– Самого Хозяина лечила? Ого.
– Спасла его, – повторила Катя. – От лихорадки. У него вроде малярии, необычная болезнь. Был особенно сильный приступ, скорее всего, он бы стал последним. Но я смогла его снять, и Чумак захотел забрать меня к себе на ферму. Чтобы я там лечила только его и ближайших помощников. Я отказалась, он почти увез меня, насильно, но… – она повела плечами. – Не знаю, наверное, все же побоялся бунта в Чуме. Там меня знают все. Почти в каждой семье есть кто-то, кого мы с Зорей спасли от смерти или вылечили от чего-то серьезного.
– То есть вас там любят, – кивнул я. – Когда наскочили лесные волки, то не только полицаи Чумака, но и простые чумовцы стали вас защищать. Так было дело?
Она молчала, но по выражению лица было видно, что все именно так, и я продолжал:
– Хорошо, а теперь скажи, что будет, когда в Чуме узнают, что краевцы все же похитили тебя, причем нагло, прямо из госпиталя, и что вас с Зорей насильно держат в Городище?
Взгляд Кати застыл, будто прилип к одной точке на стене. Скрип-скрип… скрип… скрип… скри-и-и… Рычаг под пальцами Лютика двигался все медленнее – до наемника тоже доходило. Наконец, воцарилась тишина. Фонарик погас, но это было неважно, за окном успело посветлеть, и мы отчетливо видели друг друга. Катя медленно подняла голову и произнесла:
– Из Чума за мной пошлют отряд. Большой отряд, хорошо вооруженный. Так ты… Так вот почему тогда возле грузовика ты сказал Родиону… Охотник – ты хитрый гад! Мутант подколодный! Ради себя, ради своих целей…
– Ради своей жизни, – поправил я.
– …Ты развязал войну между Чумом и Краем!
Я довольно щелкнул пальцами, получив от нее это подтверждение, и позвал:
– Калуга!
– Тихо снаружи, – он заглянул в дверь. – А я все слышал. Все понял. Тебе ведь осталось часов пятнадцать, понимаешь? Потом… все, конец. Так как мы дальше поступаем, брат?
– Дальше вы очень тихо сидите здесь, – произнес я, выпрямляясь. – А я иду к майору Шульгину и делаю так, чтобы за эти пятнадцать часов он вцепился в глотку Птахи.
Часть третьяВойна выживших
Глава 14Майор принимает решение
Было светло и ясно, в голубом небе над лагерем ренегатов висело одинокое белое облако. Дымили прогоревшие за ночь кострища, со всех сторон бойцы занимались своими делами: чистили оружие, латали шмотки или обувку, болтали, несли караул, дрыхли или заканчивали завтракать.
Сидящий под командирской палаткой Химка Прокопов вскочил, увидев нас. На лице его радость боролась со злостью.
– Где вы его взяли?!
– Нигде, он сам пришел, – ответил один из двух моих конвоиров, Оспа, которого я впервые увидел в подвале магазина, где ренегаты пытали меня при помощи корыта с водой.
– Возле поста у рощи вдруг обозначился, – пояснил другой, незнакомый. Обошел меня и передал сержанту «Карбайн» с ножом. – Говорит: с майором нужно поговорить, важные сведения есть.
– С майором? Нет у майора времени на тупых уродов! – осклабился Химка, шагнул ко мне и пихнул кулаком в лицо. – Вот тебе, а не майор!
К палатке я подошел, сложив руки за спиной, и Химка решил, что они связаны. Но на самом деле у конвоиров не было ни веревки, ни тем паче наручников, поэтому они только приказали мне идти и не дергаться, а не то, мол, засадят пулю между лопаток, но сержант-то этого не знал… В общем, я вытащил руки из-за спины, схватил его за кисть, резко вывернул и рванул кверху, заставив упасть на колени. Химка выпустил «Карбайн» и зашипел от боли, сгибаясь все сильнее.
– Эй, эй, ты чего! – заголосил конвоир растерянно. – А ну пусти его!
– Ты че делаешь, охотник?! – крикнул Оспа.
Я сильнее выломал Химкину руку, так что он уперся лбом в землю, и громко позвал:
– Майор, покажи личико!
Потом сделал шаг в сторону, чтобы Химка оказался между мной и Оспой, который подскочил к нам, пытаясь ткнуть меня прикладом.
Полог командирского шатра откинулся, наружу выглянул майор Шульгин. Босой, небритый, пышная казацкая шевелюра всклокочена. Брюки-галифе с синими лампасами и подтяжками, белая сорочка, расстегнутый ворот. Под сорочкой на груди висела толстая золотая цепь с ключом.
– Что тут… – Шульгин запнулся, увидев меня.
– Привет, майор, – я еще выше поднял руку Химки, заставив его с хрипом вдавиться лицом в землю. – Пришел с тобой поговорить, но твой придурок кулаками размахивает. А мне надо сказать кое-что важное – и для тебя, и для меня. Важное и срочное, сам поймешь, когда услышишь.
Он перевел взгляд на неуверенно топчущихся рядом конвоиров, спросил:
– Обыскали?
– Так точно! – доложился Оспа и показал на валяющиеся в траве «Карбайн» с моим ножом, которые Химка бросил, когда я его схватил. – Оружия при нем нет, ни стволов, ни перьев.
– А перчатки?
Конвоиры непонимающе вытаращились на него.
