— Это одно слово. Кажется, на латыни.
— Офигеть! — сказал бандит, обращаясь к своим. — Парень ходит по закрытым клубам для банкиров и даже не знает, как этот клуб называется! Заелся парень, заелся.
— Ты сказал, что Толя убит? — Слава вернул бандита к основной теме.
— Толя? А кто тебе сказал, что он убит?! — сделал зверское лицо, будто и впрямь подловил на чем-то серьезном, потом расслабился, нехотя кивнул. — Да, похоже на то. Даже если он бродит где-то совсем еще живой, но без башки, то вряд ли нам удастся получить с него деньги. Двадцать с гаком тонн, сечешь? Человек был должен конкретно и сидел под счетчиком от и до. И расписки его у нас на руках. Так что этот его долг был вот он, вынь да положь. Еще пара месяцев, и мы просто забрали бы у него хату. А что теперь? Что теперь, я тебя спрашиваю?
— Понятия не имею, — чуть слышно пролепетал Слава, потому что понял уже, куда клонит бандит.
— Теперь мы получим эти бабки с тебя.
— С меня?
— Конечно! Ты замочил человека за жалкие пятьсот «грин» и перебил нам такую мазу! Ты что, думал, тебе это так сойдет с рук? Нет, паря. Это деньги криминала, их надо возвращать, надо отрабатывать. Когда отдашь?
Слава сидел ни жив, ни мертв. Он поднял руку, налившуюся вдруг такой тяжестью, словно к ней прилип бетонный блок, и отер пересохшие губы, чтобы вернуть им способность артикуляции.
— При чем тут я? Я его пальцем не трогал!
— Ша! Завянь, фраер! Братва решила, что ты крайний, понял? Решения не меняются никогда. Тут тебе не народный суд, апелляции не рассматриваются, прошения о помиловании не удовлетворяются.
— Как это вы решили? А меня спросить не хотите?
— Ты — фраер! Фраеров стригут, а не спрашивают, понял? Ты что, блатной, чтобы тебя спрашивать? — не получив скорого ответа, бандит резко подался вперед и ткнул Славу дулом пистолета в щеку. — Ты блатной?
— Нет, — выдохнул Слава, отшатываясь от ствола.
— То-то, — довольно кивнул бандит. — Так когда отдашь бабки?
— У меня нет таких денег, — сказал Слава твердо. Теперь у него появилась уверенность в том, что его не убьют. В противном случае им не с кого станет требовать свои двадцать тысяч. И бить его сильно не станут: потом не оберешься хлопот с оформлением, скажем, квартиры.
Бандит осклабился и повернулся к остальным, рассевшимся кто где.
— Слыхали?
Три гирлянды из порченных, с фиксами зубов нарисовались на лицах его подручных.
— Братва не верит, — сказал бандит с ноткой сочувствия в голосе. — Но если ты не хочешь отдавать бабки, не страшно. Поедешь сдашь свою квартиру.
— Ничего не выйдет, — спокойно сказал Слава. — квартира даже не приватизирована, а прописан я тут не один.
Они долго смотрели друг другу в глаза. Бандит и Слава. Рэкетир и жертва. Никто не отвел взгляда, каждый был уверен в своей правоте.
— Думаешь, тебя будут бить? — спросил, наконец, бандит. — Думаешь, повезут тебя в лес или в подвал посадят? Нет. Времена не те. Паяльники теперь не в моде. Дадим тебе неделю сроку. Потом будет предупреждение. Одно, но очень болезненное. Смотря, сколько ты успеешь собрать. Чем больше соберешь, тем лучше для тебя. А потом дадим еще неделю. И если долг не вернешь, тогда лучше сам удавись.
Торжественно засунув пистолет за ремень джинсов, бандит застегнул молнию куртки под самое горло и посмотрел на Славу сверху вниз.
— Ты все понял, фраер? Пошарь по счетам, поспрашай своих друзей-банкиров, авось да наберешь, сколько надо. Скажешь, что у тебя долг перед Саней Фрегатом, тебе посочувствуют. Все! Чао! До встречи через неделю. И не вздумай дергаться или дергать из Москвы — найдем!
Следующее утро началось с того, что Алиса отвела взгляд:
— Вас генеральный вызывает на девять пятнадцать.
— Спасибо, — Слава бросил на стойку барсетку, сел, ослабил галстук, мельком оглядел стол. — А по какому поводу вызывает, неизвестно?
Референт дернула плечиком:
— Объявляются темы только общих собраний и совещаний. А с Вами он хочет поговорить один на один.
— Понятно.
Слава осторожно пощупал воротник рубашки. Он прибег к небольшой хитрости, чтобы скрыть вздувшуюся полосу от удавки: загладил ворот так, чтобы тот приподнялся на пару сантиметров. Теперь, если не расстегивать верхней пуговицы, не нагибаться и не слишком крутить головой, полоса оставалась под рубашкой. Выглядел такой прикид несколько чудно, но вполне пристойно. Только теперь вряд ли эта уловка поможет. Скорее всего босс уже знает о полосе. Добросовестная Алиса наверняка распространяет свою добросовестность на все возможные фронты, и по тому, как она старательно прячет глаза, нетрудно догадаться: настучала, сдала с потрохами своего нового шефа.
