в протоках,
– Где взять? – переспросил Гуссейн-паша. – На Майкопской дороге по берегам речушек и болот этого добра великое множество. Итак, – продолжал он, – не откладывая – за дело! Пошлем за камышом телеги, арбы, пошлем горцев, башмачников – всех свободных людей.
И началось с того дня. Турки, что муравьи, двигались туда, сюда. Конные, пешие, на телегах. Началось и не прекращалось ни днем, ни ночью. Двое суток.
Но старых воробьев на мякине не проведешь. Атаманы, заметив, за чем спешат турки, догадались:
– Поджечь нас захотели, собаки!.. Но и мы сложа руки сидеть не будем.
– Приготовим гостям подарочек, – пообещал атаман Осип Петров.
О казачьем подарочке он, Осип Петров, помолившись перед иконой Иоанна Предтечи, рассказал атаманам на совете.
– Кому-то из нас надо будет решаться на отважное дело: выйти из крепости, тайно добраться до города Черкасска, взять там сколько возможно отважных казаков, легких лодок и сухим путем, нашими тайными казачьими ериками, выйти в гирло Дона. Отсидеться там в камышах, дождаться случая и напасть темной ночью на султанские корабли. Ежели нам это удастся, то мы будем спасены. На эту камышовую шутку нам следует ответить своей беспримерной храбростью. Для такого необычайного дела я жертвую вам и богу свою грешную душу и призываю в товарищи к себе Дмитра Гуню, Томилу Бобырева, Левку Карпова да Ивана Подкову. С ними мы непременно сделаем это дело. Медлить нам нынче никак нельзя. Нам сейчас дорог каждый скорый и смелый шаг.
Атаманам весьма понравилась прямая и ясная речь Осипа Петрова, но они не могли допустить, чтобы атаман Петров, душа обороны Азова, покинул их в крепости и подвергал себя такой опасности.
Михаил Татаринов сказал:
– Тебе, Осип Петрович, нельзя покидать Азова. Ты здесь больше нужен. Я лучше пойду!
Иван Каторжный откликнулся:
– Я пойду.
Наум Васильев не смолчал:
– Я!
Но Осип Петров в данном деле надеялся только на себя и полагался только на свой сухопутный и морской опыт:
– Идти только мне! Вы все при деле, и несите вы свою службу. В том, что я покину вас на время, убытка, пожалуй, не будет. Будет только одна прибыль для всего войска Донского. А я задержусь в Черкасском недолго, и помощники там найдутся.
Дмитро Гуня, Томила Бобырев, Левка Карпов и Подкова Иван посчитали за великую честь, что они избраны для важнейшего дела.
– Но у тебя же, Осип Петрович, еще не все раны зажили, – сказал, поддерживая рукой обмотанную голову, Алексей Старой.
– В дороге заживут. Вот только жаль, что с нами не будет Ивана Зыбина. Он бы нам большой подмогой был…
Все, склонив головы, замолчали. Недалеко от Петрова стояли притихшие и настороженные кавказские герои Бей-булат и Джем-булат. Они хорошо понимали, о чем идет речь. Бей-булат сказал по-русски, помогая себе руками, глазами, старательно выговаривая слова, которые он успел выучить:
– Моя вазмы! Моя вазмы. Атаман, моя вазмы…
Осип Петров присмотрелся к горячему горцу:
– Куда же я тебя возьму? Тебе по горам бог положил скакать. А мы пойдем на море… Понимаешь? Пойдем на море.
– Моя пайнимай… Вазмы!..
– И меня бери, – сверкнув глазами, выступил вперед Джем-булат.
– Скажи-ка ты на милость – моряки объявились!
– Вазмы! Вазмы!..
– Ну, тебя я понимаю… У тебя там, на корабле Гуссейна, – девушка, а другому-то зачем в море идти?
– Моя спрашиваешь? – волновался Джем-булат.
– Да, я тебя спрашиваю.
– Нам в одно место надо быть. У него там хорошая девушка – Гюль-Илыджа.
– Что же вы вместе одну девушку любите?
– Ийех! (Нет!) Его хорошее сердце – мое хорошее сердце. Ему больна сердца – меня больна сердца… Понимаешь?
– Понимаю, – ответил Осип Петров, но, чтобы отговорить горцев от такого рискованного дела, добавил: – Когда мы пойдем из города, мы будем креститься, молиться по нашему христианскому обычаю, а вы, мусульмане, не станете креститься. А не крестившись нельзя идти в море…
– Вазмы, – упрямо твердили они, – мы тоже будем молиться и креститься по христианскому обычаю. Теперь мы русские!
Своим ответом они удивили всех. Михаил Татаринов одобрительно посмотрел на горцев и твердо сказал:
– Петрович, горцев надо взять! Они не раз доказали нам свою верность, а храбрости им не занимать. Я обещал им давно – испытать на большом деле. Время пришло!
Горцы радостно заулыбались, закивали.
– Ребята горячи, не сотворили бы лишнего, – произнес Осип Петров. – Отчаянность губит. В нашем деле нужна сметка, выдержка.
– Будем тебя слушать, – волнуясь горячо сказал Бей-булат. – Ты большой ум, крепко башковитый. Перенимать будем. Вазмы!
Осип Петров пристально посмотрел на них и решил:
– Возьму. Приходите к большой церкви. Сначала помолимся с вами перед иконой Иоанна Предтечи, а коль вернемся с моря, если это славное дело сбудется, помолимся Георгию Победоносцу.
