Рамиз сел и захлопнул дверцу.
— Виноват ты передо мной, Слава, — кавказец печально напомнил суть дела.
— А вы ничего не путаете? — спросил Слава вежливо. — Меня тут вчера уже приняли за сотрудника КГБ и любимого пионера Андропова.
Вместо ответа кавказец бросил на сиденье между ними пачку фотографий. Штук десять.
— Помнишь горячие пески Италии?
— Какой Италии? — Слава едва не подавился нервным смешком. — Я дальше Евпатории…
Стопка фотографий разложилась веером. Слава поднял их. На снимках какие-то люди. Много хорошо одетых людей в фешенебельных интерьерах, на фоне моря, на каком-то чудном газоне, в Пизанской башне. Снимки походили на кадры с массовкой из какого-нибудь фильма про светскую жизнь проклятых буржуев.
Слава хотел уже положить снимки на место, когда узнал в одном из щурившихся на яркое итальянское солнце туристов… себя. Он внимательнее всмотрелся в другие лица. Ничего знакомого. Не мудрено! Слава никогда не был в Пизе. Без сомнения, фотография эта тоже появилась с легкой руки Михаила Серафимовича. Хренов кудесник! Что еще за «побочные потери» или как их там, выбросило на Славин берег сегодня?
Он положил фотографию на сиденье и стал изучать вторую, ища в толпе свою физиономию.
Кавказец взял отложенный снимок за уголок и поднял на уровень глаз. Брови его сдвинулись, и он смотрел на своего молодого гостя с угрозой и ожиданием, как прокурор, предъявивший подсудимому неопровержимую улику.
— Ну? — требовательно спросил он. — Освежил память?
Скверно, что сам Слава не понимал, что криминального в этом снимке. Решил он прикинуться дуриком.
— Думаете, это я ее так? — Слава щелкнул ногтем по накрененной башне. — Напрасно! Я когда приехал туда, ее уже перекосило. Я думаю, итальянцы сами ее нагнули, чтобы с наших туристов деньги драть…
Посмеяться вдоволь не удалось, потому что на шею Славе накинули шнурок и сильно сдавили горло, оставив минимум места для прохода воздуха. Какой-то гад прятался в багажном отсеке позади Славиного сиденья.
Захрипев, Слава попытался подцепить шнурок пальцами, а другую руку закинул за голову, надеясь нашарить голову нападавшего. Он тщетно поискал глазами водительское зеркало, которое могло помочь в прояснении обстановки за спиной. Зеркало оказалось повернуто самым нелепым образом, почти торцом.
Нескольких секунд бесплодной борьбы оказалось достаточно, чтобы понять: душить намертво гостя не собираются: шнур позволял худо-бедно дышать, хотя и врезался в тело. Слава счел за благо прекратить пустые попытки освободиться и затих, скосив взгляд на кавказца, невозмутимо наблюдавшего за происходящим.
Подождав, пока телодвижения пленника сойдут на нет, Рамиз поднес фотографию к его лицу, указав пальцем на лицо дородной девицы в кустодиевском стиле и кошмарном хипповом прикиде, безжалостно подчеркивавшем все изъяны ее фигуры.
— Помнишь ее?
Слава искренне ужаснулся и замотал головой насколько позволял шнурок.
Испуг, отразившийся в его глазах, кавказец истолковал как-то по-своему. Лицо его как будто подобрело.
— Помнишь, шакал, — сказал Рамиз довольно. — Поразвлекся, значит, и решил сбежать? Думал, некому вступиться за сироту?
— Не-е… Не помню, извините… — прохрипел Слава.
— Осрамил девушку, — не обращая внимания на хрипы, продолжал Рамиз. — Когда я узнал, то хотел тебя просто зарезать. Но она, дурочка, просила за твою паршивую шкуру. Влюбилась наша Лола.
— В меня? — Слава испугался по-настоящему. — Это она вам сказала, что мы?.. Ну, что я и она?..
— Заткнись, шакал! Лола — честная девушка, такого не скажет.
— Но подождите… — Слава обрадовался, что нашел брешь в цепи доказательств, но обрадовался рано, что подтвердил вновь натянувшийся шнурок.
— Подождем, шакал, — сказал Рамиз, повернувши грозное лицо. — Неделю подождем. Закругляй свои дела и приезжай в Афон просить ее руки. И молись, чтобы она тебе не отказала. А то скормлю собакам.
Несмотря на недостаток воздуха, Слава хотел еще что-то возразить, но крепкие руки схватили его за волосы и буквально выкинули вон из машины под колеса проносящегося попутного транспорта. Догонять джип не имело смысла. Настроение идти за ликером и вообще зашивать что-либо улетучилось. Появилась идея взять кусок чугунной трубы и пойти в гости к Михаилу Серафимовичу.
При всем Алисином такте глаза девушки округлились.
Не столько расстроило ее предложение перенести приятный вечер на другой день, сколько удивила лиловая полоса над воротником шефа, на которую она уставилась, вопреки своему воспитанию. Хороший способ проверить, насколько она надежный человек: настучит боссу или не настучит?
— У меня обострение аллергии, — мрачно сообщил своему референту Слава, выключая компьютер. — Я буду завтра с утра. Все встречи и весь план в силе.
— Есть такой крем… — начала было Алиса, дотрагиваясь пальчиком до шеи.
— Не нужно, — перебил ее Слава. — Я знаю, как бороться с аллергией.
