Ей это удалось. Почти.
Воспоминания нахлынули, сметая на пути остальные мысли.
Она навещала родителей в тюрьме. Берманов посадили во временную камеру, какое-то время обращались прилично, водили на допросы. Затем, после нового года, допуск к ним закрыли. Лилия не могла сказать правды, поэтому представлялась журналисткой, собиравшей материал для берлинской газеты.
Томас клялся, что с ними всё хорошо, ещё какой-то месяц и ему удастся освободить их, а затем помочь переправиться в Австрию. Мол знакомый юрист с лёгкостью решит дело, словно щёлкнет скорлупой ореха.
Лилии приходилось играть свою роль до конца. Она переселилась в квартиру Томаса, стала его невестой, готовила, убирала, вела хозяйство. Будущий муж устроил её на работу в один из штабов Вермахта. Девушка быстро освоила слепой набор на печатной машинке и стала стенографисткой. Набирала текст, выслушивая устные приказы офицеров. Узнала множество информации, говорящей о том, что вскоре разразится очередная война.
Но внешняя политика казалась ерундой, пшиком петарды, по сравнению с теми взрывами, что творились дома. Томас третировал её, подначивал, заставляя клясться в вечной любви. Одному богу известно, чтобы он вытворял с ней в постели, если бы не выдумка Лилии.
Абрахам Берман с детства учил дочь игре в шахматы. Так что Лилия без труда придумала изящный ход, достойный королевы.
«Я не могу заниматься любовью с мужчиной, пока не выйду за него замуж, вера не позволяет так опуститься. Грех!» — сказала она Томасу, и он с горем пополам принял её условие.
Еврейка поставила «мат» немецкому солдату. Но у того оставался шанс отыграться на ней после свадьбы, до которой оставалась неделя.
Эта мысль пугала Лилию, заставляя думать о побеге. Но бросать родителей она не могла. Да и каковы шансы? Томас найдёт её, притащит за волосы назад.
А ведь он с трудом сдерживал мужские порывы. Она видела жадный блеск в его глазах, он постоянно облизывал пересохшие губы. Ланге не мог уложить её в постель, зато постоянно лапал, хлопал по заду, заставляя целоваться с ним.
Судьба девушки в руках у влюблённого маньяка.
Но хуже всего осознание, что она предавала память своих предков. Она сменила документы, став чистокровной немкой. Теперь она Лилия Питерс. Магазин родителей превратился в детище Фишера, который сменил вывеску, посадив своего сына за прилавок. С одного ареста гестаповец получил всё, о чём мечтал.
Послышался щелчок, и входная дверь распахнулась.
— Дорогая! — послышался знакомый голос. — Я дома!
Лилия вскочила с кресла так резко, словно получила укол в задницу. Сердце забухало в груди, а ноги налились свинцом. Она не могла двинуться с места, застыла, будто статуя. Всё это неправильно! Томас не должен был возвращаться сегодня вечером!
— Ты здесь? — Ланге вошёл в гостиную, порозовевший на морозе, в новом офицерском мундире. — Что с тобой? Словно увидела призрака, а не любимого мужчину!
— Я пришла домой и задремала, — соврала Лилия, взяв себя в руки. — Меня отпустили раньше, потому что работы сегодня почти нет. Приснился дурной сон…
— Боже, Лилия, тебе не нужно оправдываться передо мной! — рассмеялся Ланге и неожиданно схватил её за талию, закружил так быстро, что девушку затошнило. — У меня есть хорошая новость и плохая.
Лилия вывернулась из объятий жениха и присела в кресло. Слишком Томас весёлый, буквально светится от счастья, будто рождественская ёлка. Не к добру это.
— Ну и? — спросила она.
— Твои родители сбежали из-под надзора, — бросил Ланге, отворачиваясь к окну, за которым падал снег. — Честно говоря, не думаю, что это новость настолько плохая. Если повезёт, через сутки они переберутся через границу.
— Что?!
Лилия вскочила с кресла снова, но в этот раз ей стало по-настоящему дурно.
— Не волнуйся, гестапо уже выслали за ними погоню, — усмехнулся Ланге. — Они сговорились с другими евреями, разбежались как крысы в разные стороны. Пощёчина Рейху, не иначе. Так что с ними нянчиться не будут, сразу в расход. При малейшем сопротивлении. Но твои родители не идиоты, не станут медлить, ведь так? Если Абрахаму хватит мозгов он воспользуется сельскими дорогами, ведущими к лесу. Там легче затеряться, убегая от овчарок.
— Ты должен помочь им! — расплакалась Лилия, бросаясь на шею жениху. — Прошу тебя, Томас! Я сделаю…
— Отстань! — брякнул Ланге. — Я и так рисковал всем, чтобы обеспечить тебе фальшивые документы, подлизывался к Фишеру, чтобы он пожалел Берманов. И чем отплатили твои родители? Побегом? Теперь они сами по себе.
— Но…
— У них своя судьба, а у тебя своя, Лилия. Так что перейдём к хорошей новости. Или собираешься и дальше капать мне на мозги? Не советую, дорогая.
Лилии пришлось заткнуться. Все её мысли вертелись вокруг родителей, той опасности, что угрожает в пути беглецам. Но сейчас она могла им помочь лишь одним — покорностью.