– Чох саул! (Хорошо!)
Осип Петров с товарищами надели чистую одежду, богу помолились; с ними усердно молились Бей-булат и Джем-булат. Попрощались они с казаками и атаманами, с казачьими женками и в первую же ночь, на самой ранней зорюшке, тайными ходами пошли на отчаянное ратное дело.
– Дай бог нам великого счастья и полной удачи, – крестясь сказал Осип Петров. – Сотвори великое дело! От того дела пыл у турецкого главнокомандующего угаснет.
– Дай вам бог доброго пути, удачи и счастья, – сказали им все на прощанье. – Если мы в крепости погибнем, вы сотворите по нашим душам молитву господу. Погибнете вы – тогда мы сотворим горячую молитву о вас, смелых и храбрых воинах.
Казаки по одному выходили из крепости и скрывались в темноте.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Железными крюками, длинными очепами казаки теперь таскали в крепость не только зазевавшихся янычар, но и камышовые снопы. Когда тащили турок, они кричали, словно недорезанные, размахивали руками, мотали головами.
В полдень, после мусульманской молитвы, турецкий главнокомандующий в присутствии Пиали-паши, Аслан-паши, Сейявуш-паши и эфенди Эвлии отдал, будучи заранее уверен в успехе, строгий приказ:
– Поджечь камышовые снопы! Открыть огонь из всех орудий!
И началось настоящее светопреставление. Камыш загорелся буйно. От него пошли во все стороны высокие волны огня. Вместе с густым дымом пламя быстро подкатывалось под стены, взлетало выше их, пожирая все живое, скатывалось клубами вниз, за стены города, и бежало там по дощатым мостовым от одной деревянной постройки к другой.
Мечущийся, ревущий, бешеный огонь бушевал все неистовее, дым гигантскими клубами вздымался к самому поднебесью.
Никольская башня превратилась в высокий огненный жезл, из которого, словно из вулкана, извергались раскаленные камни, кирпичи, сыпалась кусками треснувшая глина. Подступиться к башне было невозможно. Дома горели огромными кострами. Их тушили, заливая водой, которую бабы подносили в ведрах, засыпали песком, растаскивали красные головни бревен, прорубали топорами стены, чтобы спасти людей. Скот метался и ревел. Обезумевшие люди, застигнутые пламенем в домах, кричали, рвали на себе волосы. Иные, совсем обезумев, сами бросались в огонь, прекращая тем свои мучения.
В огне погиб несчастный казачонок Якунька. Его обгоревший трупик нашли в сенях атаманского замка. От одежды его остался один пепел. Серый, распадающийся от дуновения ветра пепел лежал и на его лице.
Не сбылось Якунькино желание сходить с матерью в Москву, послушать там малиновый перезвон церковных и монастырских колоколов, поглядеть на Москву-реку, узнать, в добром ли подворье живет сам царь.
Ульяна Гнатьевна как увидела своего Якуньку, так и упала на землю замертво. Она не слышала, как вокруг нее разрывались огненные ядра, летели со свистом стрелы, трещало и гудело пламя, гибли люди, где-то близко бились врукопашную, рубились саблями, стреляли из луков и ружей, кричали, стонали и падали.
Неисчислимое, будто муравейник, турецкое войско подбрасывало в огонь камышовые снопы, метало остро жалящие стрелы, палило и палило, не останавливаясь, из пушек. Турки лезли на высокие стены и как оглашенные кричали:
– Аллах! Аллах! Аллах!
Донское войско сражалось, не зная страха. Разъярившись за лютую казнь, какую им придумали турки, три тысячи казаков с атаманом Татариновым вышли из крепости через проломанную стену в сторону моря. По пояс голые, в одних только портках, они выскочили из пламени, словно из ада, и так стали сечь неприятеля, как такому и никогда еще не доводилось, – беспощадно и лихо.
– Не боись, братцы! – хрипло кричал Татаринов, рубя налево и направо. – За нами слава!
В другой пролом выскочили казаки с атаманом Иваном Каторжным. Впереди смело шел, осеняя всех золотым крестом и размахивая кадилом черный поп Серапион.
– Не боись, люди православные! – кричал атаман. – Поразим саблей, крестом и мечом наших врагов!
Через третий пролом отправились на вылазку храбрецы с атаманом Наумом Васильевым. Казаки, на удивление и страх неприятелю, шли с песнями.
Как не черный ворон закричал в полночь,
Закричал, загикал – уходите прочь…
Эх, вставайте, казаки, отправляйтеся,
За ружьица, за сабельки принимайтеся,
Басурманская орда не вся разом полегла…
Вы их бейте, рубите, в полон не берите!
Гей-гуляй!
И пошло гулять удалое Донское войско, снимая саблями головы с турецких пашей и янычар, бежавших к ним навстречу. Загуляли казаки и атаманы под Азовом-городом, опьяненные не вином, а дыханием жаркой битвы.
Гуссейн-паша был сам не свой: не света ли это преставление, что из огня выскочили живые люди, будто разъяренные дьяволы.
Огляделись паши, тайши, визири, видят, что силы у них побито тысячи, а крепость все не сдается, хоть и пылает. Не сдается и сама отвечает грозным, гудящим пушечным ревом и взрывами больших огненных ядер.
До самой полуночи шла эта невиданная битва.