то им случалось делать пакости и посерьезнее, чем метание кала директору на стол, но все-таки идейные мотивы Упыря, пока они находятся под его гипнозом, им явно по душе.
Докурив, трое друзей отправляются на автовокзал и покупают в буфете бутылку "Солнца в бокале" - "Солнце в левой вазе", как называет почему-то этот сорт вина опустившийся лабух Нос. Вспомнив про Носа, Упырь впервые за целый вечер смеется и широко улыбается; теперь в его лице заметно что-то ангелическое. Он любит Носа, несмотря на невыносимое поведение последнего в пьяном, как грязь, состоянии, и вообще, Нос - провокатор, вымогатель и вор, но он вдохновенно играет на рояле немецкие песенки типа "Венн ди зольдатен" или свою комбинированную околесицу, где есть слова "дойчлянд юбер аллес унд фашизмус хайль", и легко соглашается с самыми возмутительными теориями Упыря, типа Лунной.
Выпив вина, мальчики расслабляются и говорят уже в основном только о поп-музыке. Они, вообще-то, считают себя группой, но подлый директор не разрешает им репетировать в актовом зале, потому что он и так ненавидит каждого из них в отдельности, а уж втроем... Зато там репетируют тупые десятиклассники. Дрочат советский репертуар с неприятным народным двухголосием. Лабают на вечерах, стоя как ослы, жопами к морковного цвета Ленину.
Прежде чем еще раз приложиться к бутылке, Упырь, чтобы появился повод выпить, сообщает новость: "По "Голосу" Тамара Домбровская назвала Тину Тернер "американский Мик Джаггер", а последний её хит называется 'Sexy Ida'". Песиголовец и его люди гордятся тем, что знают Тину, в ту пору еще абсолютно неизвестную жителям Украины.
"Хуй на рыло у нас разрешат так назвать вещь", - с горечью вставляет Марченко. Он тоже влюблен в бронзовенькую леди-соул, в её мокрые коротенькие платьица и лимонного цвета трусики. Да, Пошли Отольем пролил немало тинэйдж-спермы в свою низко привинченную раковину, мечтая о Тине. В его хате все предметы низкие из-за низких потолков - особенность хрущевских флетариков.
Между прочим, совсем недавно в "Крокодиле" напечатали отменного качества немаленький и цветной портрет Мика Джаггера. Под видом обсирания массовой культуры Запада делают "Роллингам" рекламу. Упырь к таким вещам относится с пониманием - везде есть наши люди. Он жалеет, что сразу не купил номеров 50, чтобы изготовить из вырезок один большой коллаж.
- Из одинаковых?! - недоумевает Марченко.
- А шо! - поддерживает Разъегор. - Такой стиль называется поп-арт!
Слышать такие подробности от Разъегора не удивительно, ведь его пахан известный в городе барабанщик, освоивший школу Бадди Рича, еврей джентельменского вида в черных очках, человек остроумный и бывалый. Цену советской культуре он, конечно, знает, но Упыренка считает опасным экстремистом.
Песиголовца вновь подстерегает жгучее томление. Ему хочется поговорить про то, как он "занимался бы любовью" (еще одно выражение, подхваченное им в "ИЛ") с Тиной Тернер, но он не решается, опасается при болтливом дурносмехе Нагорном, сыне знаменитого Дон-Жуана Льва Нагорного. Еще он думает, ни Филайн, ни Нэнси Плант на Тину Тернер ни капли не похожи. В первую Упырь влюблен по самые свои саблеухие уши, а со второй ходит в кино - смотрит "Погоню" и "Только погибший ответит", а то и по кабакам, если Нэнси не гужбанит со взрослыми типами. Плаката тины у Вервольфа нема, однако есть один листок из немецкого "BRAVO", опять же, где Тина орет в микрофон, заламывая стойку-журавлик, похожую на беззащитный и приговоренный член, и одета в мокрый шелк на голое тело. Еще есть несколько вырезок из польской "Панорамы" - ч/б. "Панораму" по наводке Упыря покупает в "Интуристе" жирный Лифарь. Он дрочит в готическом окне туалета, давая силуэт Хичкока на матовом стекле. Все, на что хоть как-то можно подрочить, Лифарь вырезает себе в папку, а все рок-н-ролльное отдает Упыренку - такой у них договор.
Ни строгая и порочная Филайн, слегка сутулая и вымытая, ни длинноногая шумная Нэнси, залитая духами "Сигнатюр", от того, что ей некогда мыться между забухами и танцами, на тину Тернер не похожи. Если кто-то и похож на Тину, так это вульгарные, азиатского вида барышни на дешевых платформах, вроде уборщицы Зои, что один раз заорала "Вот, блядь, насрали, суки!" на весь коридор, но к ним Упыря не тянет.
Лучистое тепло "Солнца в левой вазе" делает мальчиков добрее, они совсем не возражают друг другу и не говорят Упырю, что его постоянное, назойливое стремление придавать их выходкам политический вид, его загадочная любовь к свастике и Мэнсону, к которому Марченко ревнует Упыря, им дико не нравится.