– Болваны, – вздохнул Шульгин. – Охотник, когда сбегал, у меня из рюкзака потянул перчатки. Я же говорил всем потом, что, не слышали? У него там железо вшито. Охотник – перчатки долой! И заходи внутрь. Вы двое – встать под входом снаружи, дежурить. Не подслушивать, но быть наготове. Химка, а ты не трожь его. И приведи еще двоих, поставь с другой стороны палатки.
Отпустив руку сержанта, я направился к шатру, на ходу стягивая перчатки. Оглянулся, бросил их Оспе со словами:
– Береги, никуда не день, а то задницу на голову натяну, понял? Потом вернешь.
– Так уверен, что у тебя будет это «потом»? – усмехнулся майор из шатра.
Не ответив, я шагнул внутрь следом за ним и закрыл полог.
Палатка у командира армейцев-дезертиров оказалась просторная, с внутренними брезентовыми перегородками. В скошенном потолке – «люк», то есть большой квадратный клапан с откинутой вбок тканью, пол застелен шкурами. В центре – свободное пространство, там стояли сундук, раскладной столик с чайником, кружками, тарелкой и жестяной коробкой, где насыпан чай. Еще лавка и кресло из алюминиевых трубок и натянутого между ними брезента. Когда майор уселся в него, я обошел стол, подтащил его поближе к сундуку и сел.
– Раз уж ты сюда заявился, значит, у тебя очень серьезный повод, – заметил майор. Он был растерян, просто не мог не растеряться от такого неожиданного визита, но чувства свои старался скрыть. – После того подвала и корыта с водой, после побега – и снова прийти… Ну-у, интересно, интересно. Я тебя слушаю.
На спинку кресла был наброшен ремешок коротких кривых ножен с саблей. А к правой ноге майора пристегнута маленькая кобура, откуда торчала черная пистолетная рукоятка.
Я сыпанул в кружку заварки, налил горячей воды из чайника и сказал:
– Хочешь знать, зачем Метис рвался в ту шахту, которую, как ты сказал, потом взорвали?
Глаза его блеснули. Ага! Пронимает до костяшек, когда такое неожиданно спрашивают, а, казак? Думаю, ему очень хотелось воскликнуть: «Говори!», но Шульгин лишь слабо кивнул. Ну, понятно: он поднял с места целый взвод, обложил Городище, сильно рискует – и все ради того, чтобы заполучить меня и узнать тайну шахты. И тут вдруг я беру в руки тарелочку с толстой, жирной такой голубой каемочкой и сам ему эту тайну на тарелочке приношу прямо в командирский шатер. Есть от чего возбудиться.
Шульгин молча глядел на меня. Я взял из миски кусок мяса, сунул в рот и стал жевать нарочито медленно, неторопливо, как бы говоря всем своим видом, что тщательное пережевывание пищи – залог здоровья, долголетия и уверенности в себе. Хотя на самом деле в желудке у меня будто тлели угли, причем постепенно разгорались все жарче. От Катиных пилюль осталось всего две, надо было одну принять до того, как вошел в шатер, а теперь на глазах у майора делать этого не хочется, чтоб не давать ему дополнительное преимущество.
Майор сидел, закинув ногу за ногу, и глядел на меня. Ждал, пока прожую. По лицу ходили желваки, но едва заметно. Что, трудно тебе? Привык командовать, чтоб твоим приказам сразу подчинялись, а тут торчит перед тобой какой-то охотник, жует, как корова, а ты жди, пока он закончит… Я чувствовал себя так, будто шел по канату, и внизу – яма с заточенными кольями. Шаг влево, шаг вправо, одно неверное слово, неправильная интонация – и конец, печальный и мучительный. Ладно, не будем перегибать палку, чрезмерно испытывая выдержку Шульгина. Проглотив кусок, я отпил чая из кружки и сказал:
– Вещь, за которой охотился Метис, называется тоником. Такая зеленая микстура.
Он едва заметно пошевелился в кресле. Майор ведь не в курсе, что я знаю о роли Рапалыча во всем этом деле, что недавно разговаривал со стариком и тот признался, что Шульгин его допрашивал… Вот пусть и дальше остается в неведении. Я продолжал:
– Тоник создали в лаборатории, на той базе. Испытывали сначала на зверях, потом на человекообразных мутантах, а потом и на людях. Мы с Метисом тоник там и нашли. Всего одну колбу, то есть такую бутылочку… Потом я Метиса убил и свалил оттуда. Этот тоник нужно в себя вколоть. В бутылочке – десять доз. Я спрятал ее в том месте, где вы меня схватили, то есть в здании, где вывеска «птека», помнишь, да? Позже, сбежав от вас, вернулся – а тоника нет. Выяснилось, что его украл один старик, старатель. Выследил его, забрал тоник. Затем попал в Край…
– Ну и зачем ты сюда пришел? – перебил майор.
Я снова отхлебнул чая.
– Да не приходил я. Мы спрятались в одном месте от Шторма – помнишь, недавно Шторм внезапно начался? А когда вылезли, попали прямиком в лапы лесным волкам, это…
– Знаю, боевая разведка Края. «Мы», говоришь?.. Значит – ты с Алькой и Шутером был. Вы втроем от меня сбежали.
А ведь майор до сих пор ничего не спросил про сестру, сообразил я. То есть ее судьба не очень-то волнует Шульгина, не так уж Алина для него и важна. Только вот теперь поинтересовался, да и то между делом…
– В плен мы попали втроем, – подтвердил я. – Сейчас Алина с Шутером в Городище в плену так и сидят. Тамошний староста, Птаха, собирается отправить их на зеленую казнь. Не знаю, что это, но название мне не нравится.