Его уже искали. Об этом шепнул Директор, как только Саша переступил порог общежития.
— Все до одного направились в клуб. Тебе, между прочим, пообещали хлеб и воду.
«Хлеб и вода» — похуже карантина. Матросов об этом догадывался.
— Ну их!
Саша, сняв ботинки, растянулся на койке.
— Хоть разденься,— стал умолять Директор. — И меня ни за что ни про что взгреют.
— А ты кто такой?
— Дежурный.
Саша присел и жестом подозвал к себе Директора.
— За что срок получил?
— Что было, то проплыло...
— Хана тебе... Предвижу, что оплеуху заработаешь.
— Понятно, — сказал Директор, на всякий случай останавливаясь шагах в пяти. — Всегда меня тянуло к старшим. Такой уж с рождения.
— Ты чего вокруг да около... За что, спрашиваю, загребли?
— Они магазин очищали, а я у них звонком был...
— Ясно...
Сна ни в одном глазу. Где-то ветер хлопнул форточкой. По стеклу хлещет дождь.
«Как дальше быть? — спрашивает он себя. Но ответа нет: — Как уломать себя?»
Трудно себя неволить, почти невозможно. Однако придется как-то приноровиться к колонии, ничего не поделаешь.
На вечерней поверке командир отряда, сделав перекличку, отдал приказ: всем завтра на работу. Это касалось и новичков. Но Кислород заныл:
— Что станет с моими потрясающими пальцами!
Директор дрыхнет. Кислород храпит на всю вселенную. А ему, Сашке, не спится.
Справа от него Мишка Директор, а слева — Лешка Пугливая Тень. «Когда спят, будто все одинаковые, — думает Саша. — Просто мальчишеские головы, лица все безусые, на белой подушке лежат. Глаза закрытые, поэтому ни за что не догадаться, о чем они в эту минуту думают».
Неужто одному ему страдать? Он сильно толкнул в бок Лешку.
— Очнись. Потолкуем.
— Ты чего дерешься?
— Заноза, молчок. За что ты сюда попал, докладывай.
До утра не мог подождать?
Разве с такой задирой можно ссориться?
— Подошел пароход, — вздохнув, начал шептать Пугливая Тень. — На нем мы должны были уехать — отчим, мать и я. В самый последний момент мать посылает меня за хлебом. «Сходи, говорит, купи на всех». Сама почему-то на меня не смотрит. Все время норовит отвернуться. Я, конечно, побежал со всех ног. Возвращаюсь обратно и что же вижу: ни парохода, ни матери, ни отчима.
— Значит, бросила?
— Обманула, да еще как!
— С тех пор не виделся с ней?
— Разыскала меня. На днях приезжала сюда. Наверное, совестью мучается... А я гордый стал, еще подумаю, вернуться или нет.
Размеренные удары колокола, оповещающие о подъеме, еще не успевали растаять над колонией, как в дверях вырастала фигура Рашита Габдурахманова. Саша нарочно впивался в него взглядом, словно желая смутить его. Такой служака не оробеет, — это он понял как нельзя лучше. Всегда свежий, сна ни в одном глазу, как будто давным-давно на ногах.
— Стройся!
Матросов, усмехнувшись, вспомнил первую встречу с командиром отряда: Рашит и Саша, словно сговорившись, сделали вид, что между ними ничего особенного не произошло.
«Было и сплыло, чего уж тут гадать да вспоминать, — мудро решил новичок. — Командир, видать, не промах».
А порядки тут что надо! Если в комнату вошел в грязных ботинках — получай наряд вне очереди, кроме того, вычисти до блеска пол. Если опоздал на физзарядку, на следующее утро разбудят на час раньше. Не было, наверное, во всем мире такой суровой должности, как должность командира отряда.
Директор, попавший в отряд вместе с Матросовым, чувствовал себя как рыба в воде. Он мог сойти за старожила: перезнакомился с ребятами, запросто вел себя с начальством. Получалось такое впечатление, что теперь в колонии ничего не делалось без участия Директора. Он носился с постановкой пьесы из жизни партизан, заделался завзятым художником в стенной газете, обыгрывал многих на шахматной доске.
Саша не одобрял поведения суматошного Директора, но до поры до времени терпел. Говорил себе: дескать, пусть порезвится.
Через несколько дней после того, как он пришел в отряд Габдурахманова, его вызвал Бурнашев. Одним словом, тот самый, который лысый. Это он когда-то направил его в карантин, а теперь вот вызывает. Наверное, у него должность такая.
Принимал он в том самом кабинете. Только вот не горела лампа с зеленым абажуром, потому что было утро.
— Чего тебя больше интересует? — спросил он, не спуская с него глаз. Будто изучал: посерьезнел Саша за время карантина или нет?
Хотелось, шутки ради, выкрикнуть: гречневая каша! Однако промолчал, предвидя управу-расправу.
— Выбирай себе специальность, а остальное приложится.
«Мели-мели языком», — вздохнул Саша.
— Ну и как, к чему больше душа лежит: к железу или дереву?
Между тем Исмагил Ибрагимович ждал, что ответит колонист. Он не торопил. Если бы пытливо не щурился и слегка не барабанил пальцами по столу, то можно было подумать, что вовсе не спешит.
— Ну ладно, на месте решим.
