— Ты что взбесился? — спросил я Сашу. — Как увидел его, так и накинулся, я даже оглянуться не успел.
— Мне почудилось, что орудует переодетый Атаман, — сознался Матросов. — У меня такой «ведущий» когда-то был. У того тоже руки длинные».
«26 января 1943 года.
В лесу мы обнаружили беглых людей. Больше старухи да старики с малышами. Все те, кого война подняла с насиженных мест и выгнала в леса.
Одна такая старуха попалась очень разговорчивая. Жаловалась она случайному солдату:
— Сидела вот тут в землянке и увещевала своего внука. Будь честным да добрым, правдивым да воспитанным. А про себя, — продолжала она, — думаю: честного не поймут, а доброго изживут со света... Кому такой нужен!
Я никак не думал, что этот случайный разговор как-то заденет моего друга:
— Вы, тетя, не смейте его переучивать, — строго проговорил он. — Нам потребуется очень много воспитанных мальчишек. Просто на них будет большой спрос».
Если бы можно было во время бурана подняться в воздух, то человек с самолета увидел бы полотно железной дороги, стрелой прорезавшее снежную равнину, и в километре от него небольшое село, приткнувшееся к берегу замерзшей речушки, каких много в «краю болот», на Смоленщине, в Калининской области, на Псковщине... Между тем в суровом словаре войны село называлось просто «Опорным пунктом немецкой обороны», а речушка «Передним краем».
Командиру полка, плечистому, высокому мужчине с крупными чертами лица, подполковнику Гаркуше, естественно, не было необходимости подниматься в воздух, чтобы обозреть свой передний край. Знал он прекрасно и оборону противника. Его в данную минуту беспокоило другое: где и как ударить, чтобы наверняка пробить брешь в системе укреплений противника, а затем опрокинуть и его живую силу, сделать большое дело быстро и с малой кровью. Поэтому он и выдвинулся для наблюдения за противником в кустарник, находившийся в нейтральной полосе.
Командир дивизии, давая согласие на рекогносцировку, шутливо посоветовал подполковнику:
— Не высовывайте свои усы над кустарником. Немецкий снайпер непременно воспользуется ими как мишенью.
Вспомнив это предупреждение, Гаркуша улыбнулся: «Усы, может быть, и не стоит беречь, да головой надо будет дорожить, иначе другому командиру придется руководить наступлением на Тужиловку».
— Бинокль! — потребовал Гаркуша.
Сержант Папазян, его верный ординарец, быстро подал бинокль.
Немало обязанностей нес Папазян; в зависимости от обстоятельств, он был шофером и поваром, связным и штабистом. Сейчас он полз за командиром полка в качестве телохранителя. Он, Папазян, садовник из Еревана, должен был неустанно заботиться о Гаркуше, инженере из Сибири, и, может быть... даже спасать ему жизнь...
Гаркуша энергично выругался: буран мешал разглядеть вражескую оборону. Между порывами ветра наступил короткий перерыв. Тогда над усами, торчащими из кустов, поднялся бинокль.
— Пошли дальше, — сказал Гаркуша, возвращая бинокль ординарцу.
Пригибаясь, они продолжали путь по лощине. Глубокий снег мешал продвигаться, после пяти-шести шагов приходилось делать короткие привалы для передышки. Они обходили передний край только вдвоем, показываться большой группой было небезопасно, так как каждый метр площади был пристрелян противником, и Гаркуша не хотел рисковать жизнью подчиненных.
Папазян шел впереди, прокладывая своими большими валенками путь командиру.
Буран усиливался, горизонт сужался. Все труднее становился путь. Сержант беспрерывно оттирал коченеющие на морозе щеки. Смуглая кожа быстро бледнела на ветру. Подполковник, чуть наклонив голову, следовал за ним. Он поднес часы к глазам. Было двенадцать, а в четыре — совещание с командирами.
— Надо переждать буран, зря расходуем силы, — проговорил он, обернувшись к сержанту.
Папазян напомнил:
— У будки стрелочника начинается участок первой роты.
Поднялись на насыпь железной дороги. Ветер дул настолько сильно, что они вынуждены были спуститься в низину. Но и там невозможно было быстро продвигаться из-за глубокого снега. Пришлось продолжать путь по полотну железной дороги.
Блиндаж был устроен под полотном, и если бы не труба чугунной печки, выступавшая над ним, его никогда бы не найти в таком буране...
...В этот час блиндаж жил своей обычной жизнью. Два бойца находились на посту, зорко следя за противником, остальные отдыхали. Новый командир отделения, ветеран полка, Михаил Бардыбаев сидел рядом с Уметбаем Саржибаевым, и они вполголоса распевали степные песни. Андрей Семячкин что-то оживленно рассказывал, хотя никто его и не слушал. Сергей Гнедков вчера в заброшенной школе нашел старую книгу и сейчас с увлечением читал ее. Мрачный и немногословный Петр Копылов лежал, заложив руки под голову.
Матросов и Габдурахманов увлеклись игрой в шахматы. Над фигурами Рашита нависла страшная угроза: мат через два хода. И в эту минуту за дверью послышались чьи-то шаги. Первым встревожился командир отделения. Быстро откинув плащ-палатку, он выглянул наружу и крикнул:
— Встать! Командир полка!
