Никоненко побагровел и неожиданно ударил Антона в живот.
Звягина скрючило, он не мог вдохнуть. Роман мерзко улыбнулся и прошептал ему в ухо:
— Место моё, понял? Я поеду в Германию, а не какой-то прощелыга из детдома! Либо проваливаешь стрельбы, либо…
Антон разозлился не на шутку. Вдохнул в лёгкие воздуха и неожиданно сделал подсечку ногой. Удар пришёлся по колену Назаренко и тот с криком повалился на землю.
— Что здесь происходит? — Полковник Ноздрёв вышел из здания, осмотрев поле боя. — Звягин, это что, драка?
— Никак нет! Товарищу стало плохо, подкосились ноги! Правда, Рома?
Никоненко буркнул в ответ что-то неразборчивое.
Ноздрёв покачал головой, явно не поверив ни слову. Но доказать ничего бы не смог всё равно.
— Через час едем на стрельбы! — сказал он. — Готовьтесь!
— Есть! — Антон отдал честь. — Готовы послужить Родине!
Полковник скрылся в здании. Никоненко сплюнул и удалился восвояси, признавая своё поражение.
Как оказалось, ненадолго. Такие сволочи всегда найдут способ навредить другому, словно комар, что прокусит рубашку из-за жажды крови.
Спустя два часа Звягин уже целился в мишень, прислушиваясь к стуку собственного сердца. Они выехали в лес, где на просторной прогалине, среди ковра мха и цветов, располагались круглые деревянные щиты. Без труда Антон поразил цель, попав в десятку. Всё-таки со стрельбой из винтовки Мосина проблем не возникало.
Рядом с ним матерился Куницкий. Два выстрела в «молоко», а ведь тренировались они одновременно. Наконец патрон поразил щит, но далеко от центра.
— Солнце мешает, — буркнул Куницкий. — Слепит стерва…
— Ты слишком сжимаешь ствол, будто девушку во время поцелуя, — прошептал Звягин. — Расслабься. Тяни спусковой крючок легко и плавно…
— Учитель нашёлся! — отрезал тот. — У меня ещё два выстрела в запасе!
Но всё же последовал совету приятеля. И не прогадал: попадания в десятку. Куницкий победно вздёрнул кулак вверх.
Полковник Ноздрёв рассматривал мишени в бинокль. Звягин с Куницким стреляли последними, так что спустя мгновение он вышел к ним. Построил взвод и высказал впечатления. Почти все разведчики поразили щиты.
— Я получил приказ из штаба, — сказал он, прохаживаясь возле строя. — Время пришло, сынки. Родина, и наш славный вождь, товарищ Сталин хотят, чтобы кто-то из вас отправился в Германию с секретным заданием. Подробности я расскажу лишь одному из вас, кого уже выбрал. Лейтенант Звягин, выйти из строя!
Антон не мог поверить ушам. Долгое мгновение он простоял на месте, словно парализованный истукан, ощущая как сердце отбивает барабанный бой. Наконец кто-то подтолкнул его, это оказался Куницкий. Несмотря на противостояние, он был рад за товарища.
— Звягин, твоя кандидатура одобрена лично командиром корпуса, — сказал Ноздрёв. — Не буду скрывать, что сомневался, подавая твои документы. Ты отличный боец, великолепный разведчик, но иногда можешь поступать ошибочно по велению сердца. Но, чёрт возьми, если не прислушиваться к своей человечности, чем мы будем отличаться от нацистов? Так что готовься к высадке в стан врага. Вечером получишь необходимые инструкции.
— Служу Советскому Союзу!
Спустя минуту его поздравляли, хлопали по плечам, весело смеялись. Куницкий даже обнял.
Лишь Никоненко не участвовал в общей суматохе.
Но Звягину было наплевать. Он выиграл, он ехал к немцам, и теперь учения закончились. Если его раскроют, ждёт мучительная смерть. Но лучше умереть за правое дело, чем подвести страну.
Глава пятая
Адольф предавался грёзам, сладким, рассыпчатым, словно сахар. Да и что в этом страшного? Ведь он уверился в своей непобедимости, в том, что люди с ума сойдут, когда увидят его рисунки. А Венская Академия Изобразительных Искусств поставит Гитлера на первое место среди выпускников.
Австрийская осень радовала тёплой погодой, яркими красками падающей листвы. Гитлер с радостью прогуливался по улицам, зарисовывая здания, добавляя цвета уходящего лета. Первый экзамен он прошёл с лёгкостью, оставалось лишь добиться признания.
Абитуриент с улыбкой вывалил на стол рисунки. Сейчас начнут охать, хвататься за сердце, признавая гениальность юного художника.
— Простите, вы нам не подходите, — произнёс ректор. — Слишком мало портретов.
— Что-что? — Адольф дотронулся до щёточки усов под носом, ощущая как пот покрывает лоб. — Как же так? Посмотрите! Какой стиль! Ни одной помарки…
— Причём тут стиль? — Ректор нахмурился и приложил пенсне к глазам. — В нашей академии учат рисовать сердцем, а вы, Гитлер словно готовите чертежи. Займитесь архитектурой, там достигните максимум славы…
Гитлер вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.
Эти воспоминания продолжали мучать фюрера спустя тридцать лет, когда он достиг вершины своего могущества. Он бы с радостью повесил ректора за ноги на площади, да вообще всю приёмную комиссию. Но это лишь доказало бы его несостоятельность как художника.
