т вашего покорного слугу.
— Я не понимаю, почему вы так вычурно выражаетесь, господин Сатана, — пожаловалась Ромуальдовна. — Неужели надеетесь, что кто-то примет вас за интеллигента?
— Да пошла ты на…!
— Чего матом ругаетесь? — обиделась женщина.
— Чего, чего… Мир гибнет, мы беспомощны, а тут ты, глупая баба со своими глупыми вопросами!
— Да пошёл ты сам на…!
Супругам было неимоверно печально, ведь до конца существования привычного им мира оставалось всего несколько дней, и предотвратить сие крайне нежелательное событие явно не удавалось. Печаль их была настолько велика, что даже секс не мог её развеять. Наконец, Жора не выдержал, вскочил с дивана и резво помчался к бару, откуда извлёк едва начатую бутылку водки, универсального русского утешителя, подумал, брать ли рюмки, и решил обойтись без них. Он мгновенно свинтил колпачок и вознамерился приложиться к сосуду с болеутоляющим для русской души, но был остановлен резким выкриком жены.
— Сначала — даме! — потребовала Ромуальдовна. — А тебе — то, что останется.
— А разве после тебя что-то остаётся? Капля, не больше.
— После тебя и капли не остаётся. Вторая бутылка есть?
— Нет. Только вино, сухарик. Женщины вообще водки не пьют, а пьют вино.
— А я — женщина?
— Конечно.
— Тогда давай бутылку сюда, проверим, пью я водку или нет.
— Обломаешься! Попробуй, отбери! Как дам по морде!
— И в тюрягу сядешь.
— А мне плевать! Всё равно миру на днях кранты, какая разница, где помирать — дома или в тюрьме?
— Наверно, правильно, что этот мир погибнет, — заявил появившийся из стены спальни Сатана. — Тут надо бы жизненные итоги подводить, последние дела, так сказать, уладить, а эти недоумки намерены устроить драку за пузырь водяры. Какой позор! Ну, вот какие из вас гомо сапиенсы? Просто гомо, сапиенсами тут и не пахнет.
— Сам ты гомо! — обиделся Жора. — Раньше хоть через дверь входил, пусть даже закрытую. А теперь вообще через стену. Настоящий пассивный гомо!
— Ладно, этот вопрос мы обсудим позже. Если у нас, конечно, будет позже. Мне тут кое-что подсказали… Короче, есть ещё один шанс спасти мир, хотя вы, засранцы, этого и не заслуживаете. Входи! — пригласил он кого-то невидимого, глядя на стену.
Через ту же стену в спальню вошла прекрасная женщина, практически полностью обнажённая. Увидев её, Жора неподвижно застыл, челюсть его отвисла, глаза остекленели. Одежду красавицы составляли халатик из совершенно прозрачной ткани и серебристые босоножки на неправдоподобно высоком каблуке. Её смуглая кожа не очень сочеталась с волнистыми светлыми волосами, свободно свисающими до плеч, но это ни капли не снижало её привлекательности.
— Приветик! — поздоровалась она. — Это вы, мля, типа спасители мира?
Жора энергично закивал, не в силах произнести ни слова.
— Ты кто такая? — грозно вопросила Ромуальдовна, поджав губы.
— Я - богиня любви. В смысле, того, что вы, мля, называете любовью. Меня зовут Афродита, ну, или Венера, если вас, мля, так больше прикалывает.
— Позвольте себя отрекомендовать, — неожиданно обрёл дар речи Жора. — Георгий Борисович…
— Кому нафик надо твоё отчество? — отмахнулась гостья. — Гоша или Жорик?
— Жорик, — расплылся в улыбке Георгий Борисович.
— Так, стоп! — объявила Ромуальдовна. — Что в моей спальне делает эта шалава?
— У неё идея, — пояснил Сатана. — А вы бы оделись, что ли. Всё-таки гостей, как-никак, принимаете.
— Вы незваные гости!
— И что с того? Вы хотя бы Георгия Борисовича оденьте, а то с первого взгляда видно, как он относится к уважаемой Афродите.
— Люцифер, какая я тебе, мля, уважаемая? Я для всех любимая!
— Сейчас кому-то глаза выцарапаю, — пообещала Ромуальдовна. — Так что ей ничего видно не будет.
— Эх, милейшая Ромуальдовна! Если бы богам было просто выцарапать глаза, уверяю вас, Евгений Викторович не представлял бы для нас ни малейшей угрозы. Но, увы, это совсем не так. Потому рекомендую одеться.
В мрачном молчании супруги оделись.
— Ну, вот, я тут, мля, одна голая осталась, — расстроилась Афродита.
— А у вас есть нормальное имя? — поинтересовался Жора.
— А что, Афродита и Венера — ненормальные имена?
— Ну, Афродита напоминает мне Америку. Они там своих черномазых афроамериканцами называют.
— Точно, мля! Я из-за них загорала, как сумасшедшая, чтоб кожа хоть чуток потемнела. А то народ не понимает, при чём тут афро.
— Тёмный народ, — отметил Сатана.
— Не только тёмный, — возразила богиня любви. — И белые тоже, и китайцы, и даже индейцы сиу. Или чероки, не помню.
— Какая она дура! — отметила Ромуальдовна.
— А я не богиня мудрости, мля! Я чисто конкретно богиня любви. Кстати, Жорик, а чем тебе имя Венера не нравится?
— При слове «Венера» сразу приходит на ум триппер, сифилис, сальмонеллёз и прочее подобное.
— При чём тут сальмонеллёз? — удивился Сатана.
