— Тогда точно пойдем в ментовку!
— А сейчас-то чего делать? — мучился своим вопросом Лопата.
— Надо бабки искать, — пробурчал Сима.
— А где?
Искать деньги оказалось даже труднее, чем их тратить. Сумма, поначалу казавшаяся вполне реальной на фоне миллионных афер, о которых ежедневно вещают по телевизору, на деле угнетала своей недостижимостью. Понятно, что все хором сдали обратно свои доли добычи. Забавно, что никто ничего не потратил, словно предчувствовали недоброе. Покряхтев, к вечеру собрали еще четыре тысячи. Пух свез на «Савелу» свой компьютер, Марк занял у брата семь сотен, Сима просто добыл где-то полторы штуки. Не внес своей лепты только Лопата.
— Продам мотоцикл, — заверил он. — Но до завтра-то не успею! Не ночью же я буду им торговать!
— Ты если надеешься, что продавать его не придется — зря, — строго сказал ему Сима. — И лучше бы ты продал его дешевле, но поскорее, а то больше на процентах потеряешь.
— Я уж сам как-нибудь… — огрызнулся Лопата, раздраженный прозорливостью приятеля.
— Ты теперь не сам, — строго напомнил ему Марк. — Ты теперь один из нас, идиотов со включенным счетчиком. Тебе, кстати, Боря деньги вернул? Так тряхни его; лишние двести баксов лишними не бывают.
К двенадцати следующего дня Марк отвез первую собранную сумму. Если учесть проценты, то за компанией оставался долг еще в шесть тысяч восемьсот, которые надо было изобретать.
Лопата продал мотоцикл. Задешево продал, но быстро. Правда, Сима подозревал, что туповатый приятель проявил-таки смекалку и утаил часть суммы. Еще Лопата получил долг с Бориса. Так или иначе, но долг четверки в следующие два дня сократился до трех тысяч.
— Поднажмем! — подбадривал компанию Сима. — Осталось немного.
— То-то и оно, что ничего не осталось, — проскулил в ответ Пух. — Ни дисков, ни компьютера, ни плеера. Да еще должен три сотни. Плеер — еще ладно, но предкам пришлось наврать, что комп я в ремонт сдал. Сестра воду мутит, что ей играть не на чем, и мать теперь на мозг давит: когда заберешь? Бляхен, мне теперь год на новую машину копить!
— Нечего было чеки разбрасывать! — припомнил ему Лопата. — Тебе еще есть, с чего копить, а я остался и без байка, и без средств к существованию.
— А кто нам присоветовал этот подъезд?! — неудачно перевел стрелки Пух.
— Чем тебе плох подъезд? — грозно переспросил Лопата. — По-моему, бабок сняли нормально. И если бы не один тормоз, то все прошло бы четко.
— Так что, я виноват?!
— А неужели нет? Пшикнул бы сразу, так он и не рассмотрел бы никого. А тут пришлось его по башке бить! Да еще чек этот…
— Можно подумать, это ты бил!
— Хватит собачиться! — на правах признанного героя осадил их Марк. — Надо напрячь мозги еще на три тысячи.
— У меня уже не напрягаются, — вздохнул Пух. — Я уже исчерпал все резервы.
— И я, — поддакнул Лопата, — все исчерпал. Выгреб подчистую. Могу еще у отца в гараже взять мешок пустых бутылок.
— Слушай, Марк, — заговорил Сима. — А может, поговорить с ними? Объяснить, что, мол, раскаиваемся, вину свою признаем целиком и полностью. Ну, нет у нас денег. Так, может, мы как-то отработаем или что-нибудь еще? Сильно у этого козла башка разбита?
Марк хмыкнул.
— Ты что, думаешь, он сам за деньгами приходит? Может, ты думаешь, что он сам нас искал и это — Марк показал на свою распухшую голову — его работа? Фиг-то там. Я, может, и не завалил бы этого доходягу один на один, то уж разукрасить так себя не позволил. Нет, Сима, эти гады присылают за деньгами курьера. И прелесть этого курьера в том, что он глухонемой, а значит, спорить с ним или объяснять, что денег нет, но есть желание поработать, — пустое дело.
— Глухонемой, — потрясенно повторил Сима. — Но постой-ка! Если он глухонемой, то как вы с ним деньги считаете?
— Глухонемой не значит идиот. Даже наоборот: он считает в уме, как твой калькулятор. Я ему отдаю деньги, он их пересчитывает, прикидывает в голове и пишет на бумажке цифры. Три цифры: сколько получено в счет долга, сколько процентов и сколько еще осталось. И все. Пишет и сразу уходит.
— А на кой они присылают глухонемого? — поинтересовался Лопата.
— А чтобы не слушал глупых предложений и ничего не сболтнул, если его заметут, — охотно пояснил товарищу Марк. — Мне один мент рассказывал, как они глухонемого взяли с наркотой. Полный капут! Сорок минут ушло только на то, чтобы установить его личность. Ему что, он косит под дурака и мотает башкой, что, мол, неграмотный. Почти сутки они всей группой этого хлопца пантомимой развлекали, пока переводчика прислали. А и прислали переводчика — толку немного. Косить под дурака можно и через переводчика. И потом у них ведь язык не как наш, слов меньше, так что еще куча вариантов толкования ответов. Что ни запишут в протокол, все потом можно оспорить: не так поняли, типа. Варианты отработаны, так что лучше с ними не связываться.
