Хозяин кабинета задумался. Даже перестал терзать нос.
— Тогда не проходит, — сказал он грустно. — А что, жениться вы… никак?
Слава фыркнул.
— На этом Шреке?! Лучше пусть убивают. Я в принципе не рвусь, а тут уж…
Михаил Серафимович хитро прищурился.
— Помнится, при заключении договора вы особенно упирали на то обстоятельство, что планируете вступить в брак по расчету.
Слава открыл рот, закрыл, открыл, встал, потом снова сел и отмахнулся со злостью:
— Да идите вы!.. Сами жениться!
— Ладно, — «судьбописец» водрузил на размятый нос очки. — Положение серьезное. Что я могу предложить? Утро вечера мудренее. Стрелка у вас в два? Идите домой, отоспитесь, придите в себя. Завтра в одиннадцать я позвоню, и мы решим, как поступить.
Слава ожидал услышать любую глупость, но к архаичному «утро вечера мудренее» готов не был.
— Отоспаться? Боюсь, у меня бессонница.
Хозяин кабинета невозмутимо протянул ему маленький белый тубус с таблетками.
— Примите вот это. Поможет.
Если бы Слава мог себе это позволить, он тотчас затолкал бы это лекарство в Михаила Серафимовича, но, к сожалению, люди, втравившие его в этот кошмар, оставались последней соломинкой, за которую он мог уцепиться.
Вечер не закончился поздней встречей с «господами баянами».
Слава немного успокоился, не заметив в черной чаше двора машины Рамиза. Он не удивился бы, обнаружив под дверью очередной пикет бывших «сокурсников», но, по большому счету, Голем был прав: послать их, и всего делов! Студентов Слава не опасался, куда грустнее было бы встретить новых игроков в «судьбу человека». Уже не важно, с какими намерениями появятся эти игроки: ни тех, кто давал, ни тех, кто требовал, измученный парень видеть уже не мог.
Войдя в темный подъезд, Слава на секунду замешкался, доставая из кармана узких джинсов ключи, и эта заминка позволила ему разминуться с дубиной, просвистевшей над самой макушкой и ударившейся о стену.
Слава молниеносно сел, тотчас бросился вперед, наугад подныривая под руку нападавшего. Врезавшись в невидимого врага и обхватив его руками, парень с облегчением почувствовал, что лиходей не отличается крепким телосложением.
Крутанув противника, Слава поймал его на противоходе и опрокинул на лестничный марш; дубина выпала и звонко запрыгала по ступенькам. Не видя толком, куда наносить удар, парень замер в боевой стойке, прикрыв голову и живот, готовый атаковать и защищаться.
Неподвижный силуэт сжавшегося в комок человека постепенно проступал из мрака, по мере того, как глаза привыкали к темноте.
— Студент! — выдохнул Слава, скорее с облегчением, и тут же от всего сердца пнул незадачливого террориста. Попал во что-то мягкое; негодяй в ответ всхлипнул.
— Стукач! — сказал студент. Это был тот самый правдолюб, которому разоблачения агентов давались много лучше, чем высшая математика. Только сейчас голос его звучал совсем не так уверенно и грозно, как на днях в подъезде, когда расклад сил был совсем иным. Нет, сейчас его реплика напоминала неуверенное тявканье шкодливого щенка.
— Молчал бы! — Слава осек его почти без злобы. — Сейчас вон возьму твою палку и надеру тебе задницу.
— Конечно, — всхлипнул правдолюб, — научили вас в КГБ приемам…
— Слушай, придурок! — Слава постарался разозлиться обратно. — Какой КГБ? Что вы дурью-то маетесь?
— Ты — стукач, и ты за это ответишь! — прозвучало тихо, но упрямо.
Положительно невозможно разозлиться на этого блаженного.
— Ну, какой стукач? — Слава почти стонал. — Нет, ты объясни мне, кто такой стукач? Стукач все время рядом, все время слушает, высматривает, вынюхивает, втирается в доверие, а потом доносы строчит, так?
— Ну, так. Втирается и строчит…
— Ну, а если вы никто меня не видели ни разу, и я вас не видел, то как я стучал-то на вас? Заочно, что ли? По фотографии, как экстрасенс? Вы меня не видели, я — вас. О чем стучать-то мне?
Студент задумался не на шутку. Даже руки опустил. Потом проговорил медленно:
— Да, странно как-то… Об этом мы не подумали…
— Странно! Не подумали! А еще с высшим образованием! Чего вы именно до меня домотались? Больше заочников что ли не было?
— Были… Но просто с фотографией этой… Странно так получилось… Вынырнул ты ниоткуда… Опять же с фотографом этим, Ромой. Он ведь точно стучал, мы выяснили. Он, кстати, потом новости вел, а теперь помощник депутата и будет сам баллотироваться…
— Баллотироваться! — передразнил Слава. — Слова умные знаешь, а соображать… Ну, и трясите своего фотографа до победного конца. Что ж вы бросаетесь на кого ни попадя с дубинами?
— Да, старик… Похоже, ты прав… Черт, как же мы не подумали! Мы ведь тебя не видели, и ты нас. Но мы ведь не знали, на кого и подумать, вроде как все пострадавшие. А тут так все складно разложилось, когда фотография эта…
— Складно! Разложилось! Сыщики хреновы!
