У них там была легкая дедовщинка, и они представляли, как это должно выглядеть в суровом варианте.
— Ты слишком добрый для войск, — сказал Паша Гусев. — Хреново тебе придется.
— Обозлюсь, — пообещал я.
Надел парадную форму — и поехал служить дальше. У меня была слишком длинная для курсанта-выпускника шевелюра, самодельный широкий камуфлированный брючный ремень, модные электронные часы и наглая морда.
— Нас почти двадцать, — сказал я ребятам в поезде. — Если что, отобьемся. Главное — держаться вместе.
Как потом оказалось, ребята мне поверили.
А напрасно.
Бригада Большой Мощности знала эти штучки и пресекала их в зародыше.
ГЛАВА 9.
Дальний берег Днепра терялся в жарком мареве.
— Надо будет смотаться туда, посмотреть, как там люди живут, — сказал я на перекуре.
— Доплывешь? — недоверчиво спросил Голиней.
— Я когда плаванием занимался, у меня любимая дистанция была километр брассом. А тут на глазок столько же.
— Даже не пробуй, — сказал Верчич. — Утонешь, а нас вздрючат. Вчера Тхя проверял лазерный дальномер, стрельнул по тому берегу, оказалось четыре километра.
— Ско-олько?..
— Эх, ты, Москва. Это ж Днепр!
— Однако… Верно сказано: редкая сволочь долетит до середины Днепра.
— Ты тоже редкая сволочь, но даже не пробуй, — повторил Верчич. — И вообще, Москва, поменьше залупайся. Тебе сказано было подстричься?..
— У меня нормальные волосы.
— Тебе не положено.
— Слушай, мне и так до хрена не положено.
— Москва, не выпендривайся. Сегодня ты обрастешь, завтра Кузнечик твой обрастет… Думаешь, если вы такие здоровые лбы вымахали, мы вас не уроем? Тебя просто не мудохали по-настоящему, так, чтобы кровью ссал. С тобой по-человечески обращаются, ты это ценить должен.
— Ни хрена себе по-человечески… Коля, в ББМ дышать нечем. Молодые на положении рабов. Из личных вещей одна зубная щетка, да и то не у всех. Боятся зайти в казарму — там ведь каждую секунду кого-то бьют… С чего ты взял, что я выпендриваюсь? Я круглые сутки молчу. У меня один вопрос: вам самим-то не противно? Не стыдно?
— Москва, — сказал Верчич проникновенно, — если вас не пинать каждую секунду, вы не будете работать, и ББМ развалится. Это закон. Это армия. Тут никто добровольно ничего делать не станет. И ты не представляешь, что творили с нами. Вон, Вася еще застал наших дедов. Это была вообще жопа.
— Да, это жопа была, — вспомнил Голиней и передернулся.
— Постригись, — сказал Верчич. — А то пожалеешь.
— Эй! — позвал капитан Масякин. — Кончай перекур.
Мы пошли к миномету.
— Пойми, Москва, — сказал Голиней тихонько, — тебя никто не поддержит. Ты хороший парень, ну не лезь против правил. Из-за тебя и остальным молодым достанется.
— Знаю. Я все знаю, Вася. Я же не слепой. Но от этого не легче.
— Вот и не выпендривайся. Будет только хуже.
Я, конечно, не подстригся. Стало не хуже а вообще жопа. Где-то через сутки. А пока мы полезли на миномет.
На броне я сразу успокоился. Мне нравилась эта железяка.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ББМ
Сначала нашу партию молодых сержантов занесло в Малиновку, что под городом Чугуевым. Сюда за нами должны были явиться "покупатели". Нам сразу объяснили: это та самая Малиновка, про которую фильм "Свадьба в Малиновке". Меня эта комедия никогда не впечатляла, и малиновская часть не впечатлила тоже.
Перебросившись с местными парой слов, я узнал, что служба тут состоит в основном из хозяйственных работ, дедовщина терпимая, кормят хорошо, а неподалеку продают отличный самогон.
— Не служба, а сплошная барза, — сказали мне. — Хотя скучновато, честно говоря.
— Барза? — переспросил я.
— "На барзу попал" это значит: все хорошо, — объяснили местные. — А ты с Москвы? С самой Москвы? Так у тебя и земляки тут есть.
Земляки — не главное, подумал я, ключевое слово: "скучновато". Если им скучновато, мне будет в самый раз. Одно плохо, здесь почти не работают на технике. Это обидно. А нужна мне техника? Позарез нужна? Малиновка так Малиновка. Я тут уже принюхался. Вроде бы ничего особенного, но можно жить. С одним условием. Раз они тут в глаза не видят боевой учебы — нет смысла служить в батарее. Надо пристроиться в штаб. Буду там, по завету Тяглова, ночами писать страшную книгу. Непременно выведу зампотыла проходным отрицательным героем.
— Прячь бычки, начПО идет.
— Где начПО? — встрепенулся я.
— Да вон. Он с курением борется. А так ничего дядька, простой.
Я рванул наперерез высокому подполковнику и спросил, нет ли нужды в специалисте редкой военной профессии.
— Что еще за профессия?
— Командир пишущей машинки.
— Где работал?
— Политотдел Мулинской учебки.
— Понял, — сказал начПО. — Где твоя партия? Стой там, я за тобой приду через полчаса.
— То есть…
— Да, ты уже служишь здесь. Поздравляю.
Все оказалось не просто, а очень просто. Я вернулся к своим, закурил и решил пока ребят не радовать тем, что дальше они двигаются без меня.
