В мясной лавке она купила большой кусок говядины. Сзади подпирала очередь из немок, что возмущённо шушукались. Да и продавец был не в восторге, светловолосый и мускулистый, с трудом сдерживал негодование.
— Милочка, — произнёс он. — Чтобы в последний раз, понятно?
— О чём вы? — вздрогнула Лилия.
— Думаю, у евреев прекрасные мозги, — ответил продавец. — Разве сложно догадаться? Я не желаю, чтобы сюда ворвался отряд полиции и произвёл обыск.
Лилия сглотнула тяжёлый комок в горле. Схватила с прилавка мясо, и понеслась к выходу, слыша негодующий ропот.
На улице отдышалась, прислонившись к фонарному столбу и прикрыв глаза. Слышала, как проезжают автомобили, где-то играет музыка. Время замедлило свой ход, словно тягучая пастила обволакивала девушку. Остаться бы тут навсегда и ничего не чувствовать больше.
Но нельзя сдаваться.
Лилия быстрым шагом двинулась по улицам Гамбурга, стараясь не глядеть по сторонам. Люди не обращали внимания на неё, принимая за обычную немку. Но знакомые соседи знали её в лицо, не стоило задерживаться.
В одной из подворотен, в которую она свернула, чтобы быстрее добраться до дома, слышались возня и смех. Лилия остановилась возле кирпичной стены и выглянула из-за мусорного бака.
Несколько подростков окружили раввина и пинали его ногами. Тот не сопротивлялся, лишь молился, стараясь призвать высшие силы на помощь. Девушка не без содрогания узнала в незнакомце дядюшку Соломона, что когда-то служил в синагоге. Добрый человек, что всегда готов прийти на помощь ближнему.
— Старый уродливый жид! — кричали дети. — Это всё ты виноват!
— Долготерпеливый лучше богатыря, — бубнил раббе, — и владеющий собой лучше завоевателя города! Господь мой, я не подниму руку на этих несчастных…
Один из подростков, самый крупный и толстый, сбил с Соломона фетровую шляпу, и она обнажила редкие седые волосы на макушке. Пейсы на висках запрыгали по морщинистому лицу старика. Лилия увидела выражение глаз раввина: в них застыла мольба.
Что за безумие надевать такую одежду сейчас? Это то же самое, что носиться по Гамбургу с плакатом: «Я ненавижу Гитлера».
— Вонючка еврейская!
— Из-за таких как ты мы проиграли войну!
— Сколько марок при тебе? А ну отдавай! Богатство всё наше!
Соломон упал на колени, послышался резкий треск. Рукав роскошного чёрного фрака порвался. Дети избивали беззащитного, который продолжал цитировать Писание.
— А ну пошли вон! — Лилия выскочила из-за мусорного бака. — Хотите, чтобы я отхлестала ваши задницы? Это не беззащитный щенок!
Подростки отскочили назад, словно волна во время отлива. Несколько секунд разглядывали девушку, пытаясь разобраться, представляет ли та угрозу. Наконец толстый главарь лукаво улыбнулся:
— Сучка еврейская. Мой отец служит в городской мэрии. Скоро вас всех вздёрнут, а с тобой повеселятся…
Лилия подняла осколок от кирпича и замахнулась.
Дети сбежали так быстро, будто превратились в жеребцов.
— Как вы, раббе? — Лилия помогла подняться Соломону. — Не ранены?
— Всё в порядке, дорогая моя, — ответил тот. — Я привык к подобному отношению. Несколько оскорблений и ударов не оттолкнут веру от служителя Господа.
— Но это безумие! — Девушка подняла с брусчатки шляпу. — Вы им ничего не сделали! А они накинулись как гончие на оленя!
— Не согрешит человек, пока не войдёт в него дух глупости, — сказал Соломон. — Эти дети наивно верят тому, что им говорят взрослые, впитывают, словно губка воду. А в школах чему обучают? Еврей враг немецкого народа, принижайте его и гнобите!
— Глупость, что когда-нибудь приведёт нас к гибели, — кивнула Лилия.
— Дитя моё, — покачал головой раввин, надевая шляпу. — Я помню тебя ещё малышкой, когда приходила в храм вместе с родителями. Спасибо за помощь и помни: пока вера сильна, никто не сможет оскорбить твой дух, и не упадёшь ты на колени.
Соломон прикоснулся к плечу девушки. Направился вперёд, немного прихрамывая, но с горделивым лицом, яркими глазами и верой в лучшее. Грязный порванный фрак внушал жалость, но несмотря на это раввин светился силой.
Лилия вернулась домой спустя минут пять, запыхавшись, вошла через стеклянную дверь. За прилавком она увидела отца, улыбнулась ему. Не сразу заметила посетителей. Собиралась рассказать об случившимся, как услышала елейный голосок:
— Фрау Берман! Как я рад видеть столь прекрасную девушку…
Лилия чуть не выронила пакет с мясом. Оглянулась: крупный мужчина в чёрной кожаной куртке ухмылялся ей. Одутловатое лицо, крупный нос, лёгкая щетина на подбородке, и глазки маленькие, словно у насекомого. Волосы коротко постриженные, слегка поседевшие на концах.
— Герр Фишер, — проговорила она. — Вы снова почтили своим визитом? Что на этот раз?
— Всего лишь проверял лицензию на продажу антиквариата, — ответил тот. — Служба есть служба, ничего личного.
