Саше представляется, что в эту ночь во всей степи бодрствуют только двое: он да ветер. Саша прислушивается к голосу ветра. Он то визжит, то стонет, то весело посвистывает, несясь в неизвестность. Саша поворачивается к нему спиной.
«Впервые выпало мне такое счастье — охранять покой, а может быть, и жизнь моих однополчан, — размышляет он с гордостью. — Мало ли что мы находимся за тысячу верст от фронта...»
Какая-то необъяснимая тревога окутывала часового. Ему даже показалось, что-то страшное надвигается на него.
Сколько бы он ни сверлил даль глазами, пурга мешала смотреть. Снег забивался в глаза.
— Напрасно я тревожусь, — решил он, желая унять сердцебиение.
В такое время лучше отвлечься от ложных тревог, ничего лучшего не придумаешь.
Он с отчаянной решимостью пытается представить Лиду возле себя, тут, в бесконечных снежных просторах. При мысли о ней ему становится как будто даже чуть теплее...
Ее образ предстал таким, каким видел впервые: такая гордая и такая красивая. Она, помнится, даже отказалась от носилок, хотя после блокады еле стояла на ногах.
— Сперва выгружайте Зину, — приказала она. — Ей хуже всех.
Он кинулся помогать Зине, а в это время санитар крикнул:
— Отставить! Не видишь, что помогать надо той гордячке? Упадет!
Пурга, как назло, отогнала образ Лиды. Она несла с собою шальные вздохи и притворные стоны. Но Саше наплевать на всю эту катавасию: на завывание, неясные угрозы и посулы ему полагается отмерять степь своими ногами.
Девчонка ушла из мира часового. Но ему нужно все время на чем-то сосредоточиваться. Думы помогают выстоять против пурги...
Он внезапно представляет себя на фронте. Саша уже освобождает первое село. В том населенном пункте Сашу обязательно должна встретить древняя старуха и благодарить освободителя. Так получается по описаниям всех военных корреспондентов. Значит, так оно, пожалуй, и есть.
Вдруг тревога охватывает Сашу: вот только неизвестно, что скажет та, первая встречная. А может, она сразу начнет сыпать проклятиями? За то, что оставил село немцам. За то, что так долго не появлялся.
Ему страшно услышать подобный упрек. Саша даже диву дается, как ему не хочется встретиться с такой женщиной.
— Мы спешили, как могли, — вот единственное, что может он сказать в свое оправдание.
Но он верит, что первая женщина, которая встретит его в освобожденном селе, ни за что не станет винить Матросова. Она скажет ему свое самое лучшее спасибо. А ради этой благодарности стоит попотеть солдатским потом. И пока зябнуть в этом снежном аду...
И вдруг ветер принес посторонние звуки: Саша прислушался. Скрипит снег. Он не ошибся, вскоре показалась темная фигура человека, направляющегося в его сторону. Кто это? Друг или враг? Что же делать другу в эту темную ночь? В голове пронеслись рассказы командиров о диверсантах, шпионах. Человек шел медленно, таясь, точно опасаясь встречи.
Саша не выдержал и громко крикнул:
— Кто идет?
В ответ донесся радостный возглас Рашита:
— Свой, Саша! Это я, Рашит.
— Черт тебя носит в такую погоду. Где был? — недружелюбно спросил Саша.
— Дай отдышаться, еле дотащился, — проговорил Рашит, тяжело дыша.
— Где слонялся?
Рашит ответил, чуть отдышавшись:
— Право, смешной случай. На станции с одним земляком встретился. Поболтал малость, ну и опоздал. А мне здорово подвезло, что на посту ты, а не другой.
Рашит направился мимо поста, однако его друг сердито крикнул:
— Назад!
— Ты что орешь? — рассердился Рашит.
— Придется вызвать карнача, — заявил Саша.
— Брось шутить, Саша, — встревожился Рашит. — Я пройду, никто не заметит.
Матросов медлил. В нем шла душевная борьба.
— Нет, Рашит, я не могу пропустить тебя, — наконец проговорил Саша.
Рашит, не веря этому, заявил:
— Ну тебя к черту! Я пошел, — и снова было шагнул, но Матросов, щелкнув затвором, сурово крикнул:
— Стой!
И, как бы подтверждая серьезность своего намерения, Саша приподнял винтовку и выстрелил вверх. Из караульного помещения тотчас прибежали люди.
— Друга выдаешь, — процедил сквозь зубы Рашит.
— Что случилось? — спросил прибежавший начальник караула.
— Вот опоздавшего задержал. Курсант Габдурахманов из первого взвода...
Начальник караула кивнул головой, а потом приказал сопровождавшему его курсанту:
— На пост! Матросов, тебе смена. Веди арестованного!
Вот какая она, военная служба! Саша под винтовкой вел своего закадычного друга.
Однообразная жизнь училища вскоре была нарушена тактическими занятиями.
Под покровом предрассветной тьмы первая рота шла впереди всей колонны на сближение с «противником». Курсанты использовали для укрытия складки местности. Неглубокий овраг хорошо скрывал передвижение роты. На самом берегу реки росли кустарник, небольшие ивы, за которыми наступающие заняли рубеж атаки.
Рашит шептал лежавшему рядом Сергею Гнедкову:
— Смотри, волчьи следы начинаются. Вон, вон, видишь, ласка высунула голову из-под снега. Эх, прозевал, — сказал он с сожалением, когда Гнедков заявил, что никакой ласки нет.
