Проводница некоторое время смотрела ему вслед, потом неуверенно окликнула:
— Эй! Две минуты всего стоим!
Странный пассажир не обернулся и даже не подал виду, что услышал ее.
Нечасто нынче спрыгивают с поезда посреди пути, а еще реже спрыгивают без того, чтобы угодить башкой прямиком под встречный товарняк. Под товарняк — еще куда ни шло, но чтобы вот так, за здорово живешь, из купейного да в тайгу?
Тем не менее скоро стало очевидно, что обладатель рецепта решил не возвращаться.
Проводница дернула округлым плечом и, прежде чем захлопнуть дверь вагона, процедила презрительно:
— Подумаешь, богема!
В этот час перед заходом солнца мошкары не так много, и можно посидеть на завалинке, просто попыхивая сигаретой. Где-то через час кровососов налетит столько, что никакой дым их не остановит.
Слава сидел на завалинке и дымил, без восторга и вдохновения уставившись на заливающий верхушки сосен закат. Нет, на свежем воздухе в нем не проснулись ни поэт, ни художник; на закат он смотрел лишь потому, что смотреть в этой местности больше не на что, а привычка пялиться в телевизор на сон грядущий осталась.
Одет Слава по местной моде: резиновые чулки химзащиты поверх валенок, ватные танковые штаны, камуфляж которых почти потерялся под многочисленными заплатками, китайский пуховик, давно лишившийся пуха, шапка, то ли засалившаяся донельзя, то ли сшитая уже из дохлой лисы.
Парень не только одет, как местные, не только свыкся с их укладом и бытом, он начал изучать повадки аборигенов и приспосабливаться к ним. Вот сейчас, услышав за углом избы неровный шаркающий шаг, сопровождающийся натужным сопением, Слава проворно «забычковал» свой «Честерфилд» и опустил окурок в щель между бревен.
Ровно через секунду из-за угла появился его сосед, Магний Изокович, которого сам Слава про себя величал коротко и звонко — Мазай.
Мазай никогда не перемещался с пустыми руками. Вот и сейчас в одной руке у него — польское пластиковое очко с треснувшей крышкой, в другой — скрученная газета. Мазай тяжело опустился рядом с парнем. Посидел немного, глядя на тот же закат, что и Слава, потом поднял руку с очком и молвил, не поворачивая головы:
— Вишь, какую дырку добыл. Сменял у егеря, ядрить его… Легкая. Можно с собой уносить.
Слава тоже не оторвался от заката. Главным образом оттого, что опасался, как бы дед не унюхал дорогой табак.
— Зачем ее уносить? — спросил парень вяло.
Мазай оживился:
— Зачем?! Чтобы не сперли, ядрить-контузить!
Слава восторга не разделил:
— Кто же ее тут сопрет? Какой смысл? Ведь все равно увидишь, кто с ней в сортир ходит.
Некоторое время они сидели. Мазай обдумывал услышанное, Славе просто спешить было некуда. Нарушил паузу Мазай:
— Оно, конечно. Вы, городские, в таких вопросах люди опытные. Из своих никто не возьмет. А забредет кто чужой?
Слава искренне восхитился предусмотрительностью деда:
— ЗАБРЕДЕТ?! Триста километров до железки, пятьсот до шоссе. КТО же это ЗАБРЕДЕТ?
Снова возникла пауза, Мазай добросовестно обдумал вопрос.
— И то, — наконец согласился, было, он, но тотчас поправился. — Не больно-то до нас доберешься. Но ты ж дошел. И если кто еще забредет, то потом ищи его…
Слава резко устал от этого спора и ограничился многозначительным взглядом и недвусмысленным движением бровей.
Еще помолчали, после чего Мазай перешел к главной цели своего визита:
— А что, не осталось сигаретки у тебя?
— Кончились давно, — не напрягаясь, соврал Слава.
— Жалко, — признался дед. — Интересные были сигаретки. Я в последнее время очень кашляю от самосада. А ведь бывало… Кстати. Тут у меня газетка. Вишь как, один хлопец наследство получил. Какой-то псих арабский завещал ему миллиард. Ни с того ни с сего. Фотография тут имеется. И главное, что не могут этого парня никак найти. А парень-то на тебя похож.
Слава среагировал не сразу. Сначала хотел дождаться, пока успокоится сердце, но кровяной насос молотил все быстрее. В любом случае местный обычай предписывал выдержать паузу.
— Дай-ка глянуть, — парень неспешно протянул предательски дрогнувшую руку.
— А что, сигареткой ли не угостишь? — ушлый пердун не спешил расставаться со своей газетой.
— Кончились, — напомнил Слава и выхватил газету.
— Ну, да. Я ж спрашивал! — притворно спохватился дед. — Чего шуршишь-то? «Пропахший наследник».
— Пропавший! — в сердцах поправил его Слава, всматриваясь в снимок. Когда он всмотрелся, разочарованию его не было предела. — Бля, дед, это же негр!
Мазай, ничуть не смутившись, пожал плечами:
— Да я не разбираюсь. Я гляжу, что вроде тоже молодой, с челкой, а уж негр или нет…
Слава уже углубился в другие статьи. Давно он не держал в руках центральных газет.
— Дед, а откуда тут газеты?