Рашит левой рукой сгреб все фигуры и опрокинул шахматную доску. Саша незаметно толкнул на доску вещевой мешок. Все поднялись по команде «смирно». Слабый свет железной печки тускло освещал взволнованные лица солдат.
— Здравствуйте, автоматчики, — приветливо поздоровался Гаркуша.
— Здравия желаем, товарищ подполковник!
— Вольно. Как поживаем?
— Жить можно, товарищ подполковник, — ответил за всех Бардыбаев. — Только вот давно картошки не видим.
Гаркуша расстегнул шинель, оглядел блиндаж.
— Уютно тут у вас, а на улице буран, война... — И почему-то эти слова показались всем выговором. — Значит, по свежему картофелю истосковались?
Глаза командира вдруг остановились на шахматной доске.
— Кто же под носом у немцев в шахматы резвится?
Все смущенно опустили головы. «На самом деле, война идет, а мы в шахматы», — подумал Матросов.
Если бы в эту минуту солдаты подняли головы, они увидели бы на лице командира улыбку.
«Неужели на фронте нельзя поиграть в шахматы? Неужели только воевать, атаковать, мерзнуть, отбиваться?» — рассуждал про себя Рашит.
Пауза затянулась. Тогда Гаркуша спросил вторично:
— Выходит, никто не играет?
Александр Матросов сделал шаг вперед и виновато ответил:
— Я играю, товарищ подполковник.
Все с облегчением взглянули на командира.
— Почему я вас не знаю? — спросил Гаркуша, обращаясь к Матросову.
Ответил Бардыбаев:
— Он из маршевой роты. Всего неделя как у нас...
— Фамилия?
— Матросов.
— Из Краснохолмского училища?
— Так точно, товарищ подполковник.
Пока Гаркуша разговаривал с бойцами, Папазян успел снять с себя вещевой мешок, подбросить в печку дров. Гаркуша сел на скамейку — земляной выступ, оставленный солдатами при устройстве блиндажа, — не спеша вынул знаменитую на весь полк трубку и закурил. Неожиданно скомандовал:
— Собрать шахматы!
Саша кинулся исполнять приказание. Отбросив в сторону вещевой мешок, он собрал все фигуры и вопросительно взглянул на Гаркушу. Если бы в эту минуту командир приказал бросить деревянные фигуры в печку, Саша сделал бы и это: настолько он чувствовал себя виноватым.
— Расставить!
Матросов поставил доску на патронный ящик, расставил фигуры. Бойцы безмолвно следили за этой немой сценой, гадая, чем она кончится.
— Ну, что же, попробуем кто кого?
У всех точно гора упала с плеч, бойцы заулыбались. Рашит даже рискнул пошутить:
— Товарищ подполковник, вы осторожнее с ним, он тут всех нас бьет.
Матросов не ожидал, что дело обернется таким образом. За последние несколько минут он сильно переволновался, поэтому не сумел сосредоточиться и уже в начале игры допустил грубую ошибку, подставив слона под удар пешки. Рашит не выдержал и упрекнул его:
— Вот так зевок!
Матросов, понимая, что потеряв слона, бессмысленно продолжать игру, встал:
— Товарищ подполковник, я сдаюсь, — проговорил он смущенно.
Командир полка нахмурил брови:
— Что значит «сдаюсь»? В моем полку солдат осмеливается произносить это слово? — и после паузы добавил: — Прощаю только потому, что новичок. Садись, продолжай до последней возможности.
Матросов все равно проиграл. Когда белый король оказался между ладьей и ферзем черных, все замолчали. Молчал и победитель, сосредоточенно разглядывая того самого белого слона, падение которого решило исход игры. Деревянная фигура будто застряла между пальцев командира полка.
Вдруг Гаркуша спросил:
— Вы, Матросов, еще ни разу не встречали врага с глазу на глаз?
— Не приходилось, товарищ подполковник, — просто ответил Саша.
Над блиндажом рычал ветер, загоняя обратно в трубу дым. Гаркуша курил, посматривая на разбросанные шахматные фигуры.
— Так вот, с ним следует биться до последней возможности... — повторил он, словно, продолжая думать о шахматах.
Командир полка не мог сказать, что полк вскоре начнет наступление на укрепрайон противника. Сколько раз он направлял бойцов в атаку, сколько раз встречи перед боем оказывались последними встречами. И сейчас, разглядывая сосредоточенные лица солдат, Гаркуша подумал: «Может, нам и не удастся встретиться вот так, за шахматами...» Но он постарался быстрее отогнать эту мысль. Поднялся и проговорил:
— Пока не занесло дверь, надо идти. Кажется, буран немного стих.
Командир наклонил голову, чтобы при выходе не задеть невысокие своды блиндажа. В это время к нему смущенно обратился Габдурахманов:
— Товарищ подполковник, вы уносите белого слона.
Гаркуша пошарил в кармане, возвратил шахматную фигуру и шутливо напомнил:
— Возьмите, Матросов, своего слона. Никогда так дешево не уступайте его. Не положено гвардейцу.
После ухода командира полка Рашит обидчиво сказал:
— Ай-ай, оплошал, Саша. Зачем проиграл?
Матросов улыбнулся, ничего не ответил и бросился на кучу соломы. В yшаx его до сих пор звучали слова командира полка: «Прощаю только потому, что новичок».