Послы попросили хана, коль с ним дела «не можно сделати по-доброму», отпустить их к султану.
Хан усмехнулся:
– Отпустить вас к султану невозможно.
Послы просили отпустить их тогда в свое государство.
Хан громко рассмеялся:
– И то невозможно никакими мерами, – и велел послам выйти вон.
Послы, уходя, заявили:
– На твоей душе, хан, грех будет, если мы помрем в Крыму попусту.
Хан, зло сверкнув глазами, приказал вытолкать послов взашей…
Русское государство решило объявить хану о тех насилиях, которые он учинял над русскими послами, чтобы получать больше царских поминок. Оно решило все изложить на Земском соборе, выписать по статьям все неправды, совершенные и совершаемые в Крымском ханстве. «Учинить Собор патриарху и архиепископам и черным властям, и всего Московского государства всяких чинов людям, чтоб всяким людям сказать, какие неправды идут в Крыме и какое мучение и грабежи государевым посланникам и всяким государевым людям делают», – объявил царь в специальном указе.
Земский собор собрали в Столовой избе. В ней было многолюдно и шумно.
Одни кричали:
– Не задирать хана! Не трогать султана!
Духовные люди и патриарх говорили:
– Воля государя в том, как ему быть у себя в Москве с крымскими послами и гонцами. А мы люди духовного чину и звания, и нам говорить о том непригоже.
Думные чины не уступали:
– Против таких неправд мы готовы стоять до конца.
Стольники, стряпчие, дворяне московские заявили:
– Мы рады все помереть, но такому позору не быть больше!
Дворяне и дети боярские сказали в один голос:
– Пора бы царю Михаилу Федоровичу велеть не посылать к крымскому хану и к его ближним людям своей казны, а лучше тратить ее на служилых людей, которые крепко будут стоять против бусурманов…
На Земском соборе горячо и горько говорил свою речь посол Григорий Зловидов:
– Перетерпел я в Крыму, бояре и дворяне, такие злые насмешки, насильства и позор, каких и в аду человек не сможет испытать! Государева казна не будет скудна, ежели царь и бояре откажут ханам в поминках, да и во всем. Нам, славные бояре, лучше держать в украиных городках пристойных ратных людей. То все идет в полное посмешище перед народами. Наших людей в полон ведут, а мы, щедрые да нерадивые, посылаем за разбой дань хану. А он еще крепче лютует, корежится, деньги вымогает, берет соболей, шубы дорогие. Наших посланников яко цыплят убивает, морит голодом, пытает, а мы в прибавку еще шлем хану да султану новые поминки. В том хан видит нашу слабость… Но мы-то не так слабы! Пора бы нам, русским людям, прекратить сии позорные посылки…
Торговые люди суконной сотни сказали свое слово:
– Все мы, государь, готовы за государево здоровье помереть… Но крепко мы оскудели от пожаров, от хлебной невыгодной торговли, от многих государевых великих и тяжких служб, от сборных и поворотных денег, от городового земляного дела. Но всё едино, согласны мы с честью защищать государство, царя и государственное дело…
Поговорили, поговорили бояре, да с тем и разъехались.
Бегадыр Гирей дознался о Соборе и стал спешно посылать в Москву гонцов, послов, ближних своих людей.
Те клятвенно отрицали все пытки у хана, все истязания, творимые над русскими посланниками, но им было твердо сказано, что казна более в Крым посылаться не будет, что послы русские в Крым впредь тоже не поедут!
Крымский посол Абдулай Чилибей, гонец Тохтамыш Аталык уже не требовали возвращения Азова, просили только не оказывать казакам помощь да чтобы казна присылалась без убавки, – а послы русские, говорили они, приезжать в Крым могут свободно, насилий больше не будет. Хан Бегадыр Гирей договорился с ближними людьми крепко быть с московским государем в дружбе, «свыше прежних крымских царей».
Но свое слово Бегадыр Гирей не сдержал. В Бахчисарае русским послам снова резали уши, называли их собачьими головами, сажали в подклети, грозили резать их на куски и набивать из них чучела, казнили или продавали послов в Константинополь.
Тогда дьяки в Москве сделали крымским гонцам заявление, что московский царь решил не пропускать послов Бегадыр Гирея в Швецию.
Бегадыр Гирей снова клялся в верности и дружбе на Коране, ставил на шертную грамоту золотовислую печать, называл царя своим братом и обещал: «На земли и на городы и села ваши войной не ходить, никаким образом лиха не мыслить и не чинить; а буде подвластные наши люди, кто ни есть, войной на городы и на земли ваши пойдет воевать, и мы таких людей будем крепко стеречь и разыскивать и, поймав, смертью будем казнить и взятое все назад отдавать».
Он посылал в Москву сабли булатные в серебряно-золоченых ножнах, с поясами шелковыми, прислал царю коней дорогих и свое самое лучшее ханское седло. И тут же рушил свои клятвы, делал набеги на казачьи городки, на русскую землю.
Так шла к концу пора слабости Русского государства в отношениях с крымским ханом Бегадыр Гиреем.
