Ось ординат — страница 30 из 44

— Вадик, ну, пожалуйста!

Лещ остолбенел второй раз за сегодняшний день. Никак не ожидал он, что девушка Миши Ленивца знает его имя. Не кличку даже, а имя! Имя-то, небось, ни Руслан, ни Дуболом не знали.

— Пожалуйста, под левой коленкой! — продолжала просить Катька.

Парень машинально опустил взгляд и нашел указанное место. Белоснежный шнур обвивал округлую коленку и, судя по цвету кожи, довольно сильно врезался в мышцу. Пожалуй, если немного сдвинуть его вниз, то беды не будет, а вот…

Лещ вовремя опомнился и отогнал крамольную мысль помочь приговоренной. Парень даже обернулся в сторону спиленных деревьев, словно расположившееся мужики могли разгадать его мысли.

— Вадик! — голос девушки дрогнул. — Ну, Вадик!

Прежде Лещ не единожды мечтал о том, чтобы заносчивая девица оказалась в его власти, чтобы отплатить ей за все издевательства. И вот, поди ж ты, судьба предоставила шанс. И всего-то и нужно делать, что ничего не делать. Не помогать. Не делать пустякового движения, способного облегчить страдания жертвы. Оставалось стоять, сунув руки в карманы, слушать жалобные стоны и причитания, да наслаждаться этой изощренной местью.

Но ни радости, ни злорадства парень не испытывал. Скорее, оказавшаяся в его руках власть тяготила, и каждый новый возглас действовал на нервы. Он уже не был рад своему участию в этих похоронах, но и жалости к девушке не испытывал. В конце концов хорошо смеется тот, кто смеется последним. Скорее бы заканчивался этот перекур! Вывалить на эту дуру раствор и свалить по домам!

Катька передохнула с полминуты, а потом заговорила снова:

— Вадик, ну ты же нормальный парень. Ты же не такой урод, как они!

— Очень интересно! — вырвалось у Леща.

Катька не стала развивать эту тему.

— Ну, сдвинь ты эту веревку! — потребовала она уже со злостью. — Что ты, как сучонок задрипанный, боишься пальцем шевельнуть! Не убьют они тебя.

Лещ заколебался. Конечно, девушка самым примитивным образом пыталась взять его на «слабо», но оставаться трусом не хотелось, тем более, что доказать обратное было так просто: всего лишь сдвинуть веревку. Если по уму, то не стоило возиться: что бы Катька ни думала о Леще, ее мнение скоро окажется внутри бетонной опоры. Зато была возможность потренировать силу воли. Но можно и рисонуться напоследок, шевельнуть пальцем и заткнуть девочке рот, чтобы она напоследок убедилась, что Вадик Лещинский — не просто так козявка, не шестой номер, а кое-что поглавней. Всегда, даже в самом пустяшном споре, соблазнительно оставить за собой последнее слово.

Соблазн был велик, и парню стоило усилий не поддаться.

— Да потерпи уж немного! — сказал он, осклабившись, имея в виду скорую экзекуцию. Этой жестокой шуткой парень подбадривал свою непоколебимость.

— Глупый ты совсем еще… — произнесла Катька так тихо, что едва можно было расслышать. — Зеленый.

И голова ее безвольно упала.

— Сама больно умная! — пробурчал Лещ. — Сидит тут… и умничает. Небось, умных в цемент не замуровывают!

— Много ты знаешь об умных! — огрызнулась Катька. — Ты умных только по телевизору и видел. Да и то не знаешь, кто из них умный, потому что у самого две извилины, как у ежа!

Лещ никогда не славился быстротой ответов. Замешкался он и теперь, досадуя, что его извилины извиваются предательски неторопливо.

— Да, я умная, — продолжала Катька уже иным тоном. Таким тоном с Лещом говорил только директор школы, когда объяснял, что восьми классов Лещу хватит на всю оставшуюся жизнь, а в колонию его примут безо всяких вступительных экзаменов.

— Я умная. Потому что я год назад знала, что окажусь в таком дерьме. А ты не представляешь себе даже то, где окажешься вечером. Потому что у тебя две извилины, как у ежа.

— Зато я точно знаю, где ты окажешься сегодня вечером! — Лещ не смог сдержать нервный смешок.

Небольшая пауза свидетельствовала о том, что замечание задело умную девушку за живое. Пока живое, потому что через несколько минут все изменится. Эта умная девушка совсем скоро сгинет, и ни ее хваленый ум, ни спесь, ни смазливая рожица не помогут выбраться на поверхность. Еще несколько минут и ее плавно поднимут за плечи и неласково кинут в квадратную яму.

Если разобраться, она уже не совсем сидит на табурете. Она уже постепенно, постепенно опускается в эту яму, как пересыпается песок в часах. Одной ногой в могиле? Нет, ноги здесь ни при чем, ноги ее при ней. А вот желудок можно считать уже отмершим, потому что воспользоваться им ей уже не придется никогда. Она никогда уже ничего не проглотит. И не выпьет. И не напьется до поросячьего визга. И много чего она уже не сможет делать: в солярии загорать, жвачку жевать, рекламу смотреть, трахаться, чесаться, болтать вздор и говорить всякие гадости про Леща или кого-то еще.

— Ты обо мне не беспокойся, — наконец процедила Катька сквозь зубы. — На мою судьбу ты никак повлиять не сможешь. Как ни тужься. О себе подумай.