Тут появился моложавый и веселый капитан в лихо заломленной фуражке.
— Мужики, — сказал он. — На фига вам киснуть в этой Малиновке? Вы здесь миномета даже издали не увидите. А мы регулярно на технике работаем. И ездим стрелять на полигон. Рванули к нам в Белую Церковь! От Киева восемьдесят километров. Город чудесный, наша часть стоит на окраине. Кормежка отличная. А главное, сама часть особенная.
— Чем же? — спросили капитана.
— Кадрированная бригада прямого окружного подчинения. Всего сто пятьдесят человек. Разворачиваемся только по войне.
У нас тут же в мозгах дружно щелкнуло: чем меньше часть, тем меньше дедовщина. Армейский стереотип.
— Небольшой дружный коллектив, — заявил капитан, будто подслушав наши мысли. — В дивизионе меньше тридцати солдат и сержантов. Батарея — шестеро. На шестерых — свой комбат, представляете? Я сам комбат.
Память моя не сохранила фамилию этого телепата, он нас отвез в ББМ и вскоре оттуда перевелся. Попался бы он мне через месяц за забором, я бы ему… Да ничего особенного, просто в глаза бы посмотрел.
— Поедем в Бригаду Большой Мощности!
Название части нас доконало. Работать на технике! Ездить стрелять на полигон! Жить на окраине города. Сто пятьдесят человек! У шестерых свой офицер! И тем не менее — стрелять! Мечта артиллериста.
АбрБМ, вот как это называется. Артиллерийская бригада большой мощности: два пушечных дивизиона, два минометных. Ну и пускай кадрированная, лишь бы боевая учеба, а не заборостроительство.
Я подхватил вещмешок. Прощай, Малиновка. Не повезло тебе.
Малиновского начПО я потом видел на зимнем полигоне. У подполковника был кунг-прицеп размером с троллейбус, но сам начПО и его люди носили шинели. Самоходчику это говорит многое, если не всё. Самоходчик в шинели вне зимней квартиры — не бывает. А я уже стал к тому дню самоходчиком до мозга костей, до опупения и изумления от себя самого. И порадовался, что не остался в Малиновке.
Я до сих пор в душе самоходчик. Боюсь, это не лечится…
Первое, что мы увидели, ступив на территорию Бригады Большой Мощности — непролазная грязь, развороченная глина, посреди которой стояла кольцевая скамья курилки. В курилке сидели люди в тельняшках и с головами, бритыми до блеска. Рожи у людей были широченные и страшенные.
Это были старшина четвертого дивизиона Шура Андрецов и его водитель Котарев. Обрились деды на "стодневку".
— Ага! — заорал Андрецов, углядев нас. — Дивись, Котяра! Пушечное мясо приехало, трам-тарарам!
Котарев дико захохотал.
Мы немного призадумались.
Нас подвели к высокой казарме старинной постройки (как потом оказалось, дореволюционной). Откуда-то сверху раздалось: пух-пух-пух! Очередь из "Калашникова" 5,45, примерно в три патрона.
Мы задумались еще крепче.
В казарме было довольно уютно, тут люди жили, а не кантовались, в отличие от учебки. Но я сразу заметил, какими глазами на нас смотрят. Либо жадно-внимательными, либо испуганно-забитыми. И я навскидку, с первого взгляда, мог бы отличить старослужащего от молодого. По одним глазам.
Повели обедать. Столовая помещалась в величественном здании, наводившем на мысль о екатерининской эпохе (почти угадал). Кормили нормально, хотя после Мулинской учебки что угодно сошло бы за еду. С нами был молодой солдат, который раздал новичкам ложки, а после собрал их, пересчитал и отправился мыть.
— Что это значит? — спросили его.
— Это наши ложки, — ответил солдат. — У каждого дивизиона свои ложки. Не дай бог потеряешь.
— Что за пальба была наверху?
— Там десантники живут. Говорят, дух застрелился.
— А как тут вообще?
— Жопа. Вечером сами увидите.
К вечеру нас раскидали по дивизионам, но мы ничего особенного не увидели. К нам еще приглядывались.
Я оказался в третьем минометном. Из моей партии сюда попал еще один сержант. Здесь было много дедов, несколько черпаков, много молодых и ни одного духа. Я оценил соотношение сил призывов как почти равное, но уж больно подавленно глядели молодые.
Это настораживало. Среди дедов я заметил троих по-настоящему здоровых парней, а у черпаков вообще одного. Дивизион был в целом низкорослым, я со своими 183 сантиметрами неплохо смотрелся на его фоне. Мой водитель Кононенко по прозвищу Кузнечик оказался еще чуть выше и чуть шире. Но его запросто шпыняли мелкотравчатые деды, и он подчинялся безропотно. Серым кардиналом дивизиона был здоровенный, почти на голову выше меня, дед-каптерщик с литовской фамлией (по кличке, разумеется, Сабонис). Против Сабониса я бы не выстоял, но остальным пришлось бы попотеть, выйдя со мной один на один. Тем не менее, они тут всех затоптали. Они редко действовали в одиночку. Даже живой кошмар дивизиона, неуправляемый казах Орынбасар Кортабаевич Арынов, не рыпался против меня без поддержки, хоть у него и был разряд по вольной борьбе. Всегда кто-то околачивался рядом, готовый Арынова спасать. Многих дедов от него просто мутило, но они беззастенчиво использовали "Алика" как пугало.