Томас улыбнулся, вытащив из кармана лист бумаги. Несколько секунд любовался им, будто произведением искусства. Передал невесте и произнёс:
— Приказ о переводе в подразделение штурмбаннфюрера Рихтера. Не представляешь, какая это честь. После свадьбы отправимся туда, я уже договорился, там пригодится и стенографистка.
— Что? — растерянно пробормотала Лилия, просматривая листок. — Но как же Гамбург? Наша квартира?
— Жильё предоставят за счёт Рейха, — ответил Ланге. — Рихтеру нужны верные люди, а я получу офицерский чин. Они занимаются сверхсекретными проектами, кого попало не берут туда. Но всё это чепуха. Полковник Шрёдер, друг моего отца, лично порекомендовал меня.
— Но я не могу покинуть город! — Приказ выпал из рук Лилии. — Мои родители…
— Уже в Австрии, если они не идиоты! — буркнул Томас. — Перестань вспоминать о них! Ты поедешь со мной, или…
— Или что? — сверкнула глазами невеста, в которой начинал клокотать гнев. — Ну что ты сделаешь?
— Не хотелось бы доложить в гестапо, что меня одурачила еврейка с поддельным паспортом. Я буду очень сожалеть, но выполню долг гражданина и офицера Германии. Тебя ждут незабываемые годы в тюрьме.
Томас говорил ровным тоном, в котором царила спокойная уверенность. Поднял с пола приказ и спрятал в карман.
— Знаешь, меня напрягает твоё упрямство, — продолжил он. — Где благодарность? Если бы не я, давно сгнила бы за решёткой. И это в лучшем случае. Теперь ты будущая жена офицера, на которую не упадёт тень подозрения в еврейском заговоре. Но она всем недовольна! И эта твоя гримаса, когда мы целуемся… ну уж нет, хватит!
Томас стал расстёгивать брюки. Пряжка ремня с громким лязгом ударилась об пол.
— Что ты… не смей! Ты же поклялся! — Лилия вжалась спиной в кресло, ощущая панику. — До свадьбы…
— С этим спорить не буду, — фыркнул Ланге. — Я держу слово, я ведь мужчина! А ты будь женщиной и займи своё законное место!
— О чём ты? — Страх поглотил Лилию. — Какое ещё место?
— На колени перед мужем!
— Я… не…
— Или через час будешь сидеть в каземате на допросе у гестапо!
Лилия с трудом заставила себя встать с кресла. Опустилась на колени, ощущая твёрдый деревянный пол. Посмотрела вверх на лицо Томаса, которое пылало торжеством и похотью.
— Приступай, мне нужна разрядка.
Томас скинул с себя трусы. Лилия поморщилась, не хотела смотреть. Но будущий муж ухватил её за волосы, она ощутила острую боль.
— Какие мы невинные скромницы! — рассмеялся он. — Ты будешь видеть его постоянно, дорогая. Так что привыкай. Рот открыла!
Спустя пару минут, показавшимися вечностью, Лилия выбежала в ванную. Её рвало, а в сознании повторялись слова Томаса, когда он испытал наслаждение: «Я люблю тебя!». Хотелось схватить бритву с умывальника и полоснуть его. Но вместо этого она привела себя в порядок, уложила волосы, стёрла следы слёз с лица.
— Приготовь мне поесть, — сказал Томас, который уже надел брюки и присел в кресло. — Ты была умницей, Лилия. Надеюсь, между нами, больше не будет ссор.
Глава двадцатая
Виктор Шаубергер старался не паниковать. Он прожил долгую жизнь, а с возрастом чувство страха притупляется, словно острие ножа, что бесперебойно используется. Смерть пугает молодых. Но Шаубергер не мог позволить себе умереть, ведь у него ещё столько нереализованных идей! Изобретений, которые ждут своего часа, чтобы раскрыться, как цветок под теплом солнечного света.
Он остановился в берлинской гостинице, постоянно слыша автомобильный гул с улицы. Стоило подойти к окну, как голоса множества людей сплетались воедино, будто пчелиный рой. Заводы беспрестанно дымили, воздух пропитывало зловоние. Шаубергер поёжился, он не переносил большие города. Как люди умудрялись жить в подобных муравейниках, где нет места чистоте и зелени природы?
— Лес твой лучший друг и советчик, — говорил отец Виктора, потомственный лесничий. — Прислушайся к деревьям, почувствуй дыхание ветра на коже, посмотри, как вода течёт среди камней. Они не люди, они не обманут.
Шаубергер настолько привязался к природе, что не был способен покидать её на долгое время. Как у наркоманов возникала ломка, голова плохо работала, душу словно запирали в клетке.
Именно это с ним и собиралось сделать правительство, прислав телеграмму-приглашение в столицу. Вряд ли их интересовали проекты очистки воды Рейна, который настолько заилился, что превращался в болото. Нет, они прознали про его идеи по созданию нового двигателя, лишь машины имели значения для Рейха, а не природа.
Виктор вошёл в ванную комнату, повернул вентиль крана. Сполоснул лицо водой, убирая остатки сна. Взглянул на себя в декоративное зеркальце над раковиной: седой мужчина с густой бородой, выглядел куда старше, чем на самом деле. Пятьдесят один год, из которых он большую часть прожил в лесу, работая егерем.
Послышался стук, от которого у Шаубергера ёкнуло сердце. Время пришло, что ж, нельзя просто сдаться и выкинуть белый флаг. В конце концов, даже из самой безнадёжной ситуации можно извлечь выгоду.