ему сбору войск, где, как передавали, будет благодарственное молебствие в присутствии главнокомандующего. Наконец, к 4-м часам пополудни, показался Турчидаг. Здесь нам дали около часу отдохнуть, а потом довели на площадь для слушания молебна. Перестроившись в батальонную колонну, мы заняли место между апшеронцами и самурцами. Парадом командовал генерал-майор Ракуса, который уже был в анненской ленте, полученной им за переправу на Сугратле. Гренадеры и самурцы оказались одетыми в полную парадную форму, в чистых белых чехлах и офицеры в перчатках, а мы, несчастные дагестанцы и апшеронцы, походили на оборванцев, все в грязи, кто в грязном чехле, а кто и вовсе без него; у апшеронцев 60 охотников были в лаптях и поршнях. Но зато смотрели мы настоящими орлами: ведь дагестанцы взяли переправу, следовательно, проложили дорогу в Аварию, а апшеронцы первые взяли Гуниб, стало быть, и Шамиля — чего же больше? Все-таки злые гренадеры прозвали нас зуавами. «Смирно!» — зазвучал голос нашего храброго генерала Ракусы, и все мы бросились по местам. Барятинский подъехал верхом прямо к походной церкви и остановился, не слезая с лошади. Нам скомандовали «на молитву», офицеры подвинулись к алтарю и молебен начался. Барятинский, в обыкновенной форме, сидел верхом на прекрасном жеребце; на ногах вместо сапог бархатные башмаки, волосы на голове взъерошены, а в левой половине бак вырван клочок волос. Он сидел неподвижно, задумавшись, и все время смотрел на священника. Вот молебен кончился, священник провозгласил многолетие Государю Императору, начался салют из орудий; Барятинский, не слезая с лошади, подъехал и приложился к кресту.
«Смирно! Слушай, на кра-ул!» — опять раздается команда генерала Ракусы. Барятинский начал объезжать войска и благодарил отдельно каждый батальон за взятие Шамиля. После объезда прошли мимо главнокомандующего два раза церемониальным маршем, и громкое «ура» эхом разносилось по окрестным горам. Но вот опять выстроились в первоначальном порядке; Барятинский еще раз благодарил нас, обещая всех наградить, и в конце произнес: «За ваши труды, братцы, дарю вам пока десять тысяч рублей». Крики «ура» еще раз потрясли воздух, и мы стали расходиться по своим бивакам.
Сегодня был отдан приказ по кавказской армии: «Шамиль взят; поздравляю кавказскую армию. Главнокомандующий генерал-адъютант князь Барятинский». Этим событием закончилось покорение восточного Кавказа. Мы возвратились в свои зимние квартиры, но уже не по неприятельской, а по нашей собственной земле.
Д. А. МилютинВоспоминания
После отъезда моего с Кавказа в должность начальника главного штаба Кавказской армии вступил генерал-лейтенант Григ<орий> Иван<ович> Филипсон — человек умный, опытный, деловой. Кончив первым курс Военной Академии в 1835 году, он был на счету лучших офицеров Генерального штаба. Служил он почти постоянно на Кавказе (за исключением пяти лет, проведенных в отставке); занимал в последние годы место наказного атамана Черноморского казачьего войска и хорошо был знаком с западною половиною Кавказского края. Но по своему характеру он не мог сойтись с князем Барятинским. Вот что писал мне по этому предмету полковник Лимановский вскоре после моего отъезда с Кавказа: «Деятельность наша с вашего отъезда значительно ослабела; Григорий Иванович (Филипсон) занимается усердно; но при настоящем переходном положении штаба, как и надо было ожидать, в ходу одни только текущие дела, а все, относящееся к обновлению края, заснуло на время. Конечно, занятия через это уменьшились, но жаль, что не без ущерба делу. Робость в сношениях с фельдмаршалом, к сожалению, не оставила Григорий Ивановича и на новом месте. Доклады его продолжаются обыкновенно с полчаса, много час. Князь, привыкший выслушивать самостоятельные мнения, а в некоторых случаях и возражения противу его мыслей, разумеется, не может довольствоваться простым изложением обстоятельств и испрошением разрешений без указания ясных, побуждающих к тому оснований. Желая уяснить дело и определить правильный исход его посредством откровенного разговора, фельдмаршал бывает вынужден прибегать иногда даже к моей малоопытности…»
Строки эти подтверждали то, что можно было заранее предвидеть, что Филипсон не сойдется с князем Барятинским. Впрочем, и сам фельдмаршал смотрел на него только как на временного заместителя должности начальника главного штаба, пока предназначенный на эту должность генерал-майор Карцев, приехавший в Тифлис в ноябре 1860 года, объезжал разные части Кавказа для предварительного ознакомления с краем и с общим положением дел. При объезде Закубанья Карцев имел случай участвовать в зимней экспедиции и даже командовал временно одним из действующих отрядов. В начале марта прибыл он в Тифлис.