— Он имел в виду хламидиоз, — пояснила Ромуальдовна.
— Ну, раз, мля, не нравятся эти два имени, есть ещё. Берегиня устроит?
— Берегиня — это что, тоже вы? — удивился Жора.
— Жорик, давай на «ты», свои ведь люди, верно? Да, Берегиня — это я. Ты что, мля, не знаешь древнегреческих мифов? Афродита, то есть я, родилась из морской пены. А где больше всего морской пены? Правильно, на берегу. Значит, по-русски я Берегиня.
— Господин Сатана, всё это спасение мира всё больше напоминает цирк, вы не находите? — поинтересовалась Ромуальдовна.
— Полностью с вами согласен, милейшая. Но увы, у нас нет выбора. Уважаемая Афродита, будьте так любезны, изложите ваш план спасения мира. Пока тут все не передрались.
— Ну, значит так, мля! Этот Евгений Викторович дурью мается, потому что его никто не любит. А если его кто-нибудь полюбит, он и думать забудет о всякой фигне типа победы Добра над Злом. Короче, мля, с ним надо кому-то переспать.
— Ну, так и переспала бы, — предложила Ромуальдовна. — Ты же шлюха.
— Боюсь, — призналась Берегиня.
— Чего боишься? У тебя моральных запретов — как у сучки с течкой! В чём проблема?
— Она вам не сможет объяснить, — вмешался Сатана. — У неё куку не хватит. Тут вот какое дело. Удовольствие от секса в конечном итоге обеспечивается исключительно трением. Нет трения — нет секса, согласны?
— Можно ещё и лизать, — возразила Ромуальдовна.
— Если нет трения, то и лизать не получится. Короче, трение — обязательное условие. А трение происходит только при соприкосновении поверхностей. И чем в большем количестве измерений существует тело, тем сложнее достичь полноценного прикосновения и, в итоге, трения. При бесконечном количестве измерений вероятность трения, а значит, и оргазма, стремится к нулю.
— Ничего не понял, — сообщил Жора. — Кроме нуля и оргазма.
— Я тоже, — присоединилась к нему Ромуальдовна.
— Совершенно не удивлён, — горестно вздохнул Сатана. — До сапиенсов вам бесконечно далеко. Но выбирать не приходится. Короче, нормально трахаться можно, если хотя бы один из партнёров ограничивается только тремя измерениями. Это понятно?
— Ну, допустим, — согласилась Ромуальдовна. — И что дальше?
— А отсюда следует, что для того, чтобы двое сверхъестественных существ, вроде меня, уважаемой Афродиты и, увы, Евгения Викторовича, с помощью друг друга могли нормально расслабиться и получить некоторое удовольствие, одному из нас придётся принять трёхмерную форму. При этом исчезнут все сверхъестественные защиты, и тот, кто так рискнул ради наслаждения, становится уязвимым. Для всех нас очевидно, что любезнейший Евгений Викторович рисковать не станет. Стало быть, рисковать придётся уважаемой Афродите. А она этого боится, и я её страх вполне понимаю.
— Вы имеете в виду, что переспать с ним должна я.
— Ну, посудите сами, любезнейшая Ромуальдовна, а кто же ещё? Ни одна богиня на это не согласится из-за риска погибнуть в трёх измерениях. А как реально найти и уговорить какую-нибудь другую смертную? Ведь времени у нас отнюдь не много.
— Да возьмите любую шлюху, и заплатите ей, зачем кого-то ещё уговаривать?
— К сожалению, обычные шлюхи не подходят. А искать необычную снова-таки совершенно нет времени.
— Это почему они не годятся?
— Тут, уважаемая Ромуальдовна, вот какое дело. Проблема Евгения Викторовича в том, что его никто не любит. Шлюху он и так себе раздобудет, было бы желание. А нужно, чтобы его кто-нибудь по-настоящему полюбил. Так вот, кроме вас, некому.
— Вы что, предлагаете мне изменить любимому мужу?
— Исключительно ради спасения планеты.
— Но измена! Это вам не пустяк какой-нибудь!
— Милейшая Ромуальдовна, у нас нет времени на этот театр. Вы что, хотите сказать, что ни разу Георгию Борисовичу не изменяли?
— Ну, — покраснела Ромуальдовна, — один раз не считается.
— Всего один? Вы уверены?
— Если всякий раз не считается один, то в итоге не считаются все.
— Браво, леди! — зааплодировал Сатана. — Вы самостоятельно освоили теорию множеств.
— Так я не понял! — разъярился Жора. — Ты мне, значит, изменяла, и не раз?
— Молчал бы уже! Кто в семью хламидиоз притащил? Пушкин?
— Пушкин не мог, — сообщила Берегиня. — Он, мля, давно умер. Убит каким-то Дантесом, графом Монтекристо. Жалко его, такой классный мужик был…
— Сатана, уберите отсюда эту тварь! Мало мне его измен с обычными бабами, так теперь он на эту запал! Она тут ходит почти голая, нафик она мне здесь?
— А ты на себя посмотри! — огрызнулась Берегиня. — Тоже одета, мля, не для театра! Я что, виновата, что ты за собой не следишь? Вот посмотри на меня. Волосы только на голове, и ещё брови и ресницы. Всё! А у тебя? Руки волосатые, ноги тоже, на животе пушок, а лобок вообще сплошные заросли!
— Не твоё дело! Я магией не владею, чтобы так.
— Какая ещё магия? Обыкновенная, мля, бритва. Просто ты ленивая слишком, чтоб ноги и лобок брить. А ну, подмышками покажи! Небось, там тоже джунгли!