Матросов оглянулся, его глаза неожиданно встретились с глазами Рашита, тот умышленно отвернулся.
По цепи проходили короткие команды: то Хайдаров вызывал командиров отделений, то командир роты собирал командиров взводов. «Видать, уточняют боевую задачу», — подумал Саша.
Вскоре с нашего берега открыли огонь, однако «противник» молчал. Когда стрельба началась, на правом фланге «противника» ответили огнем несколько огневых точек. И вдруг на тот берег обрушился мощный огневой налет.
— Залп! Залп! Еще раз! — восхищенно восклицали курсанты, с интересом наблюдая за выстрелами и разрывами снарядов.
Снаряды с зловещим пением проносились над головой. Налет продолжался десять минут. Внезапно над полем боя настала напряженная тишина, и, когда раздалась команда, призывающая к атаке, Саша, не помня, как это случилось, уже бежал по льду Урала. Он стремился не отстать от товарищей. Справа бежал Сергей Гнедков, слева — Рашит. И тем более нельзя было отставать от Рашита...
Неожиданно перед Матросовым возникло препятствие — большая полынья, над которой поднимался густой пар. Разбежавшийся Саша еле успел остановиться на краю. Как обойти ее? Рота продолжает продвигаться вперед. Что делать? Не стоять же здесь! Саша не успел принять какого-либо решения, как рядом хрустнул лед и кто-то забултыхался в воде. Это был Рашит. Он не рассчитал ширину полыньи и угодил в нее. Думать некогда — Саша кинулся на помощь.
Рашит вынырнул у самой кромки, окоченевшими пальцами пытался схватиться за кромку льда, но течение относило его в сторону, а одежда тянула ко дну.
Саша отбросил автомат, моментально снял вещевой мешок. Вот он уже ползет к самому краю полыньи; Рашит с посиневшим лицом и блуждающими глазами подплывает ближе. Саша громко кричит, едва владея собой:
— Давай сюда! Держись за меня!
Рашит делает несколько отчаянных рывков, бессознательно подчиняясь команде. Вот его голова рядом. Саша резким движением хватает друга за воротник шинели. Но Рашит слишком тяжел. Под Матросовым трещит лед, а впереди — полынья. Малейшее неосторожное движение — и река унесет обоих.
Но Матросов не думает об этом. Пусть трещит лед, пусть страшная пасть холодной немилостивой реки перед глазами — жизнь друга дороже. Саша до предела напрягает мускулы. Он с трудом поднимается на колени. Сначала надо льдом показывается голова Рашита, потом плечи. Вот он выполз, как тюлень, неуклюжий, мокрый. Рашит дрожит от холода, он что-то хочет сказать, но не может. Он удивлен, поражен, в его глазах недоумение...
Саша не менее растерян, он понимает, что теперь надо срочно отправить Рашита в лазарет. Он оглядывается назад и видит санитаров, спешащих к полынье.
Он выпрямился, теперь надо догонять своих.
Вечером Саша направился в землянку старшины, хотелось поговорить с ним о Рашите и о себе, как бывало разговаривал о чем-нибудь наболевшем с начальником колонии Петром Филипповичем. Но Соснин был занят — он регулировал радиоприемник — и попросил Матросова подождать.
— Сейчас будут передавать важные известия, — озабоченно сказал он. — Возьми, Саша, лист бумаги, сколько успеем, запишем.
Матросов взял карандаш и чистый лист бумаги, пристроился у краешка стола. Что-то визжало, свистело в аппарате, но вдруг отчетливо донеслись знакомые позывные — «Широка страна моя родная...»
— Ты записывай только начальные буквы каждого слова. К примеру, вместо миномета пиши букву «м», пулемет «п», оружие «о». Иначе не успеем.
Отчетливо, громко заговорил диктор:
За время наступления наших войск под Сталинградом с 19 ноября по 11 декабря у противника захвачено...
Саша начал быстро записывать: «с» — 105, «т» — 1510, «а» — 2134... Тысячи пулеметов, автомашин, миллионы снарядов, десятки миллионов патронов. Одних пленных свыше семидесяти тысяч.
Диктор еще продолжает говорить, а Саша уже быстро отложил карандаш, вскочил на ноги и бросился обнимать старшину.
Соснин, легонько отстранив его, прищурил умные глаза, с улыбкой следя за Матросовым, бурно изливающим свои чувства, потом тихо произнес:
— Порадовали, спасибо. Если в землянке еще не спят, сообщи и им тоже.
— Я их разбужу! — возбужденно воскликнул Саша.
Матросов не мог вместить в своем сердце эту огромную радость, он забыл о том, зачем приходил к старшине.
— Я побежал, — крикнул он, выбегая из землянки.
Матросов вдруг остановился как вкопанный. Радость как рукой сняло. «Чему я радуюсь? Другие дерутся, а я тут торчу. Под Сталинградом солдаты кровь проливают, жизнь отдают, а я в болельщиках хожу, сочувствую. А еще в колонии давал ребятам обещание...»
И уже без того восторга, который охватил его в землянке Соснина, он вернулся в блиндаж. Молча поставил в угол автомат, сбросил полушубок, присел. Ребята укладывались спать. Саржибаев, задумчиво уставив свои острые карие глаза в низкий бревенчатый потолок, что-то насвистывал. Гнедков сидел перед печкой, на коленях его лежала раскрытая книга. Селедкин зубрил устав. Перчаткин пил чай, следя безразличными глазами за пламенем в железной печке. Он с аппетитом прожевывал сухари, предварительно намоченные в чаю.