ский, в то же самое время, когда были остановлены батальоны, ускорил свое движение, овладел завалом почти неприступным и принудил неприятеля оставить почти без бою остальные завалы. Неприятель потерял 300 убитых и 60 пленных на поле сражения; партия Кибит-Магомы потеряла до 100 человек при проходе через деревню Мескинджи; но потери неприятеля были еще значительнее во время его бедственного бегства по горам; снег, выпавший там в ночь с 22-го на 23-е, и непогоды в последующие дни погубили несколько сотен лезгин. Наша потеря заключалась в 156 нижних чинах и 6 офицерах; четверо из них были лучшими офицерами Ширванского полка. Подполковник Кишинский, раненный кинжалом, и поручик Лазарев были вне опасности, но капитан Добрышин был ранен смертельно, а поручик Бухольц потерял ногу, раздробленную камнем, и оба умерли в непродолжительном времени. Бухольц, живой, бойкий и остроумный, был любимцем и солдат, и женщин; Добрышин, скромный и застенчивый, перерождался в огне, и не было подвига, на который он не был бы способен. На всяком завале он видел Георгиевский крест, и тогда единственная мысль его была — не дозволить никому сорвать его. Утрата этих офицеров, возбудив искреннее сожаление товарищей и солдат, была утратой для всего полка. Но если бы было выполнено прекрасное движение кавалерии, задуманное Аргутинским, тогда горцы бросили бы завалы, и мы овладели бы мескинджинским проходом с ничтожной потерей. Куда бежали бы они, если бы наша конница, выскочив на правый берег Самура, заняла узкую долину позади завалов? Налево — неприступная гора, направо — Самур; немногие могли бы избегнуть смерти или плена. Конечно, решась защищаться, неприятель не дозволил бы нашей кавалерии перейти даром на правый берег бешеной реки, но для нижегородцев этот подвиг не составлял бы ничего необыкновенного, а генерал Джафар-Кули поставил их в хвосте двухтысячной кавалерийской колонны. Некоторые называли неподвижность Джафара во время дела благоразумием, полагая обходное движение кавалерии рискованным, прежде успехов пехоты; но ведь и ширванцы могли остановиться, выжидая успехов кавалерии. Такое благоразумие с обеих сторон не повело бы нас далеко; известно, что всякая атака есть риск, а благоразумие в начальнике отдельной части, получившем определенное приказание, достоинство очень двусмысленное.
Вид Ахтинского укрепления 22 сентября был очень назидателен для юных и жарких поклонников военных упражнений; он представлял во всем блеске прелести войны. Разрушенные стены опоясывали пространство, наполненное хаотически смешением всего, что служит на потребу людям: бревна, доски, кули с мукой, бочки, битая посуда, разломанные повозки, артиллерия, тряпье, — все это наполняло площадки между зданиями, разрушенными или поврежденными взрывом. Сами здания обратились в госпиталь, где лежала половина гарнизона; беспорядок и нечистота, следствия тесной осады, выгоняли из укрепления самых любопытных из нас; а вокруг, на гласисе и во рвах, лежали тела лезгин, смердившие разложением. Но неприятель, несмотря на деятельную осаду, не может вполне присвоить себе дела разрушения. Укрепление, не представляя ничего замечательного в своей постройке, по начертанию профиля и по вооружению[346], было бы достаточно сильно для отражения кавказских горцев, если бы только отчасти строитель, отчасти гарнизон не усовершенствовали его способом, самым пагубным для обороны. Главную ограду составлял местами земляной вал с каменным эскарпом[347], а местами наружная стена оборонительных