Одновременно с этими распоряжениями через лазутчиков дано было знать полковнику Бельгарду в Андию немедленно разрушить укрепление, поспешно отступить, постепенно присоединяя к себе гарнизоны, оставленные на промежуточных пунктах в Буцуре и Удачном, и таким образом со всеми войсками следовать через укрепление Евгеньевское в Шуру. Движение это совершилось благополучно, при незначительном сопротивлении горцев, так как все силы Шамиля сосредоточены были против главного отряда в Дарго.
Независимо от этих распоряжений вызваны были охотники от войск для доставления в Грозную генералу Фрейтагу сведения о бедственном нашем положении, с тем, чтобы он поспешил к нам на выручку со свежими войсками. Около 11 человек, с записками одинакового содержания, отправлены были из нашего лагеря к Фрейтагу; им предстояло пробиться сквозь неприятельские толпы и следовать ичкеринскими лесами по совершенно неизвестной и неисследованной местности к передовым пунктам нашей линии. Замечательно, что никто из отважившихся на этот подвиг самоотвержения не поплатился жизнью за свою удаль, ежеминутно подвергая себя опасности, при неимоверных лишениях. Следуя разными путями, все наши лазутчики благополучно достигли своей цели, но первым, доставившим Фрейтагу весть о нашем безвыходном положении, был раненый юнкер Кабардинского полка Длотовский[303], за этот подвиг, удостоенный впоследствии главнокомандующим солдатского Георгиевского креста и производства в прапорщики.
Наконец, 13-го числа с рассветом, все сборы были кончены и отряд наш[304] тронулся из Дарго. Нельзя сказать, чтобы настроение наше было веселое; предчувствие всех предстоявших нам испытаний невольно вкрадывалось в мысли каждого. Вид изувечных раненых наших, с трудом державшихся на лошадях (некоторые из них были даже привязаны к черводарским вьючным седлам), обессиленные недавними потерями ряды наших батальонов — все это представляло картину, далеко неуспокоительную. Но замечательно в этом случае проявился дух кавказского войска: особого уныния нигде не было, какая-то серьезность заменила только обыкновенную веселость на лицах наших солдат. Всякий понимал, что только подвигами самоотвержения и соблюдением порядка он мог исполнить свой долг в отношении к порученным попечению отряда раненым товарищам и поддержать славу и предания кавказского солдата.
12-го числа утром, в последний раз до Герзель-аула, сделана была мне перевязка раны; особенных страданий я не чувствовал и лихорадочное состояние совершенно прошло; но нога была окончательно сведена и даже оконечностями пальцев я не мог доставать до земли. Меня посадили на лошадь и на ременной повязке прикрепили ногу к луке седла. При выступлении я присоединился к свите Воронцова и во все последующие дни, как совершенно свободный от служебных обязанностей, то ездил со штабом, то присоединялся к авангарду или арьергарду и различным частям отряда и, таким образом, мог быть свидетелем многих отдельных действий и эпизодов тяжелых последующих дней. Князь Воронцов перед выступлением, с обычным ему спокойствием и неизменною улыбкою, объехал войска, поздоровавшись с ними, и мы тронулись в 4 часа утра, на самом рассвете, к переправе на левый берег Аксая. Это было первое и весьма серьезное препятствие, но нам удалось пройти его благополучно, так как неприятель, не ожидая столь раннего выступления нашего, не успел еще занять высоты левого берега. Довольно сильная перестрелка завязалась только в арьергарде: неприятель, по отступлении нашем, заняв Дарго, с ожесточением бросился на арьергард при переправе, но удачные выстрелы нашей батареи с противоположного берега остановили его попытки. Когда стянулся весь отряд на левом берегу Аксая, мы тронулись по направлению к селению Цонтери, по довольно ровной местности, где леса разделились довольно обширными полянами. Цепи наши и особенно арьергард выдерживали усиленную перестрелку с наседавшими на них горцами, окружавшими со всех сторон наш отряд.
Не доходя Цонтери, нам предстояло перейти через глубокий и лесистый овраг; авангард успел довольно удачно перебежать оный и занять противоположный открытый берег. Но когда цепи заняли овраг и тронулась вся колонна, скрывшись в лесу, то неприятель открыл довольно сильный картечный огонь из трех орудий, расположенных влево от дороги и обстреливающих продольно весь лес. В первый раз мне пришлось тогда быть под картечным огнем, и странное, помню, произвело это на меня впечатление: картечь, ударяясь по деревьям, ломая сучья и ветки, производила шум, совершенно подобный большой стае птиц, пролетающих над головами и размахивающих крыльями. Колонна без больших потерь перешла это препятствие; наши батареи скоро заставили замолчать неприятельские орудия, но зато верному нашему арьергарду, состоящему из славных кабардинцев, с такими начальниками, как Лабынцев и Козловский во главе, пришлось вынести на штыках весь напор горцев. Как только арьергард спустился в овраг, неприятель бросился в шашки и кинжалы, и кабардинцы, отступая шаг за шагом перекатными цепями и засадами, могли только при своей стойкости совершить это опасное движение в полном стройном порядке и относительно с умеренной потерею[305].
