ю, разрешите идти?». И меня тоже нет. И хрен найдешь. Хотя я прямо под носом, в густой траве у казармы валяюсь.
Причем, случись нечто серьезное, бригада мгновенно собиралась. Даже на полгоне, когда лес кругом – все, кому надо, знали, где кто лежит. Если нет прямых сведений о местонахождении воина, то действует, выражаясь современным языком, система гиперссылок, причем весьма надежная. У меня на старости лет было двадцать восемь человек, и за каждого я мог отчитаться в любую секунду. На словах одно, в уме, конечно, другое.
Иногда это выручало не только солдат. Какой-то окружной чин в ходе комплексной проверки возмутился, почему ББМ не носит комсомольские значки. Ему ответили – еще как носит! Тот не поверил и приказал строить бригаду. А дежурили по части мы с Минотавром. Минотавр, предчувствуя скандал, налился кровью и заявил: делай что хочешь, но чтобы ни одной сволочи без значка на плацу не было! Я ему: спокойно, товарищ майор, сейчас предъявим… Комсомольцев-добровольцев! И точно, прибежало сорок рыл. Зато все как один со значками. Проверяющий вылупил глаза – а где остальные?! Сержанты обижено надулись и доложили железные, не подкопаться, отмазки по отсутствующим бойцам: этот там-то, этот сям-то, все очень заняты, а если хотите видеть бригаду целиком, объявляйте тревогу! Проверяющий только рукой махнул. Он понял, что его дурачат, но крыть ему нечем. Минотавр похлопал меня по плечу и сказал: ловко сработано, парень.
Всюду, буквально всюду спали наши люди! Как-то Ракша выгнал свою пушку из бокса, расстелил под ее брюхом матрас, сунул на гусеницу часы с будильником и продрых до обеда. По сигналу будильника выполз из-под машины, завел ее, загнал обратно… И тут вспомнил, что где-то забыл часы. Нашел их размазанными по катку – симпатичный такой получился блинчик.
Помню умника, который откидывал капот своего ЗИЛа-самосвала, вставал на бампер, ложился грудью на двигатель и так засыпал. Ежедневно. Офицер идет, видит – торчит солдатская задница из движка, знать старается боец… Дед идет – хлобысь по жопе чем придется. Жалобный вопль: «Я не спал!». Угу, как же.
Знавал я деятеля, умевшего спать стоймя. Ему только нужна была точка опоры. Если он мог хотя бы одним пальцем за что-то зацепиться, то лошадь изображал отменно.
Механика-водителя дежурного тягача из оного дежурного тягача вышибали кувалдой. С точки зрения акустики все машины с легким бронированием – кастрюли. Хорошие кастрюли, прочные, кулаком не достучишься, сапогом тоже. А вот ка-ак дашь по борту кувалдометром!..
Содержимое кастрюли наружу так и прыгнет.
Я научился этому трюку у подполковника Миронова. Думаете, как еще он выколотил из запертой кашээмки те двадцать человек?
Сам я регулярно отрубался, стоя (точнее, сидя) помощником дежурного по части. Исключительно после обеда, когда до передачи дежурства оставалось несколько часов. Сижу за пультом, никого не трогаю, бац! – нету меня. Как утюгом по голове. И почему-то обязательно я должен был напустить слюней на пульт! Стыдоба. Когда я понял, что с проблемой внезапного отруба мне не справиться никак, то внес рационализацию. На пульте лежало несколько пухлых тетрадей и амбарных книг. Я из них сооружал стопочку, и… Заходят как-то два наших офицера, один меня о чем-то спрашивает. Я, полусонный, мучительно пытаюсь сообразить, чего ему надо. А второй говорит – да ладно, оставь парня в покое, видишь, он уже подушку себе приготовил!
Спали экипажами, батареями и дивизионами. Падали в самый неожиданный момент. Помню, очнулся на политзанятиях, конспектируя какую-то мутатень, которую нам вслух задвигали. Очнулся, потому что выписывал каракули уже на парте, а не в тетради… Собрания всяческие плодотворно у нас шли – передние ряды сидят прямо, делая вид, что внимательно слушают, а задние головами им в спины уткнулись и тихо сопят.
Но больше всего любили спать на посту. Некоторых молодых и несознательных, конечно, на этом деле ловили и наказывали. Мы, соответственно, добавляли им от себя. Опытный боец – не тот, кто может заснуть где угодно и когда угодно, а тот, которого не «спалят». И тот, который не допустит «палева» своих товарищей. Стоило дежурному по части отлучиться – тут же где надо раздавались звонки, и офицера повсюду встречали бодрые веселые лица.
Бывало и наоборот. Однажды, когда дежурный ушел проверять, как несет службу наш художник Витя, сам Витя позвонил в казарму. Представился прапорщиком Хуевым из санэпидстанции и пообещал, что утром явится комиссия проверять наши сортиры на наличие ботулизма.
Вернувшись в казарму, дежурный долго не мог понять, отчего такой страшный шухер и все по уши в хлорке.
Витя тоже удивился – он же по-русски сказал: прапорщик Хуев…
А я как-то летней ночью лежал на теплой бетонке у внутренних ворот парка. Смотрел на звезды, размышляя о множественности обитаемых миров. И услышал за воротами «бух-бух-бух» и «хрр-хрр-хррр». Ну точно, думаю, это крадется в парк толстый и одышливый капитан Мужецкий. Я встал. Топанье и хрюканье утихло. Недоуменно пожав плечами, я лег. Через некоторое время проверяющий выдал себя вновь. Я опять вскочил. Никого. Что еще за галлюцинация?!