— Круто, — покачал головой Пух.
— Круто, не круто, но записку он может передать? — не сдавался Сима.
Марк пожал плечами:
— Передать он может, если возьмет. Только я не врублюсь никак, что ты хочешь им предложить? Как ты собираешься отрабатывать бабки? Если бы мы были крутыми медвежатниками или юными следопытами или хоть кем-нибудь, но мы ж ни хрена особенного не умеем. А шпаны вокруг и так трется до ряби в глазах. Тебе даже наркоту не дадут перевозить, потому что ты говорящий, не в меру грамотный, и у них табуны курьеров, которые все что хочешь сделают за одну таблетку. Так что расслабься, в мафию тебя не запишут.
— До чего же ты умный! — разозлился Сима. — Может, ты теперь так же красиво расскажешь, где взять оставшиеся три штуки?
— Надо занять у предков, — спокойно ответил Марк.
— Чего-чего?
— Ты офигел?
— А чего я офигел-то? — Марк пожал плечами. — К чьей же помощи прибегать нам в последнюю минуту, как не к помощи самых близких людей? К тому же, предки наши, шнурки шнурками, но они люди взрослые. У взрослых больше возможностей, чем у нас. Согласен? И в любом случае лучше объясняться со своими, чем с бандюгами.
— Не знаю, не знаю, — скривился Лопата. — Бандюганы — публика понятная. В худшем случае порежут.
Парни посмотрели на Лопату с понятным удивлением.
— А чего вы пялитесь-то? Моему бате привили любовь ко всякому пролетариату, а прочие социальные элементы он по-коммунистически ненавидит. Если я ему скажу, что немножко вступил в банду, самую капельку занялся грабежами и теперь поставлен на пустяшные деньги, то он в лучшем случае спустит с меня заживо шкуру. Только мою шкуру продать не получится, так что денег от этого не прибудет. Если я бате расскажу, что бабки нужны, то он только посочувствует. Или разрешит взять в гараже пустые бутылки. Нет у него бабок. И в долг ему никто не даст, потому что он и так всем должен, а остальное пропивает.
Выговорившись, Лопата пошевелил губами, готовясь к традиционному плевку, но почему-то передумал и оставил свои слюни при себе.
— У моих тоже пусто, — сказал Пух печально. — Месяц назад бабулю хоронили; семейный бюджет порвался, как шарик Пятачка. А насчет принципиальности моих предков, будьте уверены, что они тотчас созовут всех окрестных ментов.
— Кстати, да, Марк, — подхватил Сима. — Никаких предков подключать нельзя. Проще самим накатать заяву в РУБОП. А заодно составить явку с повинной.
— Тогда что будем делать? — пожал Марк плечами с таким равнодушием, словно его проблема долгов касалась в последнюю очередь. — Нам надо три штуки. А у нас есть четыреста баксов. Триста мы отдадим в качестве процентов, а две девятьсот надо будет выкапывать завтра. А завтра, я так понимаю, не будет ни гроша.
— Завтра стипендия, — произнес Пух отстраненно.
— Смешно сказал, Пух!
— Может, это? Еще пьяных потрясти? — неуверенно предложил Лопата.
— Что-то больше не хочется, — признался Марк. — Очень нерентабельный бизнес, парни. И я, если кто помнит, с самого начала говорил, что кончится эта затея полной лажей.
— Ну и гордись, прорицатель хренов!
— Давайте так, — сказал Сима скучным голосом. — Давайте мы эти бабки сегодня отдадим, так? Но пусть Марк передаст через этого немого записку, что так, мол, и так, но больше платить нечем. Пусть нам какую-нибудь раскладку дадут. В конце концов, я согласен разгружать вагоны с контрабандой. Или следить за кем-нибудь.
— Он согласен! — хмыкнул Пух.
— А ты предложи, что получше! — огрызнулся Сима.
Полаявшись еще минуту, приятели сели писать записку.
— Ты где так долго?!
Марк и впрямь изрядно задержался, и компаньоны его успели понастроить столько версий его длительного отсутствия, что хватило бы на приличный телесериал.
— Что ответили?! Что молчишь? Где ты был, блин?!
Марк криво усмехнулся, выдержал паузу и медленно поднял подол толстовки. Левую часть живота пересекала толстенная повязка, без скупости облепленная пластырем вдоль и поперек; кожа вокруг этой наклейки была полита йодом.
Трое парней невольно подались вперед, склонившись над этим шедевром оперативной хирургии.
— Это чего? — поинтересовался Лопата.
— Это — шесть швов, наложенные поперек резаной раны, — сообщил Марк.
— Типа тебя?..
— Типа меня. Это ответ на ваше предложение. Пером поперек живота. Еще будут идеи по трудоустройству? Или будем деньги искать?
— А где их искать-то? — спросил Пух, зачарованно продолжая взирать на хирургический гербарий, который Марк не спешил прятать.
— Уж не знаю, где, но, не дай Бог, завтра наш долг затикает в обратную сторону.
— Ставлю на голосование предложение Лопаты, — Сима поднял руку.
Пух и Лопата переглянулись.
— А чего остается-то? — и Лопата поднял свою пятерню.
— Да… — Пух с заметным усилием согнул локоть.
— А ты, Марк?
— А что я? — пожал тот плечами. — Во-первых, большинство уже налицо. Во-вторых, чего вы тут устроили референдум-то? Опустите руки, идиоты. На нас вон косятся…