Весь отряд расположился на ночлег у аула Цонтери. Шамиль с окружающих высот со всеми своими скопищами наблюдал за нами и в эту ночь мало тревожил нас. Главнокомандующий избрал позицию Цонтери, хотя она нас и удаляла от прямого пути нашего к Герзель-аулу, с целью обмануть неприятеля относительно дальнейшего движения нашего. Из Цонтери мы имели на линии самую ближайшую и прямую дорогу на селение Маюртук в большой Чечне, а оттуда в Грозное. Путь этот совершенно был неизвестен до Маюртука; по словам лазутчиков, дорога, если можно только назвать таковою лесные проходы черных гор Ичкерии, пролегала через сплошной лес и представляла на отрогах гор, через которые надо было бы переходить, трудности вроде тех, которые мы испытали при спуске в Дарго. Кроме того, Шамиль со своими скопищами и вооруженное население всей Чечни ожидали нас в этой неприступной местности. Вероятнее всего, что весь отряд погиб бы, если бы мы решились идти этим путем. Другой путь шел к Герзель-аулу на Кумыцкой плоскости, по левому берегу Аксая. Здесь главным препятствием служили лесистые овраги, спускающиеся с черных гор к Аксаю, но зато местность эта, как довольно населенная, представляла, между оврагами и по скату реки, довольно большие поляны и чистые пространства обработанных полей. Справа от нас река Аксай, хотя отчасти, но все-таки служила нам некоторым прикрытием от неприятеля с этой стороны; зато слева от нашего пути высилась целая цепь покрытых лесом гор, представляющих неприятелю верную защиту.
Часть этого хребта от селения Шуани до Герзель-аула была хорошо известна нашим войскам вследствие несчастного Ичкеринского похода, под начальством генерала Граббе в 1842 году. Храбрый отряд наш, с неимоверными лишениями, без воды, пройдя по хребту до селения Шуани, был окружен неприятелем и должен был от этого места с огромными потерями тем же путем возвратиться в укрепление Герзель-аул, сохранив честь русского оружия. Следуя по долине Аксая, через оставленные жителями аулы, мы во всяком случае знали, что не будем лишены воды. По всем изложенным соображениям, главнокомандующий избрал последний путь, но, весьма естественно, держал в совершенной тайне свои предположения, распуская, напротив, слух, что мы идем на Маюртук. Эти слухи и ввели в заблуждение Шамиля, который за ночь сосредоточил все свои силы по предполагаемому им следованию нашего отряда.
В этот первый день нашего движения, долженствовавший быть предвестником последующих кровавых испытаний наших, в виду всего отряда подтвердил свою боевую репутацию и внушаемое кавказцам к его имени доверие генерал-майор Иван Михайлович Лабынцев, командуя в этот день арьергардом с боевыми своими товарищами кабардинцами. Он совершил примерное отступление без особой потери, благодаря своей опытности пользоваться местностью и знанием характера неприятеля. Арьергард, отступая и пользуясь всяким удобным местом для засад, постоянно удерживал и поражал неприятеля при попытках его переходить в наступление. Можно сказать, что Лабынцев в этот день, как и в последующие, до Герзель-аула, на своих плечах вынес и оградил наш отряд от уничтожения разъяренными успехом горцами. Я помню, что с этого дня достойный ценитель воинских доблестей князь Воронцов вполне признал заслуги Лабынцева, не теоретика, а практика, выработанного Кавказской войной.
Глава VI
14-го числа, с рассветом, тронулись мы вниз по долине Аксая, по направлению к Шуани, и неприятелю ясно тогда обозначился путь нашего будущего следования. Шамиль, со всеми своими скопищами, быстро двинулся с Маюртукского направления наперерез нашему пути следования и успел, до прибытия нашего отряда, с достаточными силами занять позицию у Урдали. До перехода к этому селению в цепях наших производилась усиленная перестрелка и, к общему сожалению, ранен был, с раздроблением голени, наш общий друг, достойный полковник граф Стейнбок, временно командовавший в то время батальоном Апшеронского полка