казарм; но эскарп в виде бруствера поднимался не более аршина над валом; вокруг был ров разной глубины, от 5 до 2 аршин, а шириною с восточной стороны до 6 саженей, тогда как в других местах он едва достигал до 1,5 сажень. Такая недостаточная ширина рва оставляла без боковой обороны три угла из пяти. Правда, склонение местности перед тремя фронтами укрепления не дозволяло сделать рвов широкими, а подошва покатостей, склоняющихся от крепости, была закрыта от крепостного огня. Но самая замечательная хитрость была на фронте, обращенном к Ахты-чаю: здесь местность быстро спускается от самой стены укрепления, лишая возможности выкопать ров, но его все-таки сделали с помощью насыпного контрэскарпа и гласиса[348]. Зато человек, ставший во весь рост у подошвы этого гласиса, был не виден с вала. Далее, в 15 саженях от укрепления выстроен был ряд глубоких и прочных землянок для ротного двора, без всякого приспособления к защите. В укреплении не было ни туров, ни фашин[349] для закрытия людей на валу, а для орудий, действовавших поверх вала, не было щитов. Наконец запасы пороха, зарядов и патронов, хотя и были в пороховом погребе, но это все равно что под открытым небом, потому что потолок погреба был пробит одною из 6-фунтовых гранат, брошенных неприятелем. 10 сентября неприятель явился в сельцо Ахты. Шамиль собрал совет старшин, потом вышел на крышу сакли показаться народу; на нем была лисья шуба. «Я слышал, что у вас зимою холодно, — сказал он, тряхнув шубою, — и запасся теплым». Предстоявшие выразили удивление к глубокой предусмотрительности имама. 14-го неприятель обложил укрепление. Гарнизон все еще состоял из одной линейной роты и своею численностью вовсе не соответствовал величине укрепления и обширности предстоявших оборонительных работ; но во время самого обложения выросла как из земли 5-я гренадерская рота Ширванского полка, под командой штабс-капитана Тизенгаузена; с ним был Новоселов в качестве волонтера. Встревоженный неприятель пытался остановить ширванцев; но маленькая колонна стройно пошла на укрепление, очищая дорогу штыками и пулями, и благополучно соединилась с гарнизоном, который принял ее с восторгом, потому что начинал живо чувствовать свое бессилие в виду многочисленного неприятеля. 5-я гренадерская рота пришла из штаб-квартиры Ширванского полка, Кусар. Нашею бригадой командовал генерал-майор Бриммер[350]; узнав о занятии неприятелем Ахтов, он привел Кусары в оборонительное положение и вооружил всех способных носить оружие, имея в своем распоряжении только один 5-й батальон. Несмотря на обширность штаба, он не колебался послать подкрепление в Ахты, и, не ожидая распоряжений Аргутинского, отправил туда гренадерскую роту в составе 260 штыков. Она сделала переход в 70 верст, и 14-го числа в 4 часа пополудни была в Ахтах. На другой день, даже несколькими часами позже, рота не проникла бы в Ахты и, вероятно, не в состоянии была бы отступить на такое огромное расстояние, как Хазры или Кусары, с утомленными людьми, под ударами сильного неприятеля. Помощь небес не была бы более кстати для ахтинского укрепления, как приход ширванцев. С этим согласятся все защитники Ахтов и все видевшие Ахты 22 сентября 1848 года.
Я сказал, что Новоселов был волонтер. В 1848 году он лечился от ран; возвратясь в Кусары, он поехал в отряд, но был дурно принят командиром полка, уехал обратно в Кусары и просил Бриммера послать его в Ахты, прикомандировав к гренадерской роте. Таким неожиданным способом очутился в Ахтах главный их защитник.