Мазаю вопрос странен:
— Так газет у нас хватает. У меня вон в сарае их…
Слава посмотрел на дату. Сплюнул, отбросил газету деду на колени и откинулся на спину. Что за страна?! Что за люди?! Уж каким себя хитрецом не считал Слава, но едва не попался на такую примитивную уловку! Не приходится удивляться, что Наполеон увяз в Руси по самые… впрочем, он был маленького роста, так что увяз, надо понимать, по грудь, по самые ордена.
Мазай подобрал газетный лист и начал отрывать край на самокрутку.
— Очень сухая бумага, даже в нужник не годится, — сообщил он беззлобно. — И табачок… кхе. Раньше-то шел за милую душу, а теперь, вишь, легкие слабые стали. Жалко, что нет у тебя сигаретки-то. Но если найдешь — побалуй старика… А вот скажи, мил человек, ты в Японии был?
— Нет, — сказал Слава, не выдерживая положенной паузы и не открывая глаз.
— Хм. Я вот надысь слыхал, эта самая Япония хочет у нас острова отобрать. Врут поди?
— Конечно, врут, — кивнул Слава. — Не нужны им острова. Они и свои отдадут, если наши выдадут им одного матерого разведчика. Кличка Палица.
— Вона как… а коли они свои острова отдадут, так где сами проживать будут?
— А с этим агентом они не пропадут.
— Ну, да. Небось к нам переселятся. Вон, как китайцы. Понастроят делянок… — он завернул свою «ножку» и обратился к собеседнику:
— Тебе скрутить? Чай, так и не навострился…
Есть в этих людях что-то положительное. Слава чуть улыбнулся и кивнул:
— Давай.
В тайге время тянется, как еловая смола. Мало-помалу отвыкаешь считать числа, замечать дни недели, так что трудно сказать, как долго еще скрывался в своем покосившемся домишке Слава. Но как-то ночью — это точно была ночь, потому что времена года и время суток даже в тайге не путаются — Слава поднялся, чтобы добраться до удобств во дворе. К ним, к удобствам во дворе, Слава так и не привык. Не беда еще выбежать спросонья во двор, но вот выбежать, чтобы угостить окрестных комаров, без меры обидно.
Слава накинул на плечи свой пуховик, сунул ноги в валенки, достал из-под досочки последнюю пачку «честера» с последней сигаретой. Поколебавшись, положил заначку на место, рядом с совершенно бесполезными в этих краях сорока девятью тысячами евро. Не хотелось тратить последнюю порцию хорошего табака так бездарно, ради того, чтобы избавиться от десятка мелких укусов, хотелось раскурить ее неспешно, с толком, пропустив через себя каждую молекулу никотина.
Слава выбежал в сени, откинул полено, подпиравшее покосившуюся дверь. Тяжелая створка сама подалась внутрь, и парень обомлел: на фоне ночного неба ясно выделялись два силуэта. На пороге Славиной избушки стояли мужчины в черных костюмах, черных очках, в безупречно белых рубашках. Появление роты спецназа в полной выкладке не произвело бы подобного впечатления, как эти двое в безупречно выглаженных сорочках и тускло поблескивающих ботинках черной кожи.
— Вячеслав Николаевич? — спросил один из них густым баритоном.
Вместо ответа Слава громко сглотнул. Так громко, что где-то за околицей ему ответила ночная птица.
— А мы к вам по делу, — сообщил гость.
Второй гость тоже решил принять участие в беседе и добавил:
— По важному делу. Мы…
Слава вдруг замахал руками. Его прямо-таки скрючило от смеха, вызванного дурацкой мыслью, нелепой догадкой о цели визита этих людей. Да и догадкой-то это не назовешь, так, бред, ребячество.
Ночные гости, не меняя поз, недоуменно переглянулись, но не стали ни вмешиваться в Славино веселье, ни пресекать его.
Слава же разошелся не на шутку: он обливался слезами, приседал, корчился, показывая на гостей пальцем, пока один из них не попытался внести некоторую ясность в происходящее:
— А?..
Слава отчаянно замахал руками:
— Не говорите ничего! Я сам угадаю. Вы — «люди в черном»? Пришли арестовать меня по обвинению в межпланетном терроризме. Я угадал?
Гости переглянулись, снова воззрились на Славу. Слава посмотрел на них. Ни тени улыбки, ни отсвета растерянности в лицах. Напротив, эти двое смотрели на Славу испытующе и сосредоточенно.
Приступ смеха сошел на нет. Не вызывали эти странные гости улыбки. Слава с опаской взглянул на их неправдоподобно черные в этой глухомани ботинки, на пыльную дорогу, где непременно должны были отпечататься, но не отпечатались следы.
Трое мужчин долго смотрели друг на друга сквозь густые сумерки, и ни один не издал ни звука. Потом все трое, не сговариваясь, подняли глаза к усыпанному алмазной перхотью ночному небу, не замутненному ни единым облаком, ни даже струйкой табачного дыма.
Слава сразу нашел над головой самую яркую звезду. И звезда подмигнула, как это часто случается со звездами. То ли ему подмигнула, то ли странным людям в очень черных ботинках…
РАЗВОД ПО-НАШЕМУ
Странно было видеть Катьку в таком виде, да еще привязанной за руки и за ноги к табуретке.
Нет, не ту Катьку, что работает с Носатым и теми ментами у Ленинградского вокзала. И не Катьку по прозвищу Чайхана. Чайхану привязать никаких веревок не хватит, и даже если прикрепить ее к табурету, тот раскинет ножки в стороны.