— Старик, — студент приподнялся со ступенек, опасливо косясь на только что пнувшую его ногу, — похоже ты прав. Похоже, облажались мы…
— Мне бы ваши проблемы, — усмехнулся Слава.
— Старик, — студент неуверенно протянул ему руку, — ты уж… так что мы… давай…
Слава задумчиво посмотрел на протянутую ему руку, цыкнул зубом и молча двинулся мимо, к лифту. Он слышал, как за спиной переступил с ноги на ногу деморализованный противник, чувствовал на себе растерянный взгляд, но не хотел мириться. Вообще не хотел больше вспоминать об этой истории с выпускной фотографией. Хотя бы эта страница его новой биографии осталась в прошлом; даже шишку не набили. Эх, кабы все нависшие над ним проблемы разрешались столь быстро и легко! Слава готов был вытерпеть по паре ударов палкой по башке за то, чтобы отделаться от Рамиза и полоумного шпиона, и еще три удара — за Фрегата. А вот если бы пришел добрый дядя волшебник и предложил отмотать время вспять, забрать все карточки, призы, дипломы и прочие понты, вернуть Славино блеклое существование на излете коммерческих сил… О, такому чародею не грех подставить голову под дюжину шишек! Только не пришел волшебник…
Слава в полном недоумении оглядывался по сторонам, недоумевая, как занесло его на Красную площадь. И не собирался вроде ехать. Давненько он тут не хаживал, давненько…
Парень сделал было несколько шагов, но остановился: куда он, собственно, идет? Зачем он здесь? Куда направляется? Какой сегодня день?
Слава оглянулся по сторонам и отметил нечто странное. Площадь была необычно запружена народом, но не праздными зеваками или туристическими стайками, которые обычно составляют основную фауну подобных мест. Не то чтобы площадь была запружена народом под завязку, никому даже не было нужды касаться соседа локтем, но вздумай какая-нибудь деятельная бабуля прокатить по мостовой свою двухколесную торбу — вряд ли она смогла бы не проехать кому-то по ногам. Площадь заполнили самые разные люди: взрослые, дети, гражданские, военные, пенсионеры, бомжи и публика весьма матерая. В первый момент Слава даже не сообразил, что его насторожило, а потом понял: все эти люди стояли. Не прогуливались, не шли по площади, не толпились, а стояли неподвижными истуканами, как некогда застывали у входа в Мавзолей кремлевские гренадеры. Кстати сказать, все взоры обратились именно в сторону мавзолея, так что стоявший у самых торговых рядов Слава поначалу наблюдал в основном спины да профили, неподвижные, как на монетах; никто даже не вытягивал шеи и не переступал с места на место, чтобы лучше видеть происходящее впереди.
Подчиняясь то ли инстинкту, то ли просто неистребимому зуду любопытства, Слава медленно двинулся вперед, старательно обходя стоящих и искоса заглядывая в отчего-то бледные лица. От этих сжатых губ, немигающих глаз, устремленных в одну точку, делалось не по себе. Единственное, что как-то утешало: шелест неразборчивых слов, трепетавший среди этого необычного собрания. Слава пытался понять, о чем шепчут, временами даже казалось, что он улавливает фрагменты слов, даже обрывки фраз, но все же смысл ускользал. И нельзя было понять, кто шепчет; чье бы лицо ни находил взгляд — оно оказывалось неподвижно и немо. Как будто стоявшие нарочно замолкали при Славином приближении, как шаловливые ученики смиреют с приближением учителя.
Поглощенный лицами, Слава неожиданно быстро оказался у дверей склепа.
«А ведь никогда не посещал!» — мелькнуло в мозгу прежде, чем парень шагнул под гранитный свод.
Внутри усыпальница оказалась неожиданно просторной. Впрочем, Славе стоило труда войти, ибо здесь народ стоял куда плотнее. Непонятно зачем, пробираясь вперед, парень добрался до саркофага, в котором…
— Вот те на! — от неожиданности Слава даже произнес это вслух, заставив стоявших рядом вздрогнуть, а стоящих по ту сторону одра обратить на себя внимание.
Саркофаг был пуст. Подушка еще хранила форму от затылка самого беспокойного мертвеца, покрывало еще лежало, словно мумия сама откинула его в сторону, поднимаясь с ложа.
— А где же он? — Слава хотел задать этот вопрос чуть слышно, одними губами, а вышло громко, будто хриплый крик дневального.
Стоящие рядом тотчас отступили, возмущенно и испуганно воззрившись на посмевшего нарушить тишину нахала, и Слава оказался в плотном кольце потревоженных им людей.
Из толпы тотчас выступил пожилой человек в белом халате; из нагрудного кармана торчала старомодная трубочка-фонендоскоп.
— Я хотел только… — Слава с самым покаянным видом обратился к этому странному лекарю, но осекся, сообразив, что опять кричит, вместо того чтобы оправдаться и тихонько ретироваться вместе со своим досужим любопытством.
Только любопытство умудрилось выбраться, как шило из мешка:
— А где он?
— Где он? Где он? Где он? — приглушенное эхо покатилось по темному залу, выплеснулось наружу и разошлось по площади.
Слава нервно оглянулся.
— Вам лучше прилечь, — говорит человек в халате, показывая на саркофаг.
— Чего?! Офонарели?
— Его нужно немедленно уложить и сделать инъекцию, — говорит человек в халате, неизвестно к кому обращаясь.