«К тому же, — подумал Адольф, выходя на воздух, — поступи я тогда в академию, меня бы здесь не было. Немецкий народ оказался бы на краю гибели без моего указующего перста. Я словно пастух, что ведёт овец, отгоняя хищников. Германию ждёт славное будущее, а меня бессмертие!»
Баварские Альпы выглядели великолепно, особенно сейчас, когда солнечный диск закатывался за горизонт, окрашивая снежные вершины в розовые оттенки. Смотровая площадка оказалась девственно пустой, что не удивляло Гитлера. Ева Браун отъехала по делам и без её присутствия в Бергхофе становилось одиноко.
— Мой фюрер! — послышался голос начальника охраны, вышедшего из здания. — К вам Геббельс. Вместе с ним ожидает приёма штурмбаннфюрер Рихтер!
Адольф резко развернулся, кидая пронзительный взгляд на солдата. Тот тут же опустил голову, словно ожидая, что его ударят.
— Впустите обоих, — сказал Гитлер, просчитывая в мозгу варианты. — Думаю, ничего секретного в их речах я не услышу.
Спустя минуту фюрер вошёл в конференц-зал, наслаждаясь тем эффектом, что произвёл на гостей. Действительно, Геббельс рассматривал вождя с восторженной улыбкой, а вот Рихтер, казалось, и глазом не моргнул.
Гитлер неторопливо прошёлся по залу, осматривая любимый интерьер. Множество столиков и кресел рассредоточены повсюду, роскошные красные ковры и дорогие картины, и что самое главное, панорамное окно на всю стенку, открывавшее вид на горную долину. Лучшее место для размышлений и принятий важных решений, от которых зависело судьба страны.
— Господа, — произнёс фюрер. — Я решил принять вас одновременно, чтобы не тратить драгоценное время. Но всё же в порядке очереди, Йозеф, начнёшь ты?
Геббельс перестал улыбаться, словно превратившись в мраморную статую. Честно говоря, красавцем он никогда не был, черты лица острые, нос картошкой, подбородок будто грубо и неумело вылепили. Хищник на службе у германского императора, готовый порвать глотку любому, кто посмеет сомневаться в линии национал-социалистической партии.
— Мы получили ответ от Сталина, — сказал он. — Как обычно коммунисты отказались участвовать в наших Играх. Другого от дикарей я и не ожидал. Они не способны на высокие спортивные достижения, вот и трусят…
— Может и так, — кивнул фюрер. — Но каждое «нет» этого кавказского барана приводит в ярость. Он оскорбляет меня своим пренебрежением. Даже американцы согласились прислать делегацию, а ведь они презирают идеалы Рейха.
— Боюсь, что как раз этого стоило избежать любой ценой, — скривился Геббельс. — Они пришлют к нам негра… как его там…
— Джесси Оуэнс, — вставил слово Рихтер.
Гитлер с изумлением посмотрел на молодого офицера. Одобрительно кивнул ему. В отличие от Геббельса этот мужчина являлся истинным арийцем — блондин с голубыми глазами, каждая черта лица идеальна, никаких излишеств. Фюрер даже простил ему, что он без разрешения влез в разговор вышестоящих чинов.
— Да-да, проклятый Оуэнс, — фыркнул Геббельс. — Можно ввести запрет на въезд негров, но это вызовет неодобрение мирового сообщества, а чего доброго, и бойкот Олимпиады.
— Ой, да пусть едет! — провозгласил Адольф. — Боимся какого-то чёрного неудачника? Любой немецкий бегун быстрее его, и мы докажем это на стадионе. Рузвельт пожалеет о том, что выслал к нам Оуэнса!
Гитлер замолчал. На лице промелькнула тень, в глазах появилось выражение истинной ненависти, казалось, внутри вождя закипает лава. Губы скривились, ноздри расширись, а пальцы сжались в кулаки.
Рихтеру фюрер напомнил дикого неандертальца, что был готов разорвать чернокожих спортсменов на части.
— Запомните, Йозеф и передайте всем, — проговорил Гитлер. — Если хотя бы один негр получит медаль…
Он не договорил. В этот момент Адольф походил на настоящего психопата: по лбу струился пот, глаза вылезали из орбит, каждый мускул дёргался.
Рихтер ощутил презрение к германскому вождю. Настоящий мужчина не станет устраивать истерик из-за гипотетических побед негров. Штурбманнфюрер не любил Гитлера, считая его параноидальным нарциссом, не способным на великие свершения во имя Рейха.
Но всё же следовало притворяться поклонником, дабы сохранить погоны и положение.
— Бывают вещи и хуже, — решил разрядить обстановку он. — Оуэнс мог оказаться жидом!
Гитлер на секунду застыл с раскрытым ртом. Неожиданно расхохотался, а вслед за ним мерзко захихикал и верный Геббельс.
— Он мне нравится, Йозеф! — воскликнул фюрер. — Ладно, оставь нас наедине, как выполнишь всё, свяжешься по телефону!
Министр пропаганды вытянулся по струнке и вскинул руку вверх. Спустя несколько секунд он скрылся за дверью, громко топая ногами в военных сапогах.
— Итак, — подытожил Гитлер, присаживаясь в ближайшее кресло. — Какие новости?
Рихтер нахмурился. Ещё час назад он собирался выложить фюреру всё начистоту, а теперь резко переменил мнение. Будто сделал кувырок назад, ощущая, как кружится голова.
— Слухи о падении вражеского самолёта возле Фрайбурга лишены оснований, — ответил он. — Всего лишь метеорит, ничего интересного. Наши учёные изучают образцы космического камня, для них это счастье. Что касается очевидцев… у страха глаза велики как говорится.