Славе не хотелось идти на ковер. Неприятное дело. Он подумал было, что можно просто встать и выйти вон из этого учреждения, пойти спокойно в агентство по найму и получить другую вакансию. Почему нет? Неужели кто-то будет возиться с тем, чтобы оповестить агентство о странном происшествии с присланным ими сотрудником?
Слава посмотрел на суетящуюся секретаршу и подумал, что такой педантичный человек вполне может сыскаться. Запросто испортят ему только что купленную биографию какой-нибудь негласной черной меткой. Писали где-то о такой практике…
Слава посмотрел на часы и поднялся, подтягивая галстук и приподнимая рубашку. До аудиенции оставалось чуть больше минуты.
Его выперли. Элементарно выперли. Взашей, без оплаты проведенных на работе двух дней и выходного пособия. Без рекомендательных писем, разумеется, и похвальных грамот. Спасибо еще, что выкинули посредством пинка под зад, деликатно пропустили через парадную дверь, приставив в сопровождение охранника, зорко следившего, чтобы увольняемый ничего не слямзил на память.
Это последнее обстоятельство, этот охранник с туповатым взглядом из-под густых, но бесцветных бровей, окончательно выбило Славу из колеи. Такого унижения он не испытывал никогда. И оказалось, что унижение сродни безденежью — воспринимается тем тяжелее, чем старше мы становимся.
Слава понимал, что бузить, размахивать руками и посылать охранника на любое количество букв не имеет смысла. Так он точно нарвется на зуботычину и электрошок. Так что всю ярость, всю злость следовало покамест зажать в кулаке и переварить. И против кого он, собственно, затаил злость?
Генеральный? Вряд ли стоит обижаться на него. Мужик повел себя довольно честно и корректно, если учесть обстоятельства.
— Вячеслав Николаевич, — сказал он, приглашая подчиненного сесть. — У меня к вам весьма неприятный разговор. До меня дошла информация о том, что вы ведете довольно бурную жизнь и, судя по всему, у вас есть серьезные обязательства и проблемы с третьими лицами. Вплоть до физической расправы и рукопашной, — при этом большой босс пристально смотрел Славе чуть ниже подбородка, туда, где притаилась под английской сорочкой потемневшая и расползшаяся вширь струнгуляционная полоса. — Мы не стремимся брать на работу специалистов, имеющих подобные проблемы…
— Подождите!
— Да?
— Нет у меня никаких проблем! Кто вам наплел такую ерунду? — переть ва-банк было рискованно, но что оставалось? Еще несколько минут — и все полетит псу под хвост: карьера, деньги, светлое будущее. Оставалось только вцепиться в ускользающее счастье зубами; врать, врать из последних сил, из последних слов. Понять бы еще, в чем проблема: наезд по Толиному поводу, полоумный Рамиз или еще какой-нибудь «побочный эффект» смены биографии.
— А это у вас что? — с фланга задал вопрос присутствовавший в кабинете шеф безопасности фирмы. — Что у вас с шеей? Аллергия?
Слава провел по горлу, выигрывая секунды для ответа, но ничего остроумного не придумал.
— Так уж получается, — с легким смешком продолжал шеф безопасности, — что теперь у многих аллергия на кавказцев.
— Не знаю, что вы имеете в виду… — начал было Слава возмущенно, но его прервали.
— Не знаете? — взгляд спеца по безопасности запросто мог вызвать ожог сетчатки, и Слава постыдно отвел взгляд. — Мы имеем в виду Рамиза. Рамиза Афонского, с которым у вас возникли серьезные разногласия.
— Серьезные разногласия?! — воскликнул Слава едва ли не с облегчением. — Да это тема для психиатра! Я тут в Италию ездил…
И он в общих чертах обрисовал суть проблемы. Лица присутствующих не то чтобы подобрели, но грозные тени сменились облачками недоумения.
— Похоже на анекдот, — поделился своим впечатлением генеральный.
— Да какой уж анекдот, — радостно подхватил Слава, — если на таком ужасе женить хотят. Я понимаю, что у них невеста залежалась, но что уж устраивать охоту на женихов?!
— Вообще-то… — с сомнением поскреб подбородок шеф безопасности, — если все обстоит в таком ракурсе… А когда эта… история началась?
— В смысле? — не понял Слава.
— Ну, когда вы в Италию ездили?
Знать бы, где упадешь! Слава впервые в жизни испытал то многообразие неприятных ощущений, которые испытывает студент, «поплывший» во время экзамена.
— Ну, не помню. Давно это было…
— Как давно? — не унимался центурион. — Год назад? Два?
Нужно было ответить, причем ответить точно, потому как информация наверняка будет проверена. И что делать?
— Сейчас скажу точно. Посмотрю в ежедневнике, — с тяжким вздохом Слава достал второй том своей новой биографии и зашелестел страницами, ощущая, как ввинчиваются в него подозрительные взгляды. Хорошо еще, что нужная информация нашлась почти сразу.
— Нашел! Вот. Июнь 2003-го!
В кабинете сгустилась недобрая тишина. Даже трамвай за окном притих.
— Третьего? То есть два месяца назад?
— И вам понадобился ежедневник?
В общем, его выперли.
Слава вошел в кабинет демиурга, внутренне накручивая себя для капитального скандала. Он ожидал, что Михаил Серафимович опять станет прятаться за договор, цепляясь за туманно сформулированные параграфы, заранее готовил аргументы и предвкушал, как вцепится в тонкую шею, как тюкнет плешивым черепом о стену.