– Так, теперь спокойно. Не дергаемся, но действуем быстро. Калуга – отползаем еще дальше. Лютик, джип вроде далеко… Иди на разведку.
– Че разведать? – спросил он.
– Подходы к холму. Что делается возле ворот, много ли часовых на стене. Перемещаются или торчат на одном месте. Еще, там вокруг стены ров, в нем всякий хлам. Левее ворот, метрах, может, в двухстах, во рву земляной горб. Длинный. В том месте ко рву снаружи как раз подходит расселина, так что увидишь. Прикинь, можно ли сейчас незаметно подойти к горбу. Все понял? Давай, работай, только не тормози, мы не можем тут рассиживаться, опасно. Будем дожидаться вот там, на бережку.
Он ни слова не сказал в ответ, просто скользнул в заросли и пропал из виду. А мы с Калугой, отойдя еще немного, оказались на узкой полоске свободной от осоки земли, за которой начиналась вода. Не болото, но и не озеро – так, большая мелкая лужа. В центре из нее торчал здоровенный разлапистый цветок с ярко-желтыми, в фиолетовых пятнах, листьями, и между ними дрожал на ветерке большой радужный пузырь.
– Мать моя, природа аномальная! – пробормотал Калуга, приглядываясь. – Что там внутри, смотри… вроде зародыш какой-то?
– Лягуха? – предположил я, отстегивая от ремня сумку.
– Типа того, только мне кажется, что у нее на спине крылья. Такие перепончатые, как у летучей мыши, но зеленые. И слизистые. Хотя они прижаты к спине, не разберешь… Блин, я не видел раньше такого мутанта! И не пойму я, этот цветок его заглотнул, или он его как бы, э… порождает?
– Не знаю, – я раскрыл сумку. – Так, давай-ка спиной к этой хреновине не поворачиваться, но и не отвлекаться на нее. Я хочу примерно подсчитать, сколько хабара в сумке. Поможешь?
– Я спец по бухгалтерии! – осклабился он. – Давай сюда свой хабар и не мешай, сейчас дядя Калуга даст урок полевой математики.
Он быстро разложил содержимое по четырем кучкам: монеты, золотые слитки, серебряные и, самая маленькая, платиновые. Потом стал перекладывать их, шевеля губами. Я часто поглядывал на цветок с мутантом внутри радужного шара. Сначала казалось, что он совсем как мыльный пузырь, тонкий и легкий, но потом стало ясно, что все же потолще, да и мутнее – пузырь будто состоял из клейкой слюды, которую цветок сначала выдул у себя изнутри, а потом это вещество застыло. Тварь внутри слабо раздувалась и опадала, то есть дышала, но больше никаких движений видно не было. А ведь я тоже не слышал раньше про таких гадов… выходит, эволюционирует аномальная природа, развивается?
Последний брусок золота полетел обратно в сумку, и Калуга, зажмурившись, стал сосредоточенно загибать пальцы. Пока он считал, я подумал о том, что место это хоть и расположено недалеко от Чума, но вполне уединенное, раз до сих пор никто не увидел цветка и не скосил его выстрелами. К тому же лужа-то неглубокая, можно просто дойти до центра, если в сапогах, даже не замочив ног, и порубать растение ножом вместе с тварью в пузыре. Но раз она целая, значит, тут давно никто не бывал. Хотя сейчас неподалеку торчит видный издалека грузовик, и подъехавшие Палач с Выдрой запросто могут сунуться к этому озерцу, чтобы проверить, не прячемся ли мы здесь. А если Калуга прав в своих предположениях и Палач действительно как-то чует меня… Мне вспомнился рассказ из одной книги, про рыбу под названием акула, которая в воде чует кровь жертвы чуть ли не за несколько километров. Катя говорила, что Палач имеет привычку долго бродить по Лесу – кто знает, как тот изменил рыжего краевца? Может, он теперь действительно может меня унюхать, будто волк убегающего оленя или охотничий пес – затравленную дичь?
Только я не затравленный. И не дичь. Но схватиться тут с Палачом в мои планы не входит, а особенно когда Травник так близко.
Глаза Калуги раскрылись, и он вынес свой вердикт:
– Тридцать семь тысяч, брат. Просто немереная горища. Хотя цену платины я на глазок прикинул, это ж редкая штука, правда, ее у тебя и немного. В разных местах цены разные, да и курс рублей к голде, бывает, колеблется… В общем, от тридцати пяти до сорока – так будет точнее. А Лютику, говоришь, тысяченку подкинул?
Мы посмотрели в сторону холма, чья увенчанная Башней вершина маячила вдалеке.
– Он получил тысячу, – подтвердил я. – Но тебе дам больше.
– Хочешь, так сказать, убедить меня практически, что не в деньгах счастье?
– Вроде того. Без тебя я бы эту сумку, набитую счастьем, вряд ли заполучил. Сколько тебе надо? Так, чтоб не чувствовать себя несчастливым?
– Не знаю я, – развел он руками. – Дай мне на расходы пару косарей, чтобы в кармане что-то было, чтобы я чувствовал себя высокодуховным, наполненным смыслом чуваком. А так… да стоит ли их вообще сейчас делить, эти деньги? Мы пока вместе движемся, пусть они будут у тебя, дальше посмотрим. Я, понимаешь, решил, что мне твой Травник тоже нужен.
Покосившись на пышущее здоровьем щекастое лицо, я спросил:
– Тебе он зачем?