— А чего мне? — Лещ постарался возможно небрежнее передернуть плечами, не сообразив сразу, что собеседница смотрит в землю, и никаких его телодвижений видеть не может. — У меня все в порядке.

— В порядке? — последовал смешок.

— Да уж! Мне не светит купаться в растворе!

Конечно, не светит. Кому понадобится городить такой огород из-за такой ерунды, как Вадик Лещинский? Тебя просто выбросят на свалку и слегка припорошат мусором. А кому вообще понадобится тебя убивать? Только руки пачкать. Если ты надоешь или начнешь раздражать, просто получишь пинка под зад. Так ведь? Таких мальчиков по подворотням ошивается море. Найдут другого.

Лещ продолжал не успевать за этим монологом и успел взрастить только один вопрос:

— А ты откуда знаешь мое имя?

— Откуда? — Катька помолчала. — Поправь веревку — скажу!

— Обойдусь, — фыркнул Лещ. — Не хочешь — не говори.

— Из досье, — неожиданно ответила девушка.

— Чего?

— Из твоего досье, дурачок!

— Какого досье?

— Обычного досье, какое составляют у нас на всех бандитов и уголовников. На тебя тоже заведено дело. Совсем тоненькая папочка. Тоньше всех. Даже смешно брать ее в руки. Там всего-то два листочка, на одном твои анкетные данные, а на втором написано большим буквами: ДУРАК.

Лещу показалось, что Катька от страха спятила: какие-то папочки, досье, анкетные данные. Пургу какую-то метет. И вообще она странно ведет себя: не плачет, не просит пощады, не пытается вырваться. Еще и рассуждает, кто умней. Так себя ведут перед смертью только голливудские супермены и советские партизаны. Лещ бы на ее месте очень даже испугался и героя корчить не стал. На фиг надо! Лучше поплакать, пустить слюни до шнурков, признать себя козлом и гадом, но пожить потом. «Пять минут позора…». Лещ не помнил, откуда эта фраза и чем она заканчивается, но точно помнил, что ее смысл как раз в том, что нечего выпендриваться, если тебя держат клещами за гланды.

— Но ты не расстраивайся, — смеясь почти в голос, продолжала девушка. — На этот раз тебе подфартило, потому что за тобой ничего нет. Если будешь давать показания, то отделаешься легким испугом.

— Чего ты тут мутишь? Какие досье? Какие показания?

— На следствии, дурачок. Я внедренный агент особого отдела. У меня в лифчике передатчик, который записывает все, что здесь происходит. Примерно в двухстах метрах отсюда находится опергруппа, которая внимательно все это слушает и записывает. Через несколько минут они появятся со стороны города и повяжут вас всех, как сбежавших из зоопарка мартышек. Дальше — следствие, и вся ваша шайка-лейка уже обеспечила себе срок. За исключением тебя. Если ты будешь вести себя хорошо и будешь оказывать следствию посильную помощь, если ты дашь показания в суде, если ты…

Она говорила, и каждое слово било по темечку, как медная колотушка; в голове у Леща гудело, как в трансформаторной будке, в животе забурлило, колени задрожали и только чудом не сложились.

Как ни сложно складывались взаимоотношения Леща с головой, он умудрился сопоставить кое-какие факты.

Примерно месяц назад он краем уха услышал о двух проколах и аресте двух уважаемых и нескольких малоуважаемых членов бригады. Тогда же прозвучало зловещее словцо «утечка». А Катьку захватили и привезли сюда без каких-то особых комментариев, лишь Руслан обронил расплывчатое «ссучилась она» и напел мотивчик «Мурки». Историю Мурки все помнят, но Лещ не сразу просек этот прозрачный намек.

А теперь все сходилось! Аресты, «утечка», «Мурка». И то, что Катьку так капитально закрывали, хотя любую другую шалаву просто прогнали бы с глаз долой. И то, что на выполнение несложного дела Ленивец отрядил двух своих лучших людей да еще с помощниками. Теперь Лещ сообразил, почем в Багдаде опята. Выходит, Катька — стукачка, и за это ее отправляют в расход. Дело справедливое, только, по словам Катьки, нарисовалась совсем неожиданная картинка. Ситуация выглядела шиворот-навыворот и ни единым клыком не улыбалась присутствующим. Оказывается, ситуацию контролирует отнюдь не присматривающий Лещ и не командующий парадом Руслан, а скрюченная на стуле Катька. И не доверять ей нет причин, потому что олимпийское спокойствие этой твари — лучшее доказательство ее радужного настроения. Ей теперь небось медаль дадут…

Рискуя просесть на подгибающихся коленях, Лещ повернулся туда, где трепались о чем-то ничего не подозревающие Руслан и Дуболом.

Закричать? Броситься к ним с предупреждением? Глупо. Передатчик доставит его крики раньше, чем они долетят до ушей Руслана. Да и что толку в таком предупреждении? Все пропало. Пропало! Может, подумать о своей шкуре? Спасти хоть ее?

Лещ посмотрел на торчащие позвонки, подумал о передатчике, о допросе, о тонкой папке с двумя листочками. Ведь он и впрямь ничего не сделал. Бегать за пивом и куревом для бандитов не криминал. Его не за что осудить. Его не за что наказывать. И он совсем не хочет в тюрьму. Ни капельки не хочет. Но сотрудничать со следствием? Давать показания? Его найдут и прикончат. С цементом мудрить, наверное, не станут, но глотку порвут элементарно.