и брали оружие и бежали на вал в ожидании возвращения станичников, которых встречали почетно, с похвалами в случае удачи, с бранью и насмешками в случае неудачи. Затем все успокаивалось, все шли на обыденные работы, как будто в самом мирном краю, до первого нового призыва колокола.
Весьма понятно, как эта новая жизнь, эта своеобразная обстановка действовала на молодое наше воображение и какую прелесть в наших глазах имели нравы и станичный быт гребенцев.
Гребенские казаки составляют совершенно особый тип на Кавказе; лица как мужчин, так и женщин носят отпечаток смешения части русского великороссийского типа с азиатским типом кавказских горцев; мужчины чрезвычайно ловки, стройны, сметливы и храбры; женщины отличаются или, лучше сказать, отличались необыкновенною красотою и стройностью, которая еще больше выдавалась особенным костюмом гребенских казачек: сверх длинной рубашки они носили азиатский архалук[280], стянутый на талии и груди серебряными коваными застежками; головной убор состоял из шелкового платка в виде повязки, а голова и лицо покрывались, на азиатский манер, кисейной чадрой, оставляя свободными глаза; обувь состояла из сафьянных сапог. Обычай носить богатые ожерелья из янтаря, кораллов и монет и серебряные кованые наборы архалука, при стройности их стана, придавал особенно привлекательный характер червленским казачкам.
Постоянно находясь на передовой нашей линии, подвергаясь почти ежедневно нападениям неприятеля, гребенцы отличались особенной смелостью и храбростью; сами казачки, когда ходили в поле и на уборку винограда в садах, расположенных на берегу Терека, всегда носили с собой винтовки за плечами. Нередко были случаи, где, совместно с мужчинами, а иногда сами, они отражали покушения чеченцев в виноградных садах; часто случалось видеть раненых казачек с рукою на перевязке, продолжающих заниматься, еще не вылечившись от раны, своими обычными работами[281].
У гребенских казаков был обычай, составляющий особенность этого населения. Когда сотня или часть полка выступала в поход, то вся станица выходила на поляну в степь, за станицу, на проводы, принося за собою обильное угощение.
Походные казаки, выстроенные во фронт, спешивались и начинался общий разгул; ведра, чепурки с чихарем переходили из рук в руки, и при этом был обычай, что казак, которому казачка подносит чашку с вином, имеет право три раза поцеловать ее. Все это обыкновенно кончалось джигитовкой, где казаки, проскакивая через толпу, выхватывали казачек, взбрасывали к себе на седло и увозили в ближайшую рощу. Наконец, звук трубы собирал казаков и полагал конец этому разгулу; сотня выступала, и станичники с музыкой и песнями возвращались по домам. Таковы были нравы, таков был быт этого особенного населения, не лишенный своей поэтической прелести.
Во время нашего пребывания в Червленной полком командовал полковник Суслов, известный впоследствии по делу с горцами, где, выскочив на тревогу с 80-ю казаками, был окружен партией в 1000 человек горцев и, не согласившись на сдачу, сбатовал лошадей и, спешив казаков, под прикрытием этого живого укрепления, отстреливался, потеряв более ⅔ лошадей и людей; наконец, подоспевшее подкрепление выручило эту горсть храбрецов. Все участвовавшие были награждены Георгиевскими крестами. Полковник Суслов в то время, как и впоследствии, уже генералом, при штурме Шеляги и в Койтахе, в Дагестане, являл себя настолько же смелым, сколько храбрым начальником. Эти достоинства вполне изменили ему во время войны в Азиатской Турции, где, командуя в 1855 году Баязетским отрядом на Ефрате, потом в деле при Керпикией, своею необъяснимою осторожностью и нерешительностью лишил наше оружие двух славных и несомненных побед над турецким отрядом Вели-паши.
Суслов, впрочем, не пользовался любовью казаков, несмотря на все старания заслужить их доверие. Так, например, когда не было начальства, он сидел дома в черной суконной старообрядческой рясе, крестился в присутствии казаков по-старообрядчески, не входил никогда в дом, не постучав в дверь и не сказав: «Господи Иисусе Христе, помилуй нас».
Постоянное почти отсутствие казаков из дому в походах и на тревогах, с другой стороны, частые сборы разных отрядов в станице и зимние квартиры войск, а особенно пребывание штабов, не могли не иметь влияния на нравственность гребенцев. Все они старообрядческого федосеевского толка, весьма склонны к разгулу и пьянству, и нисколько не дорожат семейными отношениями; каждый почти казак явно даже гордился своею «побочною», а казачки не стеснялись своим «побочным». Эти нравы так вкоренились в население станиц Червленной и Щедринской, что ставили гребенцев в совершенно исключительное положение среди прочего казачьего населения по линии. При этом казаки отличались особенной дисциплиной в отношении к старшим: несмотря на весь разгул, в котором они участвовали вместе с офицерами, почти не было примера, чтобы гребенской казак когда-либо забылся перед старшим, что нисколько не вредило совершенно откровенному обращению с офицерами, как только они были под гостеприимным кровом их хат постояльцами или гостями; но раз вышедши на улицу, все изменялось к строгой подчиненности. Эта отличительная черта гребенцев крайне меня поразила. Казачки, напротив, в высшей степени были незастенчивы, даже дерзки со всеми старшими и некоторые даже циничны в своих выражениях, а вместе с тем весьма простодушны в обращении. Я очень помню, как одна, весьма известная в Червленной казачка, показывая при многих офицерах своих детей, сказала, указывая на маленького сына: «Посмотрите, родные, как мой Ваня похож на Куринский полк, а вот Саша — так вылитая 21-я пехотная дивизия». Были, разумеется, достойные исключения из общих нравов казачек и особенно замечательная верность этих женщин, весьма, впрочем, кратковременная, к своим любовникам. С отъездом или отлучкою казака казачка переходила к другому, считая переход этот весьма естественным.