Лилия нахмурилась. Лицемер проклятый. До того, как он поступил на службу в гестапо, оправдывал свою фамилию — торговал рыбой на рынке. Постоянно захаживал в лавку, что-то покупал, уважительно относился к отцу. А теперь показал истинную личину, презрение к семье Берманов.
— У нас всё хорошо, — сказала девушка, проходя за стойку. — Правда, отец?
— Я только что показал бумаги, — ответил Абрахам Берман. — Жаль, бизнес в последнее время чахнет, покупатели заходят реже…
— Серьёзно? — усмехнулся Фишер и снял со стенки старинные часы с кукушкой. — Какая прелесть!
— Хотите купить? — насторожился отец. — Это часы времён Отто Бисмарка…
Послышался громкий треск. Лилия вскрикнула.
Фишер разбил часы об пол. Ударил ногой по уцелевшим частям, словно добивал живую птицу.
— Что вы делаете? — воскликнул Абрахам Берман. — Кто за это заплатит?
— У евреев куча денег, награбленных у моего народа! — зашипел Фишер. — Твоё счастье, жидёныш, что во время Олимпиады нам запретили устраивать погромы. А лицензией можешь подтереться. Она уже ничего не значит. Вскоре мы придём за тобой.
Фишер подмигнул Лилии и вышел из лавки.
— Папа! — Девушка подхватила отца, что чуть не повалился на пол. — Что такое? Сердце?
— Нужно покинуть Гамбург, — ответил тот, дыша часто, хватаясь за руку дочери. — Это конец, дочка.
Лилия поцеловала отца в лоб. Он словно постарел лет на десять и теперь напоминал худого немощного старика, со впалыми щеками и бледной кожей.
— Куда же мы поедем? — спросила она.
— Бог укажет дорогу, — вздохнул отец. — Милая, собери осколки.
Лилия молча кивнула. Раввин оказался прав: теперь их спасёт лишь Вера.
Глава восьмая
— Мне не нужны оправдания, я хочу видеть результаты.
Штурмбаннфюрер Рихтер прохаживался взад-вперёд по кабинету, в то время как несчастный инженер сидел на стуле и обливался потом. Казалось, бедняга попал в клетку со львом, откуда выбраться можно лишь растерзанным трупом.
— Герр Лэнг, — продолжил Рихтер. — Сколько лет работаете в науке?
— Семь, но мой опыт не имеет никакого значения! — вскрикнул инженер. — Поймите, эта технология вне нашего понимания! Даже в двадцать первом веке никто не разгадает, как работает этот корабль!
Штурмбаннфюрер сжал кулаки. Подошёл к окну, за которым виднелся тёмный лес. Вершины Альпийских гор поднимались над деревьями, белые, заострённые, словно посыпанные сахарной пудрой конфеты. Почти все на базе работали под землёй и редко дышали свежим воздухом.
— Провели новые анализы материала, из которого отлит корабль? — спросил Рихтер.
— Химики в лаборатории занимаются этим двадцать четыре часа в сутки, — затараторил Лэнг. — Пока что обнаружили элементы, не входящие в основную таблицу Менделеева. Металл эластичен, твёрд, и в то же время лёгок как фольга. Поразительный сплав, если бы мы узнали, как его создавать… наши самолёты и танки стали бы непобедимыми!
— Серьёзно? — Рихтер резко повернулся на каблуках. — Спасибо, Лэнг, вы открыли мне глаза! По-вашему, я привёз корабль сюда лишь для того, чтобы вы разевали рты от удивления? Здесь работают лучшие учёные умы Рейха, а никто, повторяю, никто даже близко не подошёл к тайне полёта этой штуковины!
— Прошла только неделя! — взмолился инженер.
— В таком случае, приложите все усилия!
Рихтер присел в кресло, расположенное по другую сторону стола, заваленного бумагами. Кабинет штурмбанфюрера напоминал небольшую каморку, где едва помещались стол с мебелью, а также шкафы с папками. Портрет Гитлера над дверью завершал картину. В глазах фюрера светилось торжество, явно фотографию сделали после его победы на выборах.
— Рейх рассчитывает на вас, — сказал Рихтер. — Наш великий вождь мечтает о том, что когда-нибудь разработки помогут Германии встать во главе мира. А вы неспособны разработать простейшую концепцию, благодаря которой возможен полёт в космос.
— Это к Вернеру фон Брауну, — ответил Лэнг. — Его отдел занимается разработкой ракет, а не мой.
Инженер осёкся от своей дерзости. Вновь стал похож на хорька: щуплый, худой очкарик в белом халате, с мерзкой козлиной бородкой. Лэнг протёр платочком мокрое лицо. Жалкое подобие уважаемого учёного.
А ведь Рихтер не презирал творцов науки. Сам когда-то лелеял надежду заняться учёной деятельностью, изучал физику в английском колледже. Но мировая война заставила переменить планы. Отец Рихтера, богатый немецкий аристократ, оказался разочарован, когда его шестнадцатилетний сын убежал воевать на фронт.
Спустя два года, наполненными жаром сражений, ранениями и жуткими картинами газовых атак, Рихтер навсегда связал жизнь с воинской карьерой. Он считал, что лишь там сможет помочь родине вырваться из того дерьма, в которое его ввели император Вильгельм, революция и победившая Антанта.
— Барон фон Браун сейчас занят установкой ракетных двигателей на самолёты, — сказал штурмбаннфюрер. — Идея безумная как по мне, но чем чёрт не шутит? Если наши самолёты станут летать быстрее, чем у остальных, победа в воздухе обеспечена.