Усиленный гарнизон ободрился; но уже было поздно избегнуть бедствий осады. С самого появления неприятеля опасность была несомненна; но низенький бруствер укрепления не был возвышен, пороховой погреб оставался со своею эфирною крышей, а гласисы и ротные дворы так и манили неприятеля под свою защиту. Татары селения Ахтов, пустив к себе неприятеля без выстрела, явились к коменданту с предложением поместиться в укреплении и защищать его вместе с солдатами; но они уже изменили нам, семейства их и имущество были в руках неприятеля; поэтому просьба татар была вторая измена. Полковник Рот не пустил их в крепость, но предложил им защищаться во рву крепости и выдал им 15 или 20 тысяч патронов; татары действительно пустили их в дело, но против нас, присоединившись к неприятелю. Неприятель занял сады, обрывы Ахты-чая, землянки ротного двора и открыл по укреплению ружейный огонь; солдаты ползали по валу, и каждый, кто показывался из-за бруствера, платил за то жизнью или раной. Крепостная артиллерия пробовала действовать, но в один день из 27 артиллерийских солдат осталось только шесть; сам комендант был ранен; гранаты, бросаемые в укрепления из маленькой мортиры, взорвали пороховой погреб; взрыв разрушил целый бастион, повредил много строений и вывел из строя 70 человек. Неприятель штурмовал разрушенную часть, но был отбит; однако же столько бедствий в один день имели влияние на гарнизон, особенно благодаря безначалию. И вот, чтобы положить безначалию конец, общий совет офицеров выбирает комендантом Новоселова, минуя старших. Первым делом нового коменданта было вывести сорок человек, занимавших мостовое укрепление на Самуре; орудие, там находившееся, заклепали, лафет разломали, а люди счастливо достигли укрепления. Оставаясь в мостовом укреплении без помощи из Ахтов, без хлеба и воды, они были бы обречены на верную гибель. Немедленно уложили бруствер кулями с мукой, и небольшим числом туров, найденных в укреплении, а на разрушенной части устроили целый вал из кулей; орудия заслонили деревянными щитами; смычки туров и кулей закрыли фашинами, а оборонительную линию разделили на участки, поручив каждый опытному офицеру; и гарнизон с новыми надеждами принялся за оборону.
Между тем неприятель начал осадные работы. С одной стороны укрепления лезгины шли траншеей; с другой, избегая трудной работы земляных подступов, они складывали продолговатые кучи дров параллельно нашим веркам, и, усевшись за ними, день и ночь перекидывали поленья через кучу с задней части на переднюю ее часть, обращенную к крепости; таким образом эти дровяные закрытия плавно и незаметно шли на крепость. Пользуясь закрытым местом за огромным гласисом к Ахты-чаю, лезгины пошли подкопом на первый исходящий угол; сперва они круто спустились, а потом повели подкоп горизонтально под дном рва. Но глаз Новоселова был везде. Не будучи в состоянии, по малочисленности гарнизона, идти под землей навстречу неприятелю или разбить его подкоп колодцем из рва, Новоселов откатил орудие на несколько саженей от исходящего угла и сделал в этом месте ретраншемент из кулей, в середине которого поставил орудие, зарядив его картечью. Окончив подкоп, неприятель зарядил его и взорвал. Взрыв был сигналом второго штурма. Лезгины ринулись на три угла; впереди шли двое, желавших добыть дочь Рота; Шамиль обещал ее тому, кто первый войдет в укрепление. Один из этих двух был наш беглый солдат. Потом шли мюриды и значки, за ними толпа простой рати, а сзади опять мюриды с шашкой в правой и ногайкой в левой руке; они стегали всякого, кто заминался, и рубили того, кто пятился назад. Неприятель ворвался в обвал, сделанный миной, но картечь чуть не в упор уложила многих смельчаков; других перекололи штыками; уцелевшие поспешили укрыться за гласисом и нападение не повторилось. Штурм на бастион, разрушенный взрывом погреба, был отбит прапорщиком Ширванского полка Бенетом, а штурм на третий угол — подпоручиком гарнизонной артиллерии Шлиттером. Еще раз гарнизон отстоял себя, но положение его было ужасно, и тем ужаснее, что было безнадежно. После появления и удаления отряда, 18 сентября, ахтинцы полагали, что князь Аргутинский потерпел неудачу, и невольно вспоминали