Основные цеха фабрики — столярный и слесарный — помещались в новой деревянной пристройке. Пилорама стояла отдельно на пригорке. Малярный цех и цех готовых изделий — в бывшей церкви.
В столярке стоял неимоверный гул. Саша рассчитывал было увидеть верстаки, фуганки, стамески, топоры и пилы. Бурнашев с удовольствием заметил удивление на лице Матросова. Показывая на разные станки, выбрасывающие стружку, опилки, бруски, он называл их:
— Механизированный фуганок, рейсмус, шипорез. А это — фрезерный чудо-станок. Подойдем к той гибкой пиле, она называется ленточной...
Матросов впервые в своей жизни попал в механизированный цех. Он никак не мог скрыть улыбки, но, обводя глазами станки и встречая насмешливые взоры колонистов, помрачнел. Бурнашев, дав ему возможность вдоволь наглядеться, спросил:
— Какой из них облюбовал?
— А мне все равно,— более чем равнодушно ответил Саша.
Исмагил Ибрагимович даже глазом не моргнул. Надвинув фуражку на лоб, он заявил:
— Будешь пока подручным у Сивого. Мастер, принимай подчиненного! -— крикнул он Леньке Сивому.
Маленький остроносый Ленька поднял глаза на Матросова, позвал его:
— Прирос, что ли? Кати сюда.
Работа была нетяжелая: надо было подавать на шипорез брусок длиной в полметра. Нагнуться, поднять и подать. Однако Саше не то что не понравилась работа, а возненавидел он с первого взгляда замухрышку Леньку Сивого, которого мысленно назвал «плюгавеньким». И ему стало очень обидно быть подручным у «плюгавенького». Саше казалось, что любое другое назначение не обидело бы его, а сейчас все в нем восставало против работы под таким начальством. И он, ничего не делая, начал глазеть по сторонам:
— Эй, братец, подавай материал! — важно прикрикнул Ленька.
Матросов в упор взглянул на него и пренебрежительно хмыкнул. Ему показались смешными и поза Сивого, и нос его, и звонкий крик: такой маленький, а столько шума... Он расхохотался как будто без всякой видимой причины. Ленька не на шутку рассердился:
— Изволь работать или катись ко всем чертям!
Ругань еще более развеселила Сашу, он подмигнул ребятам:
— Важный у меня начальник, не правда ли? Может, кто позарится?
Саша, не таясь, высказал свое мнение. Но ребята, не разделяя веселья Матросова, отчужденно посмотрели на него. Может, он сказал невпопад? Он начал подавать на шипорез брусок за бруском. Но теперь Сивый придирался к каждому пустяку. А Саша подчеркнуто не обращал на него внимания. Конечно, рано или поздно должна была произойти стычка. На глазах всего цеха зрела ссора.
«Другим лафа, — думал Саша. — Никто у них в печенке не сидит».
Он с завистью посматривал на Митьку Кислорода, который по своему обыкновению преспокойно лежал на сосновых досках. Других пот прошибает, а он даже в ус не дует. «Кислород экономит, зараза, — покосился на него Матросов. — Вот им никто, между прочим, не понукает. На него, очевидно, махнули рукой».
В эту минуту Саша был зол на все и на всех: и на дождь, который хлестал по окну, и на поясницу, которая ныла, и даже на Мишку Директора, который суетился возле мастера, просматривающего наряды. «Очевидно, вызывают в контору», — решил он про себя.
Дождавшись его ухода, он вдруг скорчил дурашливую гримасу и завопил:
— Ребята, чего вы надрываете животики?! Мастер ушел — перекур полагается!
Никто не обратил на него внимания.
— Неужели все тут глухонемые? Живот скрутило! Живот скрутило! Живот скрутило!
Подождал, рассчитывая, что хоть кто-нибудь оглянется. Но каждый был занят своей работой. Вкалывали проценты!
А ему здорово хотелось на себя обратить внимание. Он был бы доволен, если бы даже Директор сказал что-то вроде того, что, мол, приключилась беда с Сашей Матросовым!
Даже он, сукин сын, промолчал!
Саше ничего другого не оставалось делать, как расшвырять готовую продукцию.
Но даже этот «номер» ребята проглотили молча... Чудак он, конечно... Саша просто не знал, что все стоящие за станками ребята, или почти все, в свое время уже «откалывали такие номера». Поэтому их ничем уж нельзя было удивить. Для них это было пройденным этапом...
«Что еще выкинуть?» — подумал про себя Саша.
Пусть запомнят, как Матросов в цех пришел!.. Он ничего другого не придумал, как стать вверх ногами. Вот в таком виде, на руках, он прошел через весь цех. После небольшой заминки у дверей он в таком же положении направился на территорию... Таким путем одолел еще полсотни метров. Снова заняв нормальное положение, быстро оглянулся: может, подумал он с надеждой, кто в окно смотрит? Где уж там! Хоть ты лопни...
Ломая голову над тем, что бы еще натворить, он решил для начала вернуться в цех. Но не тут-то было! Ребята изнутри закрылись и на стук никак не реагировали.
Матросов стал бешено колотить в дверь.
Как раз за этим занятием его застала Ольга Васильевна.
— Вы, Матросов, разве не знаете, что в таких случаях лучше биться лбом?
— А ты кто такая, — взъерошился Матросов, — чтоб надо мной насмехаться?