Понятно, как мы, при нашей неопытности и молодости, в первый раз столкнувшись с этими нравами и накануне тяжелого и неизвестного последствиями похода, предавались всем впечатлениям этой новой для нас обстановки. Чихирь (туземное вино) лился потоками, каждый вечер хороводы, музыка не переставала далеко за полночь греметь во всех углах станицы; днем скачка на поляне за станицей; поездки в соседнюю рощу, где находились старообрядческие скиты, и в соседние с нею, на берегу Терека, виноградные сады составляли обычное препровождение времени всей молодежи нашей. Все предавались настоящему, никто не думал о будущем, и если бы у нас был не граф Воронцов, а Аннибал главнокомандующим, то для Главной квартиры, и штаба в особенности, Червленная сделалась бы настоящей Капуей. Главнокомандующий, после осмотра крепости Грозной и Воздвиженского на Аргуне, отправился для обозрения северного Дагестана и личных сношений с командовавшим в то время в Темир-Хан-Шуре князем Бебутовым, назначив к 28 мая сборным пунктом для войск чеченского отряда крепость Внезапную. Главной квартире назначен был сбор на Кумыцкой плоскости в укреплении Ташки-чу, куда граф Воронцов и прибыл дней за пять до выступления нашего в Внезапное. Во время этих поездок главнокомандующего мы оставались в Червленной и наконец отправились к сборному пункту через станицу Щедринскую и переправу в укрепление Адмираджюрт на Тереке и прибыли в Ташки-чу, где мне была отведена квартира вместе с другом и товарищем моим С. И. Васильчиковым в слободе, громко именуемой форштатом, у фельдфебеля роты линейного батальона. В ожидании прибытия главнокомандующего в Ташки-чу и выступления его в поход, мы пробыли, помнится, около двух недель в этом укреплении.
Укрепление Ташки-чу, расположенное на реке Аксай, почти в центре Кумыцкой плоскости, служило промежуточным военным пунктом между крепостью Внезапной и Адмираджюртской переправой на сообщении с линией нашей на Тереке. Вместе с тем укрепление это, охраняя мирное население значительного аула кумыков, расположенного под выстрелами крепости, служило сборным пунктом резервов при отражении хищных горских партий, часто вторгавшихся для грабежа в Кумыцкую плоскость. На Качкалымском хребте, отделявшем покорных нам кумыков от враждебных горских племен, находилось укрепление Куринское[282] и на Истису, ближе к Сунже, с одной стороны, и укрепление Герзель-аул[283] на Аксае, при выходе этой реки из ущелий гор на плоскость. Эти два укрепления составляли как бы передовую охранную линию с западной стороны; с юга на окраине плоскости, у подошвы гор, на р. Ахташ находилась еще заложенная при Ермолове крепость Внезапная, где находился штаб славного Кабардинского полка. Других укреплений в 1845 году в этой части Кавказа не было; число войск для охраны плоскости ограничивалось Кабардинским полком, линейным батальоном, несколькими сотнями донских казаков и милицией. Начальство этого военного отдела было поручено командиру Кабардинского полка, в то время полковнику Викентию Михайловичу Козловскому.
Урядник Гребенского полка. Рис. Г. Гагарина (из собрания Государственного Русского музея).
Население плоскости состояло из кумыцкого племени, имеющего особые отличия от соседних ему чеченцев и шахмальцев. Этот народ, несомненно более образованный среди своих соседей, с давних времен был с нами в сношениях и искал покровительства русских для обеспечения торговых и мирных земледельческих занятий, к которым имел склонность и в которых находил большую для себя выгоду от присутствия в крае наших войск. Кумыки, более богатые и привыкшие к более образованной обстановке домашнего своего быта, нуждались в мире и по необходимости только брались за оружие при помощи наших войск для своей защиты. По мере умиротворения края вся искусственная воинственность этого племени исчезла, и вряд ли в настоящее время на Кумыцкой плоскости можно набрать и сотню вооруженных людей, когда в то время на тревогу стекались тысячи всадников. Аулы кумыков расположены были по большей части около наших укреплений в Герзель-ауле, Внезапной (аул Андреевский), Ташки-чу, Истису, по Сулаку, в Султанюрте и Казиюрте, и некоторые по берегу Терека и протекающих через Кумыцкую плоскость с окружающих гор речек, особенность их есть та, что все они, протекая по плоскости, пропадают в почве или образуют низменные болотные местности, не доходя до Каспийского моря. Таков характер всей Кумыцкой плоскости между реками Сулак и Терек, при впадении их в море. Верхняя же часть реки представляет самую удобную и богатую почву для хлебопашества и разведения марены. Все управление этим племенем в 1845 году сосредотачивалось в руках пристава, имевшего пребывание в Ташки-чу (в то время майор Николай Семенович Кишинский).