"Что они поймут", - думает любитель Гарри Глиттера с презрением, которому он вынужден мучительно сопротивляться, опасаясь остаться совсем один: "эти детеныши мещан и плебеев, если он расскажет им о своих сомнениях в правильном пути Америки, как, якобы, главного заступника жертв советской власти. Музыка там - да, трубовая. Но глядя на тупого президента Форда, Вервольф не может не отметить сходства того с Огуречиком, таким же тупицей, директором 25-ой школы, где учится Понос. Наш Леня смотрится куда обаятельней и естественнее этого "янки". Упыренок смутно догадывается, что начинает понимать какие-то более глубокие чем "Зиг Хайль!" вещи, которые, крепнет в его голове подозрение, сокрыты от понимания даже таких неглупых людей, как Нос или Лев Нагорный. Те же рожи! В лысого Форда, сменившего на президентском посту утконоса Никсона, недавно стреляла Линетт Элис Фромм по прозвищу "Сквики" - одна из верных Мэнсону девчат. Промахнулась. Подробности Упырь узнал из "ЛГ", её выписывает Лиана, мама Азизяна. Какое-то время, как всегда, он испытывал воодушевление, но затем, после того, как увидел неудачный снимок "Сквики" в "Панораме" - разочаровался. Девица на фото сильно напоминала культурных провинциальных чувих с претензиями, типа Лили Гудковой, подруги длинноногой Плант, что училась на музпеде. У Лили салатные рейтузы. Упырь открыл это, когда пригласил Нэнси послушать первый в своей жизни западный диск - "Крик Любви" Джимми Хендрикса. Вместе с Нэнси приперлась и Лиля. Она много курила "Орбиту" и хвалила "до всерачки" группу "Чикаго" с её дудками, крякающими как гуси на хасидской ферме. Но этот визит Нэнси и Лили тема для отдельной новеллы. Джимми Упырю сделал Нойберг. "За четвертак в рассрочку" - как выражались тогда.
У неё страдальческое остренькое рыльце и салатные зимние трусы, как у Цветаевой. Цветаеву надо ненавидеть. Любить надо Запад - за порнографию, глэм-рок и черных сосок в белых афропариках и коротких коттоновых шортах типа "HotPants", на платформах с буханку нашего дешевого хлеба...
Около десяти вечера Упырь прощается со своими камерадами и направляется домой мимо стадика "Буревестник", потом мимо тюрьмы, напевая "Midnight rambler" Роллингов.
Пиу - Виу,
Виу - ту - ду, - со злостью мяучит "боттл-нэк".
Особенно хорошо у него получается подражать голосом губной гармошке. Ну и мимо пиздохранилища, куда бегают подсекать за бабами Лифарь, Елышевич и Кулдон, и где под видом дружинника свирепствует Жора-пидорас.
Утром Упырь идет в школу, как будто вчера вечером ничего не было. За ночь похолодало, и косматый дым из кирпичной трубы, похожей на дымоход лагерного крематория, стелится плотно и низко.
За знакомым читателю забором стоит Марченко и курит. Вид у него как следует продрочившейся, но не выспавшейся молодой особы.
"Труба начинает дыметь", - высказывает он свое обычное неглубокое замечание. Упырь морщится - люди попроще здесь вечно говорят неправильно. "Дыметь" вместо "дымить", "вопеть" вместо "вопить". Правильная речь Филайн, её какая-то развратная чопорность делают эту бледную леди стеллажей мучительно желанной. Поднимаясь по ступенькам и пересекая вестибюль с бюстом Ленина, Вервольф воображает Филайн без грима, без лака на пальцах рук и ног, и себя, покрывающего пиявочными поцелуями каждый квадратик её бледного и кофейного тела. Он чувствует, как "приказание кончить" и оргазм сливаются в его груди в одно: Филайн повелевает прогнуться и, сладострастно выгнув шею, испытать оргазм. В этот миг Филайн - это Песиголовец. И юноша исчезает из тусклой утробы школьного дома. Как и Шарль Бодлер, Упырь находил худобу более сексуальной, нежели чем пышность форм.
Во время большой перемены их вызывают к "дёрику", вернее Песиголовца и Марченко, потому что Нагорного вообще покамест в школе что-то не видно. Ребята догадываются, что причиной этому их злодеяние, но уверены в своей неуязвимости до такой степени, что ни о чем не договариваются, прежде чем переступить порог оскверненного ими же помещения.
Сильно несвежий после воскресного дня Николай Леонтьевич встречает их стоя. Значит, будет наступать на ноги - делает заключение Упырь. Обыкновенно, директор заносит руку будто бы для затрещины, но сам при этом норовит больно наступить на ногу своей жертве - провинившемуся ученику. Неприятный тип. Говорят, что он - бывший мент. Все мальчишки примерно после третьего класса называют милиционеров не иначе, как "менты". "Це - мент" "это - милиционер", - будет по-украински, припоминает упырь шутку Носа и выбитые передние зубы этого пьяницы.
Как только этот Мошко появился в школе, сменив тучного Баранова по кличке Буржуй, того самого, что послевоенные старшеклассники раздели (ведь старшеклассникам было лет по тридцать) и заперли голого в телефонной будке, так с первых дней и начал выебываться. "Подними бумажечку" - "Так я ж не бросал!" - "А шо, я бросал?!"
Выбитое окно прикрыто синею шторой и плакатным щитом по гражданской обороне. Следов говна пока что не заметно. Видимо, здесь уже поработала негр - уборщица Зоя, та, что похожа на Тину Тернер, несчастная. "Вот, блядь, насрали суки!"
Надо сказать, что Николай Леонтьевич всегда если нервничает или злится, то становится необычайно подвижен. В прошлую зиму, например, когда совсем неожиданно для наших мест выпал обильный снег, Упырь и Пошли Отольем, тогда еще без Нагорного, додумались вытоптать на заднем дворе, так, чтобы это можно было прочитать с высоты второго этажа, гигантскими буквами: "Хуй соси, шеф!"