елах во всю свою службу на Кавказе. Почти никогда не испытывая неудач, он совершал подвиги, перед которыми остановились бы самые смелые кавказцы. В начале сороковых годов, окруженный огромными скопищами Шамиля в крепости Внезапной, при ненадежности кумыцкого населения села Андреевки, перешедшего на сторону Шамиля, он, выложив на валу крепости всех больных из госпиталя и дав им из цейхгауза ружья, с двумя или тремя ротами кабардинцев пробился штыками через деревню, атаковал, разбил наголову и прогнал Шамиля, и тем спас весь вверенный его охране край.
Впоследствии Викентий Михайлович был начальником левого фланга Кавказской линии, потом командующим войсками всей Кавказской линии и, наконец, умер в Петербурге полным генералом, 80-ти лет, членом военного совета и кавалером Александра Невского с бриллиантом. Он до смерти постоянно председательствовал на обедах кавказцев в Петербурге, где любил припоминать старое.
Рассказы и воспоминания о Кавказе и выдающихся личностях того времени отвлекают меня от прямого изложения наших военных действий; увлекаясь невольно прошлым, я считаю не лишним при встрече с известным или дорогим мне именем войти в подробности и анекдоты, лучше всего характеризующие понятия, обычаи и нравы описываемого давно прошедшего времени.
31 мая, в 5 часов утра, главнокомандующий подъехал к собранному за крепостью отряду, и после обычного молебствия выступили мы в давно ожидаемый поход. В этот день мы сделали незначительный переход к урочищу Балтугай, по направлению к Сулаку, и расположились на ночлег в садах разоренного аула Зурмакент, около Метлинской переправы. Предварительно с ночлега были посланы авангард и саперы для разработки дороги по Сулаку. Весьма узкая тропинка вела по скату горы, под ней ревел Сулак, а на противоположном берегу тянулись высоты от Чирюрта по направлению к Метлам. Дорога была испорчена горцами почти на половине пути, около северных источников; немало стоило трудов, чтобы восстановить сообщение. Целые сутки лил дождь, и переход этот был весьма затруднительный для артиллерии и нашего вьючного обоза. В Зурмакент пришли мы довольно рано, погода разъяснилась; на противоположном берегу реки возвышалась гора Ходум-Бат, у подошвы которой из узкого, скалистого ущелья с ревом вырывался Сулак. Картина была великолепная, и мы вполне находились под столь новым для нас впечатлением походной жизни. Все описываемые места, в то время совершенно дикие, были заброшены ушедшими в горы жителями; тринадцать лет спустя, они сделались мне столь известными и близкими при возвращении с полком из Турции в штаб-квартиру Чирюрт. Я командовал в то время войсками Сулакской линии и управлял вновь возвратившимися на старое пепелище жителями. Напротив этого же самого Зурмакента в 1857 году пришлось мне строить новое укрепление на Метлах и постоянную переправу, с оборонительною башнею для движения наших войск в Салатавию.
На другой день, 2 июля, отряд наш тронулся по довольно удобной сначала дороге по направлению к Хубарали. Отряд, пройдя 6 верст, начал подыматься в гору. Довольно небольшой лес, перерезанный полянами, а главное, как надо думать, присутствие Дагестанского отряда впереди нас, к позиции при Гертме, воспрепятствовали неприятелю предпринять против нас какие бы то ни было враждебные действия на этом переходе. В арьергарде, правда, была незначительная перестрелка, окончившаяся, кажется, одним или двумя ранеными с нашей стороны. Мы ночевали в брошенном ауле Хубарали, и всю ночь проливной дождь мочил нас до костей.
3-го числа мы соединились в селе Гертме с Дагестанским отрядом[286], вышедшим под начальством князя Бебутова на присоединение к нам.
Немедленно двинулись мы вперед по направлению к селению Бартунай. Нас отделял от Бартуная глубокий, лесистый Теренгульский овраг, хорошо известный кавказцам с 1844 года. Здесь отряд генерала Нейдгарта, в виду сильно укрепленной и занятой горцами Теренгульской позиции, не решился атаковать оную. Неудача эта послужила одним из несправедливейших поводов военному министру, князю Чернышеву, к обвинению в глазах Государя достойного Нейдгарта и способствовала к удалению его в 1845 году с Кавказа. Сидя в Петербурге, в кабинете, перед топографическими картами, судили и ценили действия на Кавказе, не понимая тех препятствий, которые могли в данном случае влиять на решение начальников к неисполнению предписанной из Петербурга программы. На красносельских же маневрах ничего подобного не допускалось, и поэтому того же требовали от начальников на Кавказе.
Когда мы подходили рано утром к Теренгулу, то на противоположной стороне виднелись толпы неприятеля в числе 300–400 человек (даже были, кажется, орудия), но посланный авангард с кавалерией для перехода оврага, в верховьях оного, в обход неприятеля, вскоре заставил горцев оставить крепкую позицию свою и поспешно скрыться за селением Старый Бартунай, который, при незначительной перестрелке и почти без боя, занят был нашим авангардом. Я помню хорошо, какое чувство досады овладело мною при виде отделения авангарда: я предполагал, что будет горячее дело, тяготился положением при штабе и решился при первой возможности просить князя Воронцова прикомандировать меня к строевым войскам. Все это было весьма глупо, потому что в этом походе, как и в других, всем искренно желающим быть в огне всегда представлялась к тому возможность. Но это объяснялось моей неопытностью и желанием, как можно скорее испытать себя в деле.
