- Первый-шестому, доложи о занимаемой позиции. Шестой?
- Двенадцатый-первому, - врезался Обел. – Варл под огнём. Ребята Коли идут на подмогу. Мы на пути к точке доступа 588.
Гаунт махнул рукой, и Белтайн подал ему графический планшет.
Пять-восемь-восемь. Благослови Варла, Обела и Коли. Они были далеко внутри, дальше любого другого отряда Призраков. И, судя по отметкам Белтайна, глубже любых других имперских сил. Они были почти в главных жилых кварталах внутри вторичного купола. За вычетом потерь, у Гаунта было примерно семьдесят пять человек почти на километр углубившихся в город.
- Верно, - сказал Гаунт. – Они задали темп. Давайте его нарастим.
Это были предрассветные, глухие часы ночи, и твёрдая корка наледи образовалась на внешней поверхности вторичного купола Сиренхольма. Воздух был холодным, как сама тьма, и загрязнённые кристаллы снега мерцали внизу.
Выжившие из десантного судна 2K медленно поднимались по изгибу громадной сверхструктуры, их продвижению мешали ненадёжные условия окружения, и раненые: коммандер Джагди, которую нужно было нести; Дреммонд с его разорванным плечом; Гутри с раной головы; Арилла, вывихнувшая локоть, когда десантное судно упало.
Бонин шёл направляющим. Вся огромная крыша трещала, когда температура сжимала металл. Иногда их обувь на резиновой подошве быстро примерзала, если они стояли на одном месте слишком долго.
Свет, разливавшийся в небе от основного штурма за изгибом купола, похоже, угас. Они проиграли? Победили? Всё, что мог видеть Бонин, это столбы дыма, поднимавшиеся от куполов и бездонную ночь, усыпанную звёздами.
Его мать, упокой и защити её Бог-Император, всегда говорила, что он родился под счастливой звездой. Она говорила это – он был уверен – потому что его жизнь была нелёгкой с самого начала.
Бонин появился на свет трудными родами холодной весной в графстве Кухулик, отмеченной зловещими предзнаменованиями: ягоды поспели поздно, витой боярышник дал белые цветы без семян, ларисель пребывал в спячке до Дня Проводов Зимы.
Ещё будучи грудным младенцем, он тяжело переболел. Затем, когда он ещё лежал в колыбели, лесные пожары сожгли их дом летом 745 года. Всё графство пострадало от них, и семья Бонина, торговцы фруктами, пострадали больше всего. Прошло два тяжких года жизни в палатках, пока его отец и дядьки восстановили их усадьбу.
С восьми лет Бонин был известен всей семье как Мах. Его мать всегда боготворила Лорда Солара Махариуса, особенно с тех пор, как экземпляр его Жития стал единственной вещью, которую его мать вынесла из их горящего дома. Часто застенчивая и противоречивая фаталистка, его мать сочла это очередным знаком.
В восемь, по обычаю наиболее старых танитских семей, Бонина крестили и нарекли истинными именами. Считалось, что ребёнок дорос до имен, которые ему или ей понадобятся, и формальное наречение при рождении было предварительным. Редкий нынче обычай.
Бонин отвлекся от воспоминаний и взглянул в холодное ночное небо. Не существующий больше обычай, поправил он себя. Миллиарды огней светили там, и ни один из них не был Танитом.
Он помнил день своего крещения. Спустились к реке прохладным весенним полуднем, небо над деревьями нал угрюмо-белое. Он дрожал в своей крестильной одежде, и его старшие сёстры крепко обнимали его, чтобы согреть и утешить.
Деревенский священник на берегу.
Его мать в своём лучшем платье так гордится.
Погрузившись в ледяную, быструю речную воду и выйдя плачущим, он получил имя Симен Урвин Махариус Бонин. Симен – в честь отца. Урвин – в честь харизматичного дяди, который помог им отстроить дом.
Бонин помнил свою мать, мягкую, тёплую и взволнованную, вытиравшую его после крещения в личной часовне их дома под раскрашенными панелями из дерева нал.
- Ты через многое прошёл, ты счастливчик. Счастливчик. Рождённый под счастливой звездой.
Какой именно? – размышлял Бонин, застыв и глядя на переливающийся обледенелый изгиб купола.
Не Танит, это точно.
Но удача никогда не оставляла его. Он был уверен, его мать втёрла чистую удачу в него грубыми складками полотенца.
Он пережил падение Танита. На Меназоид Эпсилон он вышел без единой царапины, когда взорвавшийся снаряд испарил трёх человек в стрелковой ячейке с ним. На Монтаксе он видел лаз-заряд, прошедший так близко от его лица, что он мог различить его едкий след. На Вервуне он вошёл в штурмовую команду Гаунта и Коли на Шпиль Наследника Асфоделя. В ходе высадки на него он не смог ухватиться и упал. Он должен был погибнуть. Даже Гаунт, видевший, как он упал, считал его потерянным, и был в шоке, увидев, что он выжил.
Шестнадцать позвонков в его спине были из композитной стали, и аугметический разъём в тазу. Но он был жив. Счастливчик. Избранный. Как его мать и сказала тогда. Знак.
Рождённый под счастливой звездой.
Но он часто задумывался, как долго она будет гореть?
Пластина под его ногами лоснилась влагой, не покрытая льдом.
Бонин опустился на колени и лёг на пластину крыши. Даже через свои перчатки он чувствовал тепло.
Впереди, в четверти километра, возвышались трубы и чадящие дымоходы паровой фабрики Сиренхольма. Горячие пары сохраняли эту часть крыши оттаявшей.
