Но в душе он ликовал. Редко когда удается день, чтобы обломился такой заказ – через всю Москву и обратно в центр, где довольно легко подхватить пассажиров.
– И что это ты радио слушаешь, шеф? На хрена нам эта политика! Музончик включи повеселее, – гоготнул один из мужиков.
– Чего-нибудь для души, – подхватил второй.
Таксист, проработавший в городе не один год, прекрасно ориентировался во вкусах пассажиров и зарядил кассету с душещипательными лагерными песнями. Хриплый баритон запел про то, как зек, получивший письмо от старушки матери, решился бежать, как его травили собаками. Кульминационным моментом этой песни была встреча зека с серым волком-одиночкой. Мужчины слушали, затаив дыхание, было видно, что эта песня пробирает их до пьяного пота в пятках.
– Душевно поет, – мечтательно произнес пассажир с красным, как свежесваренная свекла, лицом и пятерней взъерошил седые редкие волосы.
Песня напомнила ему молодость – словно бы это он сам лет двадцать тому назад бежал из лагерей по глубокому снегу, унося ноги от погони, словно бы это ему повстречался серый волк, и ему даже почудилось, что на его плечах не дорогое кашемировое пальто, а черная, стеганая, пропитанная потом телогрейка, в рукаве которой притаился самодельный нож с наборной разноцветной ручкой и широким, с загнутым острием лезвием.
– Погромче, шеф!
– Можно, – ответил таксист, поворачивая до отказа регулятор громкости.
– Хорошая музыка у тебя, душевная. А то мы ехали сюда, так у частника долбанного какие-то сплошные вопли, бренчание и крики, хрен поймешь! Какие-то «хари кришны»… И так всю дорогу. А придурок говорит, что эта музыка его успокаивает, «вегетативная» какая-то, мать его…
– Случаются такие, – хмыкнул таксист, – У нас в парке один работает, не то баптист, не то кришнаит, хрен его знает. Но знаю точно, мяса три года уже не жрет, матом не ругается. Эти, как их, мантры тибетских лам слушает.
– Да ты че, шеф, в натуре? – изумился пассажир со свекольным лицом, сидевший на переднем сиденье.
Было непонятно, к чему относятся его слова, то ли он удивляется, что можно прожить три года без мяса, то ли недоумевает, как можно выдержать день, не ругнувшись матом.
Пассажиры, не спрашивая разрешения, закурили крепкие сигареты, окончательно уничтожив тонкий аромат туалетной воды, оставшийся после молчаливой пассажирки.
А она в это время уже подходила к своему дому во Втором Казачьем переулке. Ее дом не выделялся ни архитектурой, ни даже цветом. Объясняя где она живет, блондинка, как правило, говорила:
«Это возле церкви Покрова Пресвятой Богородицы».
И этого пояснения было достаточно для того, чтобы найти ее дом.
Блондинку, чье имя ни разу не прозвучало в ее разговоре со странным мужчиной в Коломенском, звали Светлана Жильцова, и было ей тридцать два года, вернее, неполных тридцать два – до дня рождения оставался еще целый месяц. По дороге она купила туристическую газету; сунув ее под мышку, вошла в полутемный подъезд и поднялась на третий этаж.
У двери запустила руку в ту же сумочку, где лежали деньги, извлекла связку ключей. При этом ей пришлось придержать в пальцах баллончик со слезоточивым газом, который она всегда носила с собой.
Хорошо смазанные замки послушно открылись.
Пропустив хозяйку в двухкомнатную квартиру, двойная дверь бесшумно захлопнулась. В прихожей вспыхнул мягкий свет. Светлана сбросила кроссовки, не развязав шнурки, и, расстегивая на ходу куртку, прошла в большую комнату. Мебель тут была довольно старомодной – не подделка под старину. Большой буфет, инкрустированный карельской березой, пузатый комод с застекленной серединой, за стеклом виднелись фарфоровые и хрустальные статуэтки, совсем не вязавшиеся с современным обликом хозяйки квартиры.
Хозяйка, между тем, присела возле комода и выдвинула нижний ящик. Тот был почти пуст – необжит, лишь несколько газет и папок лежало на дне. Сверху поблескивала золотая медаль Спартакиады народов СССР с красной ленточкой. Щелчком Светлана оттолкнула медаль, и та, звякнув, упала за газеты. Жильцова развязала шнурки скромной папки и бросила туда конверт с десятью тысячами долларов, полученный ею в Коломенском от мужчины, говорившего с легким акцентом.
Затем она стянула куртку, бросила ее на стол, приземистый, на витых ножках, с потертой, уже давно нуждающейся в полировке столешницей. Забралась с ногами на диван, подвинула маленькую подушку под локоть, потянулась, взяла с буфета черную трубку радиотелефона с коротким отростком антенны, развернула принесенную газету и принялась водить концом антенны по таблице путешествий. Иногда она улыбалась, и по ее улыбке нетрудно было догадаться, что в этой стране она уже бывала, этим маршрутом уже пользовалась, и воспоминания были приятными.