Отряд наш целый день и ночь переправлялся через Теренгул по крутым обрывам, совершенно испорченным предшествующими дождями. Только 4-го числа стянулся весь отряд и была дана дневка по случаю изнурения людей и лошадей от последних двух переходов. Эту ночь мы весело провели с товарищами без палаток и наших вьюков, приютившись от проливного дождя под деревьями. Во время дневки 4-го числа главнокомандующий сделал рекогносцировку через Бартунай по направлению к Аймаку и ущелью Мичикале, по которому полагали двинуться на следующий день в Гумберт. Я был на этой рекогносцировке, восхищаясь великолепною местностью Салатавии. Незначительная перестрелка милиционеров и казаков напоминала только, что мы в неприятельской стране, хотя совершенно оставленной жителями. Салатавия составляет довольно возвышенное горное плато, граничащее с запада долиною Ахташ, с севера — Кумыцкою плоскостью, с востока — Сулаком, а с юга — обрывистым хребтом, отделяющим Салатавию от Гумберта. Страна эта, представляя следы довольно густого населения, изобиловала тучными пастбищами в горах, на возвышенной плоскости; овраги же и скаты гор покрыты были роскошным вековым лесом; около опустевших аулов везде виднелись следы пашен.
Произведенная рекогносцировка изменила намерение главнокомандующего идти в Гумберт через Бартунай, и на другой день, 5-го числа, с рассветом, при сильном тумане, мы двинулись к перевалу Кырк, взяв с собой налегке первые батальоны шести полков пехоты, одну дружину пешей грузинской милиции, восемь горных орудий, три сотни казаков и шесть сотен конной грузинской и осетинской милиции. Командование этими войсками было поручено генерал-майору Пассеку.
Тут следует упомянуть о комическом эпизоде, потешившем нас. Впереди отряда находился авангард, направленный из Бартуная к перевалу; в нем находился полковник Генерального штаба Н. Главнокомандующий послал Д. с несколькими казаками вперед — узнать, где находится авангард; в это время Н., тоже с несколькими казаками, ехал к главному отряду. Оба эти офицера, не отличавшиеся особыми военными доблестями, завидя друг друга в густом тумане, вообразили себе, что имеют дело с неприятелем. Д. прискакал назад, донося, что он наткнулся на неприятельскую партию и рассеял оную. Н., со своей стороны, поспешил вернуться к авангарду и, когда мы с ним соединились, не замедлил донести главнокомандующему также о своих мнимых подвигах; тогда Воронцов позвал Д. и познакомил при всех двух героев. Это обстоятельство совершенно основательно и навсегда упрочило в главнокомандующем заслуженное мнение об этих личностях, отличавшихся, кроме того, непомерным хвастовством.
Знойное июньское солнце рассеяло туман, и к полдню мы подошли к перевалу Кырк; перед нами открылась отвесная скалистая тропинка с гранитными уступами, спускающаяся в долину Мичикале. На противоположных высотах ущелья виднелась гора Анчимеер, сильно занятая неприятелем, и высокий хребет по направлению к Андийскому Койсу. В расселинах гор открывался вид на Койсу, и виднелась часть местности около известного по 1839 году Ахульго. Немедленно, под начальством Пассека, были двинуты войска для выбития неприятеля из занимаемой им позиции. Грузинская милиция, под начальством поручика князя Левана Меликова[287], Куринский батальон, под начальством храброго Бенкендорфа, бросились с горы, перескакивая с камня на камень, и вскоре явились на противоположной стороне ущелья, выбивая неприятеля с каждого уступа крепко занятой им позиции. Картина была великолепная: все делалось так воодушевленно, так живо, войска брали штыками неприятельские завалы с такой легкостью и удалью, что тут в первый раз понял я, что кавказский солдат того времени был положительно первым солдатом в мире. Через два часа гора Анчимеер была занята нашими, и неприятель поспешно отступил, увезя свое орудие, которым безвредно стрелял по штурмующим войскам. Урон с нашей стороны был весьма малый и не превышал 17 человек ранеными. Шамиль должен был отказаться от удержания своей позиции в Мичикале, обойденный с тылу смелым движением Пассека. К 6 июня стянулись все войска Чеченского отряда, оставшиеся в лагере при Теренгуле, Дагестанский же отряд выступил далее на позицию Мичикале. Авангард между тем продолжал движение по высотам до горы Зунумеер, сбив с этой позиции неприятеля. Здесь в продолжении 6 суток, до соединения 12-го числа с главными силами, отряд этот должен был вынести страшные лишения от наступившего вдруг ненастья, давшего позиции этой между солдатами название «холодной горы». С 6-го числа начались дожди; сильный, северный ветер вскоре поднял страшные метели на высотах, покрывшихся довольно глубоким снегом. Люди были налегке, с одними сухарями, доставать что-либо бедствующим было невозможно. Седла, пики сжигались для того, чтобы отогревать закоченелые члены или у некоторых счастливцев нагреть самовары. Вырывая ямы в снегу, солдаты наши скрывались в них от стужи; человек до 200 оказались с отмороженными членами — и это в июне месяце, — но чего не выдерживал кавказский солдат! Когда мы соединились с нашими молодцами, то с обычными песнями, бодрые и веселые, они спустились к нам со своей негостеприимной холодной горы.