После многих и неудачных набегов на Азов хан стал понимать, что ему одному с татарским войском без войск султана не взять крепости. Султан застрял под Багдадом, а когда он возьмет его? Когда пришлет свое войско, артиллерию? Сколько пришлет своего войска? Один аллах ведает.
Своим союзникам ногайский мурзам – Иштерековым, Мансуровым, Тинмаметовым, Янмаметовым и Аксаковым, с которыми Бегадыр Гирей ходил под Азов, он доверять не мог, ибо они, перейдя под власть Крыма, вознамерились снова вернуться в подданство Русского государства, к любви и к прежней дружбе с донскими казаками: казаки охотно предоставляли ногаям пасти их скот в донских степях, где они хотели.
Бегадыр Гирей истребил за такие мысли двадцать пять ногайских мурз вместе с их семьями, но оставшиеся мурзы тайно и скрытно переходили со своими улусами на Дон.
Казаки давно и настойчиво предлагали улусным ногайским татарам вернуться из Крыма на Дон, где им никто вреда чинить не будет, обещали помочь перебраться через реку. И ногайцы уходили от ханских насилий и убийств. Янмамет-мурзе едва удалось со своими семью сыновьями вырваться из рук беспощадного хана. Тридцать тысяч черных улусных людей ушли за Дон. От Бегадыр Гирея уходили ногаи большие и малые. Астраханские вестовщики Федька Елагин да Леонтий Карагашев писали в Москву: «Из-за воли ногайские мурзы с улусными своими людьми, с ясаком пошли многие из-под Крыму к Дону. Мурзы принесли шерть в подданстве и верности Русскому государству и расположились под Азовом, под прямой защитой донских казаков».
И все то делалось великим рвением и старанием атамана Алексея Старого. Это было важнейшим результатом занятия казаками крепости Азова.
Казаки имели все основания гордиться успехом своего самочинного предприятия, и государство должно было оценить по достоинству заслуги казачества.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Царь Михаил Федорович после тяжелой болезни долго не появлялся в Золотой палате. А дел государственных накопилось много. Особенно тревожили его донские дела. Что там творилось? К лучшему ли пошло все после захвата казаками Азова, к худшему ли? Царь ничего не знал. Прошел Земский собор, бояре пошумели, поговорили, разошлись, разъехались по дворам, по городам, и с той поры ничего путного царю не доложили.
Сидят бояре в домах своих, как медведи, только что не сосут лапу, а квас да вино пьют. Все их думы только о своем богатстве. Государские дела у них на заднем подворье.
Двадцать шесть лет государство в нужде, в тревоге, в волнениях. Смута прошла не скоро. А сколько осталось после нее следов. Сколько охотников царствовать да властвовать, быть самодержцами, сидеть на троне. Легко сказать, ты – царь, великий государь, поставленный на земле владыкой от самого вседержителя бога. Ты великий князь всея Руси. Ты самодержец: Владимирский, Московский, Новгородский, Казанский, Астраханский, Псковский, Тверской, Рязанский, Пермский, Вятский и иных многих земель, государь полунощные страны, Сибирские земли повелитель… А легко ли со всем управиться?
Двадцать шесть лет поляки домогаются веры нашей, земли, трона царского. Эко кусок махонький захотелось прибрать к рукам!.. Гулял по Руси Иван Болотников, татары терзали и терзают Русь, турки не унимаются сколько лет. Азов-город доставил хлопот государству неисчислимое множество…
Так думал царь, оставшись наедине с собою.
«…Азов нам пуще горькой редьки, а как тут быть? Не помоги казакам – нам же хуже. Помоги им открыто – и то худо… Как быть? С кем совет государский держать? Матушка, умом была далекая, померла. Отец родной преставился шесть лет тому назад. Думный дьяк Иван Грамотин хитер, умен, только и жил одним ослушанием. С ним и советоваться нечего: в опалу-де меня загнали, а ныне советов хотите? Другого ответа от Грамотина не дождешься.
Федор Иванович Шереметев хитер и тоже себе на уме. Его советы всегда идут только ему ж на выгоду. Это он ездил в Кострому звать меня на царство, он, на вид такой степенный боярин, писал обо мне в Польшу князю Голицыну: Миша Романов-де молод, разумом еще не дошел и нам «будет поваден». За «повадством», видно, и поехал к нам в Кострому. Теперь-то я не молод, разумом дошел до многого, «повадство» свое на деле докажу…
Боярин Лыков лукав, труслив, советы дает всегда надвое: и так ладно, и так складно. Разберись, поди, в какую сторону погнет? Со Стрешневыми совет держать – ума лишиться: отпиши-де нам, Михайлушка, сельцо, поместьице или пустошь какую-либо да указом награди!
С женой Евдокиюшкой совет мал, – народили деток: Алешеньку, Иванушку, Василия, Ирину-чадушко, Татьянушку да Аннушку – и маемся с ними».
Царь два раза перекрестился.
За три коротких месяца лютая смерть вырвала и унесла в могилу двух любимых царских сыновей – Иванушку да Василия. От этих двух страшных смертей не легко оправиться.
«…Иринушку не пристроили еще в замужество – один позор перед боярами. Да и сам-то женился по своей ли воле, по своей ли охоте? Где только не приискивали невест, кого только не сватали!