».
Когда Молоканову начинали объяснять, что не бывает коллекций, где вместе собраны жестяные свистки, огрызки цветных карандашей, куклы из еловых шишек и разные пуговицы, Генка тихо говорил: «Ну и что? А у меня бывает».
И человек сдавался. «Пусть, - думал он. - Мне эта вещь и в самом деле не очень нужна, а он вон как из-за нее убивается…»
И если попадался мальчишка с сердцем тверже камня, он все равно отступал. Потому что другим путем отвязаться от Генки было нельзя. Даже колотили его, но без всякого толку.
Правда, иногда, чтобы досадить Генке, кто-нибудь говорил: «Даром не отдам. Давай меняться на компот. На три стакана». И Молоканов погружался в тягостное раздумье. Компот он любил почти так же, как свою коллекцию, и расставался с ним крайне мучительно. Глядя на его страдания, ребята давились от смеха. Однако скоро было решено: на компот не меняться. Дело в том, что, отдав свою порцию, Генка тут же принимался выпрашивать у других и таким образом добывал два или три стакана.
Вот такой человек и появился на лужайке, где Володя заканчивал ремонт Кашкиных штанов.
От неожиданности Володя загнал иглу в указательный палец, тихо взвыл и вскочил. Но Молоканов почти не обратил ни на него, ни на Кашку внимания. Глазами хищника он неотрывно смотрел на Альпиниста, который лежал на развернутом платке. Нежным голосом Генка сказал:
- Это чей такой, а?
- Тебе чего надо? - невежливо спросил
Володя. - Мало тебе места в лесу? Зачем притащился?
- Я голоса услышал и заглянул…
- Заглянул, а теперь мотай обратно, - посоветовал Володя.
Молоканов, однако, не спешил.
- А чья это куколка?
- Не твоя. Сам ты куколка, - сказал Володя и незаметно оторвал нитку с иголкой от Кашкиных штанов.
- Это мой, - почуяв свободу, заявил Кашка. Поднял Альпиниста и стал заворачивать в платок.
Генка понял, что надо спешить.
- Дай, а? - жалобно начал он.
Кашка оглянулся на Володю и бесстрашно сказал:
- Иди отсюда. Скоро лопнешь от жадности.
Надо заметить, что Молоканов был невысок и толст. Когда на это намекали, он обижался. Но сейчас он подавил обиду ради добычи.
- Дай, а? - повторил он.
- Пошел вон, - неумолимым ровным голосом произнес Володя, и Генка понял, что хорошая деревянная куколка, такая нужная для коллекции, потеряна навсегда.
Оставалось только одно - отомстить. И, отпрыгнув подальше, Молоканов противно проблеял:
- Жилы! Жадюги! Бэ-э!
А потом так же отвратительно спел:
Есть у Вовочки дружок -
От горшка один вершок!
Вова ходит с ним как нянька -