Импровизированная указка остановилась на Франции. Какой цивилизованный человек не мечтает побывать в Париже! Цены для этого сезона оказались не очень высокими. Четырехзвездочный отель с трансфером, со страховкой и авиапсрслетом из Москвы до Парижа стоил от пятисот условных единиц и выше. Под условными единицами подразумевались именно те деньги, которые лежали сейчас в нижнем выдвижном ящике старомодного комода.
«Возьми столько из пачки, – подумала Светлана, – и тоньше она практически не станет. Это как съесть ложку из банки с вареньем…»
– Париж, Париж… – вздохнула она, затем промурлыкала французскую мелодию:
– О, Париж! О, Париж! Доберусь и до тебя, – и на ее губах появилась улыбка.
«Но шесть-семь дней в Париже, как написано в газете, – маловато. Я, пожалуй, задержусь на месяц. Все успею увидеть – и Эйфелеву башню, и Лувр, и Елисейские поля – все. И никакие гиды и экскурсоводы мне не нужны», – размышляла она, и картины одна другой заманчивее вставали перед ее глазами.
В газете было указано несколько телефонов. Светлана позвонила по первому попавшемуся.
– Здравствуйте.
– …
– Да, это насчет Парижа.
– …
– Вам приятно? И мне приятно, – немного измененным голосом говорила Жильцова в трубку. – А скажите, отель где находится?
– …
– Если не в центре, мне не подходит.
– …
– Ах, в центре? А почему он такой дорогой?
– …
– Говорите, есть подешевле?
– …
– Нет, три звезды мне не подходит.
– …
– Да, я буду одна.
– …
– С визой никаких проблем? Это приятно слышать.
Вы берете на себя все оформление?
– …
– Это еще лучше.
– Я еще точно не знаю, или через неделю, или через две.
– …
– Самолет дважды в неделю, и билеты есть? Что ж, это хорошо.
– …
– Да, я хочу отдохнуть.
– …
– Нет, группа меня не интересует и гид мне не нужен. Мне нужен лишь хороший отель в центре. Какой у вас есть?
– …
– Я могу оплатить заранее и, возможно, я задержусь больше двух сроков.
– …
– Визу вы открываете на три месяца? Значит, я смогу улететь в любой из заездов, лишь нужно предупредить вас за день?
– …
– Да, я понимаю, если не полечу, то я теряю деньги. Но можете на это не рассчитывать, – бросила в трубку Светлана и нажала на кнопку.
Все складывалось как нельзя лучше. Оставалось только выполнить то, о чем она договорилась в Коломенском, а потом… Париж, Париж!
Напевая все тот же французский мотивчик, Светлана переоделась в шорты и майку. Ходила она босиком: в квартире царила идеальная чистота, и не только в большой комнате, но и в спальне, и на кухне, и даже в прихожей. Такая чистота говорит о том, что человек живет один, у него никогда не бывает гостей, званных или непрошеных, и даже родственники не приезжают.
На всякий случай Светлана позвонила еще в две фирмы, предлагавшие поездки во Францию. Цены и маршруты там были почти такие же, и она сразу догадалась, что несколько фирм работают с одним и тем же посредником. Разница лишь в цене, да и то незначительная.
Поговорив по телефону, она зашла на кухню, наполнила стакан минеральной водой и пошла с ним в спальню. Из-под широкой кровати вытащила кожаный чемодан, отбросила крышку, отодвинула белье. В чемодане уже было сложено все, что может понадобиться человеку в дороге, – если что, без долгих сборов хватай его за ручку и уезжай. Там же лежали и документы. Но вот то, что покоилось на дне чемодана, не каждый бы взял с собой в путешествие. Там лежала большая складная шахматная доска, старая и потертая, с чернеными фигурными замочками с двух сторон. Черные клетки были выполнены из дерева, белые – из перламутра.
Светлана отбросила защелки и подняла крышку.
Вместо ферзей, ладей, пешек па черном бархате лежал пистолет с глушителем и обоймами. Светлана быстро разобрала оружие. Ее движения были уверенными, точными, почти автоматическими. Полминуты ушло на то, чтобы аккуратно протереть все части и вновь собрать пистолет. Обойма мягко вошла в рукоятку со специфическим, присущим только оружию щелчком идеально подогнанных друг к другу деталей.
Короткий глушитель легко был навернут на ствол.
Светлана резко вскинула правую руку, прицелилась в свое отражение и, звонко щелкнув языком, сказала:
– Ну, что, ты убита! Падай! Я попала тебе прямо в лоб. Если сомневаешься, вот тебе контрольный выстрел, – и она еще раз звонко щелкнула языком.
Затем улыбнулась своему отражению в большом зеркале, обрамленном широкой дубовой рамой-дверцей. Из такого же дуба были спинки кровати. И кровать, и зеркальный шифоньер со старомодно открывающимися дверцами на медных рояльных петлях, выглядели добротными, основательными, вечными.
Покончив с осмотром оружия, спрятав его в шахматную доску и задвинув чемодан под кровать, Светлана перебралась за стол, стоявший в самом темном углу большой комнаты. Так ставят столы в двух случаях: или не хотят, чтобы кто-нибудь через окно мог видеть, чем хозяин занимается, или же человек работает с компьютером – на свету экран бликует. Взвизгнула молния на переносном футляре сумки, и на стол стал серы и, ноутбук.
Загорелась подсветка жидкокристаллического экрана.