– Да вот, – Калуга смущенно почесал нос, – я ж все не оставляю идеи найти Главный Артефакт. Вот уверен: есть он. Только называл я его неправильно, слишком как бы примитивно, поэтому все время казалось, что это какие-то выдумки. Детские игрушки. На самом же деле его нужно назвать так: универсальный артефакт. Я даже слово придумал – универсал. Объединяющий в себе свойства различных артов… И вот я теперь думаю, что Травник может что-то на этот счет знать. А, как думаешь? Он же именно по таким делам спец?
– Травник больше по травам, как ты понимаешь, – заметил я, протягивая ему несколько золотых брусков и монеты. – По аномальным растениям. Но и в артах он тоже хорошо сечет. Причем в редких, в которые больше почти никто не врубается.
– Ну вот, как думаешь, может он знать про универсал?
– Без понятия, Калуга. Но думаю, что если кто про такое и знает – так это Травник.
– Во-от, – удовлетворенно протянул он. – Значит, нам точно по пути. Ну и потом, я как с тобой сталкиваюсь, так в такие заварухи попадаю, в такие приключения… По душе мне это.
– По душе? – удивился я, застегивая сумку. – Калуга, в наше время люди все больше о тишине мечтают, о спокойствии, безопасности, а ты за приключениями охотишься.
– Ну а чего, а вот такой я! – Он стал рассовывать хабар по карманам. – Тишина – это для покойников, в могиле тихо, а я пока живой. Люблю, когда шумно, опасно и весело.
– Когда опасно – редко бывает весело. Чаще грустно… Так, сюда идут.
Мы вскочили, услышав шелест, подняли оружие.
– Спокойно. Я это, – донеслось из зарослей, и вскоре на берег вышел наемник. Сплюнул в воду жвачку и вытаращился в сторону цветка с крылатой лягушкой, заключенной в пузыре.
– Мля, это чего?
– Мутант, вестимо, – пояснил Калуга. – Ну, что у тебя?
– Плохо, – буркнул Лютик и поковырялся ногтем в зубах. – Очень.
– Что такое? Говори, не тяни нерв из души!
– У меня смола закончилась. Че жевать?
– Тьфу! – сказал я. – Лютик, говори по делу. Что возле Чума?
– Так это ж проблема, – возразил тот сумрачно. – Мне без смолы хреново.
Калуга покивал:
– Это, малой, значит, что у тебя наркоманская зависимость. А ты в ответ скажи наркотикам: «Иногда!» Повремени, то есть чуток потерпи. В Чуме для тебя раздобудем сладенького, а сейчас сюда Палач жмет на всех своих выхлопных парах. Так что быстро рассказывай.
– Цистерны укатили, – сказал наемник. – Перед воротами пусто. А к тому горбу во рву, про который вы говорили, сейчас не подступиться.
– Со стены заметят? – уточнил я.
– Сто процентов, командир. Там патрули так и шастают.
– Это из-за потасовки с краевцами, – заметил Калуга. – Выходит, чтобы пробраться в Чум, нужно ждать темноты.
Я возразил:
– Нет, так не годится. Палач с Выдрой вот-вот подъедут, я уверен. Еще несколько минут – и услышим их байк.
– Их двое, брат. Что ж мы, трое тертых чувачелл, не справимся с двумя?
– Скорее всего – справимся. А потом с нами справятся набежавшие с холма чумовые.
Калуга выкатил глаза, тряхнул щеками, будто пес брылами, и сказал:
– А, Лес в душу! Точно. Стрельбу услышат в Чуме и вышлют сюда боевую группу. У них наверняка за воротами на подхвате сидят люди – на случай каких-то эксцессов снаружи, краевцев опасаются.
– И поэтому нам надо попасть в Чум до того, как Палач с Выдрой попадут сюда, – заключил я. – Палач-то тихариться не станет, как мы, не такой он человек. Полезет на нас с шумом, с грохотом.
– Если он вообще человек. И, кстати, он и в Чум за нами может полезть, нет?
– Может. Но вообще-то он приметный мужик, и чумовые наверняка давно срисовали, что на стороне Края есть такая персона. Кто его через ворота пустит?
– Понятно, что через ворота ему ходу нет, но они с Выдрой могут дождаться темноты и попробовать через стену.
– Могут, они все могут. Только Палач – не стеллс-разведчик. Ты его видел, он скорее танк. И с учетом того, что сейчас чумовые пустили на стену больше патрулей, у него вряд ли получится забраться в город таким способом. Хотя все возможно.
– Ну, тогда вывод понятен, – Калуга бодро вскочил, забросил автомат на плечо. – Прячемся в городе, ищем Травника, а Палач пусть снаружи рыскает. Малой, говоришь, цистерны укатили… А внутрь как, пускают теперь?
– Телега туда заехала, когда смотрел, – наемник тоже выпрямился. – Потом еще двое вышли, а трое зашли. Бродяги какие-то, с рюкзаками.
– Значит, и нас пустят, – сказал я. – Имейте в виду: мы – обычные бродяги, старатели, собираем арты, в Чум пришли отдохнуть от долгой дороги, переночевать, напиться. Все поняли? На воротах, если возникнут вопросы, играем такую роль. У меня есть одно подозрение, где может быть Травник… Любопытное такое место. Вот в него и наведаемся первым делом.
– Так пошли быстрее, – заключил Калуга. – Вечереть начало.
Глава 18Город на холме
На стену Чума ушла, наверное, целая роща: бревна в два человеческих роста, заостренные вверху, стояли сплошным частоколом. Их обили железом и досками. Когда мы подходили к воротам, на стене зажглись синие фонари, в свете которых заблестело стекло и острое железо, наполнявшее ров.