Еще в ноябре 1860 года, как уже было мною упомянуто, в Петербурге решено было весною 1861 года вывести с Кавказа 18-ю пехотную дивизию в кадровом составе, обратив излишнее против этого состава число нижних чинов дивизии на пополнение остающихся на Кавказе полков. Резервную же Кавказскую дивизию полагалось оставить в крае до начала 1862 года, но с тем, чтобы батальоны были расположены в таких пунктах, где они могли бы заняться обучением рекрут будущего набора (о котором, однако же, еще не было и речи).
Князь Барятинский, получив в начале декабря собственноручное письмо Государя с выражением положительного повеления в означенном смысле, был, конечно, очень недоволен таким распоряжением, расстроившим план военных действий на 1861 год. Но Высочайшая воля была выражена так положительно, что фельдмаршал немедленно же вызвал в Тифлис генерал-адъютанта графа Евдокимова (командовавшего войсками как правого, так и левого крыла Кубанской и Терской областей) для совещания с ним о тех изменениях, которые придется сделать в предположениях вследствие предписанного уменьшения войск. Тогда полки 18-й дивизии расположены были частью в Дагестане, частью в Терской области; с выступлением их оказывалось необходимым занять их места другими войсками из числа предназначавшихся для военных действий за Кубанью. По поручению фельдмаршала генерал Филипсон в письме ко мне от 18 декабря изложил весьма дельно все невыгоды такого перемещения войск. Письмо это, переданное мною генералу Сухозанету, было доложено им Государю, с приложением замечаний военного министра, в которых между прочим высказывалась забота не только о необходимости сокращения расходов, но и об усилении наших военных средств на западной границе, где, по его мнению, предстояло в близком будущем «разрешение современных громадной важности жизненных вопросов государства». В заключении своем генерал Сухозанет настаивал, чтобы фельдмаршал «неукоснительно руководствовался Высочайше данным ему указанием». По поводу этих-то замечаний военного министра я счел своим долгом представить упомянутую мною в своем месте справку о том, действительно ли последуют сбережения в расходах от предположенного перемещения 18-й пехотной дивизии во внутренние губернии. В справке этой наглядно выказывалось, что расходы не только не уменьшатся, но даже увеличатся, а в случае внешней войны дивизия, выступив с Кавказа в кадровом составе, все-таки принесет мало пользы. На записке генерала Сухозанета Государь положил такую резолюцию: «Я же, со своей стороны, не столько ввиду пользы для Кавказа, сколько ввиду политических обстоятельств в Турции[359], признаю оставление 18-й дивизии до осени в распоряжении князя Барятинского необходимым; ибо вполне разделяю мнение Франкини[360] о пользе действий наших в Малой Азии и случае войны или падения турецкого владычества в Европе».
Резолюция эта, положенная в первый день нового 1861 года, любопытна во многих отношениях; в ней высказывается тогдашний взгляд на политическое положение Европы и в особенности Турции. По отношению же собственно к Кавказу резолюция эта окончательно решила спорный вопрос согласно желанию князя Барятинского и к полному его удовольствию.
Общее положение дел на Кавказе представлялось к началу года в следующем виде.
После успешной экспедиции 1859 года, закончившейся пленением Шамиля, на всей восточной половине края, казалось, водворились мир и спокойствие. Можно было надеяться, что население Дагестана и Чечни радо будет наконец отдохнуть и оправиться после всех вынесенных им бедствий полувековой непрерывной войны. И действительно, в Дагестанской области, — стране наиболее гористой и дикой, бывшей главным гнездищем враждебной нам силы Шамиля, — наступило полное спокойствие, благодаря разумному управлению начальника этой части края генерал-лейтенанта князя Левана Меликова. Лезгины начали уже покидать оружие и занялись своими хозяйственными интересами; повсюду можно было русскому проехать без конвоя; деятельно разрабатывались колесные дороги в самых недоступных горных трущобах; обстраивались штаб-квартиры полков, составлявшие зародыш будущих городов. Введенным местным управлением само население было вполне довольно, и порядок полицейский охранялся туземными милициями.
Урядник конвоя князя А. И. Барятинского. Рис. Т. Горшельта.
Не совсем таково же было положение Терской области, состоявшей тогда, вместе с Кубанскою областью, под общим начальством генерал-адъютанта графа Евдокимова, в лице которого как бы восстановилось временно существовавшее в прежнее время (до преобразования, сделанного в крае князем Барятинским) звание командующего войсками Кавказской линии. Помощниками графа Евдокимова были: по Кубанской области — генерал-майор свиты князь Дмитрий Иванович Святополк-Мирский, а по Терской — генерал-майор Павел Иванович Кемферт. