Полное незнание при введении реформы, как военных условий стороны, характера неприятеля, так и бытовых потребностей населения имело для Кавказа и свои дурные последствия, искупленные тяжкими ошибками и кровью наших войск. На Кавказ назначен был корпусным командиром генерал Головин, а в 1840 году комиссия, под председательством сенатора Гана, была послана для введения новой гражданской реформы по управлению краем.
Прежнее военное управление со своим произволом и суровостью, должно сказать и злоупотреблениями, но вполне подходящее в то время к нравам и преданиям страны и, во всяком случае, более честное и добросовестное, чем управление ханов, беков и грузинских правителей, было заменено гражданским устройством, с подразделением края на губернии, уезды, участки и тому подобное. Хотя большая часть начальников остались и военными, но престиж военной власти и силы, столь необходимой в то время в сношениях с азиатцами, был поколеблен гражданскими формами ведения дела и присущей этой форме, столь ненавистной для азиатцев, — медленности.
Не входя в подробности этой несвоевременной реформы и того пагубного впечатления, которое она произвела в крае, укажу только на один пример несообразности петербургских кабинетных воззрений с живыми понятиями азиатского населения на Кавказе.
На Лезгинской линии Даниил, султан Елисуйский, в чине генерал-майора Гродненского гусарского полка, состоя на нашей службе, был полным, почти неограниченным властелином потомственных своих владений, расположенных на южном склоне Кавказских гор между Нухинской провинцией и Джарским округом. Влияние его на население было огромное, не только на своих подвластных, но и на соседние непокорные нам горские племена. Он с полною преданностью служил нашему правительству, исполняя все его требования, гордился своим чином и особенно дорожил тем почетом и вниманием, которым окружали его русские власти, когда он приезжал в Тифлис. Личность его служила верным оплотом против вторжения горцев в наши пределы, и он заменял своею личностью и туземною милицией целые отряды наших войск. Как он управлял краем, — это другое дело, но народ покорялся ему как потомственному своему властелину и в высшей степени был предан самому принципу управления. Впрочем едва ли впоследствии не более страдал народ, может быть и теперь страдает, от управления какого-нибудь военного начальника или гражданского чиновника, при чем оскорбляются его религиозные обычаи и вековые предания. Даниил, султан Елисуйский, при новом преобразовании сенатора Гана, взамен султанских своих прав, получил права участкового заседателя своего уезда и подчинен был начальству русского штаб-офицера. Штаб-офицер этот был майор Плац-Бек-Какун, который своею бестактностью, незнанием характера жителей, заносчивостью и другими качествами до того оскорблял достоинство султана в глазах ему подвластных и раздражал его самолюбие, что в 1844 году Даниил султан, собрав в Джуму[249] население в мечети, сорвал с себя генеральские эполеты и русский мундир и поднял знамя восстания, проповедуя Казават[250]. Все султанство Елисуйское, даже соседние с ним жители, примкнули к нему, и нам пришлось потоками крови русских солдат вновь завоевывать и удерживать за собой прежде покорное нам население. Даниил султан бежал в горы к Шамилю и до своей смерти был злейшим нашим врагом, и постоянно волновал своими набегами Лезгинскую корпусную линию, где, вследствие того, мы постоянно должны были держать значительное число войск милиции.
Но едва ли не более существенный вред делам Кавказа принесло открытие этой страны Петербургом после посещения Грузии и Кавказа покойным Императором.
Тогда явилась целая система проектов военных действий для завоевания и покорения Кавказа; все это разрабатывалось в канцеляриях Военного министерства, представляя обширное поле соображениям офицеров Генерального штаба, налетом бывших на Кавказе. Наконец, составленный план военных действий на каждый год, соображаясь со сведениями от местного кавказского начальства, утверждался в кабинете Государя и предписывался к исполнению на месте. Покойный Государь, при своей прозорливости и высоких дарованиях, имел тоже слабость думать, что, раз окинув своим орлиным взором страну или какое-либо дело, он проникал во все подробности оного и лучшим был судьей при решении обсуждаемых вопросов: при характере Николая Павловича трудна была борьба с его убеждениями. Таким образом составлялись ежегодно программы военных действий на Кавказе, где до мельчайших подробностей даже назначались части войск в состав отрядов, имевших принимать участие в экспедициях. Тогдашние корпусные командиры, как Головин, а впоследствии и достойный Александр Иванович Нейдгарт, лишенные самостоятельности, под гнетом всесильного в то время военного министра Александра Ивановича Чернышева, должны были слепо исполнять заданную программу. Редко когда возражения их против того или другого неправильного действия были принимаемы в уважение. На Кавказ в Главную квартиру и в отряды, во время экспедиции, посылались облеченные доверием министерства лица, которые столько же стесняли как корпусного командира, так и начальников отрядов, сколько содействовали ложным взглядам Военного министерства на положение дел на Кавказе. Масса молодых офицеров из гвардии, ежегодно участвующих в экспедиции, с самонадеянностью молодости судили, по возвращении в Петербург, о положении края и действиях начальников, и на основании подобных непрочных данных составлялись опять планы будущих действий. Главною руководящею мыслью в Петербурге было мнение, что при распространении мюридизма между горцами следовало проникать в укрепленные притоны горцев, разорять их и тем наносить решительные удары неприятелю. Затем строго наказывать прежде мирных, а потом приставших к Шамилю жителей Кавказа и тем доказать им, что мнимая неприступность их убежищ не может укрыть их от победоносного штыка наших войск. Все рассчитывалось на нравственное влияние наших действий на горцев, и зато как щедро злоупотребляли этими выражениями в официальных реляциях Кавказа того времени. Все эти предположения должны были весьма естественно страдать отсутствием всякой последовательности и системы. Центры восстания менялись, войска наши, исполнив с огромными потерями предписанные программы, возвращались обратно с большим уроном, преследуемые неприятелем. Бежавшие, при наступлении наших войск, жители вновь возвращались на прежние места под власть того же Шамиля, которую он умел поддерживать возбуждением религиозного фанатизма и строгими наказаниями, а наши кратковременные движения вовнутрь страны никак не могли поколебать впечатления подобных действий имама.
К подобным бесцельным, отчасти и пагубным для нашего оружия и даже влияния, экспедициям можно отнести штурм Ахульго 1839 года, экспедицию генерала Галафеева в Чечне, бой при Валерике в 1841 году, неудачную экспедицию в Ичкерию генерала Граббе в 1842 году и, наконец, ознаменованную столь тяжкими потерями и отсутствием всяких результатов экспедицию графа Воронцова в Дарго, предпринятую им по прежде составленному плану, в исполнение непреклонной воли Государя Николая Павловича, при незнании графом настоящего положения дел на Кавказе. Во всех этих экспедициях в Чечне и части Дагестана все рассчитывалось на нравственное влияние и на бессилие Шамиля к защите горцев, признавших его власть, но не могли понять того, что невозможность наша держаться в пройденной нами стране и отступление (сопряженное обыкновенно со значительными потерями нашими) возвышало дух горцев и значение самого Шамиля. Оставленные нами места немедленно занимались неприятелем, а разорение жителей возбуждало их фанатизм, чем пользовался Шамиль. Это вызывало смелые набеги горцев на наши линии, которые они постоянно держали в тревоге, утомляя войска наши необходимыми передвижениями. Вместе с тем, Шамиль строго наказывал хотя временно покорные нам племена, которых мы, по недостатку войск и отсутствию передовых опорных пунктов, не в состоянии были защищать от разорения и казней Шамиля.
Другой образ действий на Кавказе и, именно в Дагестане, более впрочем рациональный, состоял в занятия некоторых частей страны укреплениями с постоянными гарнизонами — так было в Аварии. Разбросанные форты в этой пересеченной горной местности были построены из находящегося под руками камня, связанного глиной, в расчете на недостаток артиллерии у неприятеля. Отсутствие всякого правильного обеспеченного сообщения ничтожных команд этих фортов с нашими резервами и операционным базисом было причиной, при общем восстании горцев в 1843 году, гибели всех наших аварских гарнизонов. Геройское мужество кавказских войск во время тяжких испытаний 1843 года не могло удержать за нами Аварии — мы должны были отступить в Мехшулинское ханство, и во власть Шамиля, кроме взятых орудий, значительного числа снарядов и боевых припасов в укреплениях, досталось надолго и обладание всем горным Дагестаном, чем значительно поколебалось наше влияние и на всю восточную часть Кавказа до самого Каспия.
Более последовательный образ действий был предпринят на восточном берегу Черного моря. При генерале Раевском началось систематическое занятие Черноморской береговой линии фортами, и крейсерские эскадры нашего Черноморского флота поддерживали нашу власть в этой части Кавказа прекращением сношений черкесов с Турцией. Но здесь военные цели были второстепенные; слабые наши гарнизоны, изнуренные болезнями, лишены были всякой подвижности и при страшных лишениях и страданиях охраняли только занимаемые ими пункты. Главною целью наших действий было прекращение торга невольниками с Турцией и воспрепятствование доставления черкесам боевых снарядов и соли. Надобно также сказать, что население правого фланга, отделенного нашими владениями и Кабардой от восточного Кавказа, было совершенно чуждо влиянию мюридизма, который к нему нисколько не прививался; общей главы и руководителя между населением правого фланга не было, отдельные племена между собой не имели никакой солидарности. Образ правления в этих обществах был совершенно различный: от аристократической формы правления у абазехов до республиканской бжедухов. Со всеми возможными оттенками все образы правления встречались между горцами правого фла