Когда вечером того же дня Слава переступил порог своей квартиры, выяснилось, что борьба с аллергией — дело не столь простое, как казалось ему вначале. Выяснилось это в тот самый момент, когда парень захлопнул за собой входную дверь. Простенький английский замок щелкнул за спиной обыденно и безболезненно, но одновременно со щелчком замка щелкнул предохранитель пистолета, и в Славин затылок неласково ткнулся холодный металл.
— Медленно открой дверь и входи, — проговорил человек за спиной.
Слава не собирался спорить. Рабочие звуки боевого оружия бывший морской пехотинец знал хорошо и делать глупости, имея за собой человека со стволом, не собирался. Вздохнул только, что никак не может спокойно войти в собственную квартиру. Вчера борцы с доносчиками норовили затеять потасовку у порога, сегодня вот посерьезней вредители.
Вредителей, между прочим, оказалось аж четверо, и все они без стеснения вошли за ним.
Когда дверь была закрыта, Славе позволили повернуться, получить удар поддых и усесться в углу в кресле.
Рожи бандитские, кожаные куртки, цепочки золотые, глазки — оловянные пуговицы. И разговор пошел в соответствующем стиле:
— Ну, че?
По опыту Слава знал, что риторические вопросы можно и должно игнорировать, пока они не станут конкретнее.
— Ты че, парень, смелый стал? Или шибко борзый? Ты чего людей вздумал нагружать? Кто тебе право такое дал, а?
Слава не ответил. Он был занят клятвой. Клятва о том, что если он выберется из этой передряги живым, то непременно воспользуется трубой для коррекции формы головы Михаила Серафимовича. Он пройдется ей по лысому куполу этого гада, он поставит по роскошному фонарю под каждым рыбьим глазом этого Оле-Лукойе, проклятого сказочника…
— Че ты до Толяна домотался? — продолжал, поигрывая пистолетом, бандит. — Че ты к парню пристал?
Ах, вот оно что! Так эти парни заявились постоять за Толю, который никак, видно, не хочет расставаться с деньгами. Его, Славы, деньгами. Этот гад даже подослал братков, чтобы отмазаться от своего долга. Неужели это обошлось дешевле, чем пять сотен? Или всему виной патологическая жадность? Напрасно, выходит, Слава клялся по поводу Михаила Серафимовича, хотя косвенно именно он виноват в этой коллизии. Не отдай Слава все деньги за новую историю своей жизни, не возникло бы нужды трясти Толю.
— Че молчишь, а?
Надо было отвечать на вопрос, а то бодяга потянулась бы по теме неуважения и нежелания общаться. Сегодняшним Славиным гостям только и нужен повод, чтобы придраться к чему-то, начать требовать сатисфакций, «ставить на бабки». Эти псы, небось, и не взяли ничего с Толика, рассчитывая выбить все, что можно, самим, а пятьсот баксов вроде как списались в уплату за наводку. Скверная история, но надо как-то выбираться из переделки.
— Он мне должен деньги, — ответил Слава, стараясь говорить ровно, без каких бы то ни было эмоций и не глядя ни на кого конкретно.
— А че ты глаза прячешь?!
Старая песня. Клиент прячет глаза, проявляя неучтивость. Но если бы Слава посмотрел на кого-нибудь из бандитов, то вышло бы еще хуже, его спросили бы «чего пялишься?» или «чего смотришь волком?», а это уже неуважение или агрессия в адрес кого-то конкретного. Захватывающая дипломатическая игра, в которой постоянно приходилось выбирать из двух зол, началась.
— Ты, типа, угрожал парню, я правильно понял?
— Я не угрожал, а выразил настойчивое желание получить назад свои деньги. И что ж мне с ним целоваться? Должен деньги — отдавай, маленький, что ли?
— И расписка у тебя имеется?
— Он мне слово дал, что отдаст через неделю.
— И свидетели есть?
— Причем тут свидетели? Это наше с ним дело. Я никого больше не впутывал. Разобрались бы с ним.
— А он говорит, что ничего не должен тебе… — разговаривая, бандит бесцеремонно передвигался по комнате, заглядывая в ящики, пробегая взглядом бумаги и квитанции, — кому верить?
— Мое слово против его слова, — пожал плечами Слава, с беспокойством следя за ходом этого импровизированного обыска. — Ничья. Так же, кстати, как в вопросе с угрозами. Он говорит, что я угрожал, я говорю, что нет. Я тоже могу сказать, что он угрожал мне. Кстати сказать, вы-то сюда приперлись, а он спит себе спокойно, и никто к нему в квартиру не врывается. Так?
— Так. Ага, — хмыкнул бандит. — Толя спит сейчас спокойно. Только голова его и рука спят в морге, а где спит все остальное — непонятно.
Слава сглотнул, едва не поперхнувшись заготовленной репликой.
— И что прикольно, братан, он исчез через десять минут после твоего звонка. Куда девался? Куда пошел? Зачем выбросил руку и голову в канализацию? Одни вопросы. А вот базар ваш записан на пленочку, паря… Что это такое? — бандит осторожно взял в руки какую-то клубную карту и, быстро изучив, прочел нараспев: «Клуб „Экумена“».
Он многозначительно посмотрел на Славу.
— По клубам любишь ходить?
Слава неопределенно махнул рукой: — Было время.
— А кто такой этот Экумэн? Крутой мэн?