И тут из-под ворот появился ёжик. Громко топая и деловито фыркая, он пробежал мимо и скрылся в глубине парка.
Я проводил его умиленным взглядом, и вдруг мне остро, болезненно, почти до слез захотелось домой.
ГЛАВА 14
Стояли по части с майором Кудиновым.
– У меня требование к помощнику дежурного одно, – сказал Кудинов, заступая на пост. – Чтобы пепельница была очень большая и всегда под рукой.
Я принес ему бачок для проявки фотопленок.
Кудинова в ББМ любили. Он, во-первых, был очень грамотный пушкарь, во-вторых, настоящий офицер, с «афганским» прошлым, а в-третьих, мог под настроение такое отмочить, что на его фоне самые изобретательные деды выглядели бледно.
Когда они с подполковником Мироновым садились играть в нарды, казарма сотрясалась от хохота. Эти двое постоянно мухлевали и громогласно издевались друг над другом. Общались преимущественно афоризмами. Вышли как-то покурить на свежем воздухе. Мирон с задумчивым видом сигарету разминает, Кудинов просит – дай мне тоже. Мирон ему машинально эту и сует, мятую. Кудинов берет, смотрит на нее и говорит: «Чтоб тебе жена такая же досталась!».
Однажды Мирон купил пластиковое ведро для мусора. И тут построение. Ну, стоит героический первый дивизион, Мирон во главе – щуплый, со смешным оттопыренным пузцом, из-под козырька громадной фуражки выглядывает хищная физиономия типичного поджигателя войны. Ведро он пристроил сзади, рядышком. Блаженно щурится, думает, сейчас выслушает порцию ахинеи от полкана и быстренько смоется домой. Команда «Смирно» доносится от дверей, раздаются тяжелые шаги командора, тьфу, командира… И народ обалдевает, потому что за спинами первого дивизиона крадется Кудинов. Хватает ведро и напяливает его Мирону на голову!
Полкан заметно удивился.
НЕПАША ПОПЕЛА
Действующие лица и исполнители:
Командир 2-го дивизиона майор Кудинов в роли майора Кудинова
Подполковник Майоров в роли непаши, которая попела на плотбище
Автор в роли помощника дежурного по части
Вот тут опытный литератор сделал бы «отсечку». Эпизод с ведром не надо дальше расписывать. Ну в самом деле, какая разница, что Кудинову неудобно показалось бежать назад, и он метнулся вперед, прямо на полкана, а за Кудиновым прилетело розовое пластмассовое ведро, а вслед за ведром, с индейским боевым кличем «Смерть уебанцам!!!», в проход выскочил разъяренный Мирон. Уже без щегольской фуражки, потому что та застряла в ведре.
Хотя полкан и не такое видал – он однажды, зайдя ночью в казарму, наступил на дрыхнущую собаку. Та убежала и спряталась под кроватями.
У нас тридцать две собаки в парке жило. Сначала явилась зимой в кочегарку беременная сука. Ее пригрели, она родила шестерых. К ним стали друзья приходить. Образовалась стая. Псы мелкие, зато веселые. Полкан на разводе говорил: «А те, кто заступают по парку – не забудьте взять на кухне для собак каши! Собаки бдительно несут службу войск! В отличие от вас!». Мы, видимо, пахли все одинаково – точнее, присутствовал в индивидуальном запахе каждого из ББМ некий типично самоходческий элемент, – потому что собаки отличали нас от ракетчиков, зенитчиков и десантников запросто. Ни один чужак не мог зайти в парк, чтобы его не облаяли.
Весело мы служили, в общем.
Потом один ненормальный убил с десяток собачек. Развлекся, пока наши на полигоне были. Тихий, смирный, доброжелательный молодой человек. Подманивал и рубил лопатой. Его за это до конца службы колотили ежедневно, и спал он в туалете – когда давали поспать, – но собак-то не вернешь. Какие уцелели, те ушли из парка навсегда. Жалко, я уже уволился. До сих пор жалко. Я бы молодому человеку придумал. Епитимью. А бригада взяла бы меня на поруки, если что.
Но это все случилось позже. А пока – стояли мы по части с майором Кудиновым.
Дежурка в торце казармы: стеклянное окно, за ним стол с пультом оповещения. Там я и сидел. А Кудинов валялся рядом в комнатке на топчане. Я взял у писарей машинку, портативную, такую же, как у меня дома, поставил на сложенное полотенце, чтобы еле-еле шлепала, и стучал письма.
Ночь, покой, красота. Армейская идиллия.
И тут пульт ожил. Он принялся гудеть, мигать лампочками, и дурным голосом заорал:
– Говорит оперативный дежурный «Легенды» подполковник Майоров!
– Мама, только не это! – простонал Кудинов. – Он нас затрахает!
Я нажал кнопку подтверждения. Майоров продиктовал группу цифр и загадочное слово «НЕПАША». Мне надо было все это записать в журнал и отнести в подвал штаба, кодировщику. Чтобы тот передал кодограмму на «Легенду», то есть в штаб округа, а они там тексты сличили и увидели: мы понимаем их правильно и вообще несем службу, не уснули еще и не померли, и враг нас не разбомбил. А то, что у меня кнопка нажата – это так, мелочи жизни, ничего не значит.