Бонин сверился с картой, что вручил ему Гаунт. Суперструктура фабрики была единственной, что пронизывала крышу вторичного купола. Здесь были наблюдательные люки, вентиляционные трубы.
Путь внутрь.
Где бы ни была звезда, она всё ещё приглядывала за ним.
Туннель доступа, обозначенный на карте как 505, привёл в место, некогда бывшее ухоженным маленьким парком. Высоко над головой, в балках крыши купола, солнечные лампы и климатизаторы висели в запертых клетках, но их давно отключили, и подстриженные фруктовые деревья, и обвивавший беседки плющ засохли. Ковёр из листьев, серых и сухих, покрывал мозаичные дорожки и газоны с мёртвой травой. Деревья с серыми стволами и хрупкими ветками заполнили клумбы, мрачные, как надгробия.
Роун двинул свой отряд через парк, используя деревья как прикрытие. Фейгор шёл слева во главе звена, готовый прикрыть огнём основные силы. Лейр, взводный разведчик, вышел вперёд. Воздух был холоден и сух.
Тона Крийд, на правом фланге, резко вздрогнула и повернулась, изготовив оружие.
- Движение, на четыре часа, - коротко шепнула она в свою гарнитуру.
Роун вытянул руку, ладонью вниз, и все пригнулись. Затем он указал на Крийд, Каффрана и Велна, крутанул рукой и показал вперёд трезубцем из пальцев.
Трое бойцов немедленно встали и побежали вперёд, рассеиваясь с пригнутыми головами. Крийд упала за ржавой скамейкой, Каффран пролез под постамент каменного кентавра, чьи воздетые передние конечности были отстрелены. Велн занял позицию за зарослями мёртвых деревьев.
Роун глянул налево, и увидел Нескона, ползущего вперёд с рукавом огнемёта наизготовку. Леклан прикрывал его. Справа от Роуна Бэнда расположила свой лонг-лаз на изгибе низкой ветви. Как и Крийд, Джесси Бэнда была одной из вервунских женщин, что присоединились к Призракам. Казалось, у них был особый опыт по части меткости, и снайпер был одной полковой специальностью, где вервунцев было столь же много, как и танитцев. И также много женщин, как и мужчин.
Неприятие Роуном женщин в полку было так старо, что уже покрылось пылью, и каждый устал выслушивать это. Он никогда не сомневался в их солдатских качествах. Ему просто не нравился дополнительный стресс полового напряжения, добавившийся в их ряды.
Джесси Бэнда была хорошим примером. Весёлая, острая на язык, игривая, она была миловидной девушкой с короткими, кудрявыми каштановыми волосами и формами, которые матово-чёрная форма не могла скрыть. Она была ткачихой в улье Вервун, и затем вступила в ряды оборванных партизан Коли. Теперь она была снайпером в Имперской Гвардии, и чертовски хорошим. Гибель одного из танитских снайперов подтолкнула её перевод во взвод Роуна.
Он находил её возбуждающей. Он находил Крийд, точно бывшую бандитку, возбуждающей. Они обе были довольно привлекательны. Он старался не думать о Нессе, снайпере в подразделении Коли. Она была сущей красавицей…
- Сэр? – прошептала Бэнда, наклонив голову к Роуну. Через линзы её противогаза, Роун мог видеть улыбку в её глазах.
«Фес! Я опять это делаю!» - обругал себя Роун. Может, дело было не в них, а в нем…
- Что такое? – спросил он.
Она мотнула головой.
- Движение! – прошипел Велн по воксу.
Роун видел их краткий миг. Четверо, может пятеро вражеских солдат в грязно-красном, спешили по дорожке на дальнем правом краю парка.
Протрещал лазган Велна, Каффран и Крийд также быстро начали стрельбу.
Одна из фигур изогнулась и упала, и лазерные выстрелы раскололись о стену парка. Двое других повернулись и начали стрелять в парк. Роун видел их железные маски-лица, скалящиеся над сверкающими стволами их оружия.
Прозвучал громкий ответный огонь справа. Бэнда стреляла, использовав один из снайперских высокомощных лонг-лазовых зарядов «горячий выстрел». Один из стреляющих врагов был отброшен к стене, будто от удара стенобитным шаром.
Шквальный огонь хлестал взад-вперёд через край парка. Их, должно быть, было больше пяти, предположил Роун. Он не видел. Он побежал вперёд, укрываясь между стволами деревьев. Саженец прямо за ним разорвало на уровне головы, и закачало туда-сюда отдачей, словно метроном.
- Семь-один – третий!
- Семь-один, сэр! – ответил Каффран. Роун слышал фоновую стрельбу, отдававшую эхом и искажениями по вокс-каналу.
- Доложи обстановку!
- Я насчитал восемь. Пять в кустах на десять часов от меня, трое сзади в дверном проёме. Мы размазали ещё четверых.
- Не могу обнаружить! Созывай! – приказал Роун.
Из-за постамента статуи Каффран огляделся вокруг. В чём бы вы ни обвиняли майора Роуна: в бессердечности, нехватке юмора, в том числе лживости и жестокости, – он был чертовски хорошим солдатским лидером. Здесь, неспособный видеть сам, он без колебаний вручил командование Каффрану, позволив молодому рядовому руководить развёртыванием. Роун доверял Каффрану. Он доверял им всем. Этого было достаточно, чтобы сделать его куда лучшим лидером, чем многих так называемых «хороших парней», на которых Каффран насмотрелся за свою карьеру гвардейца.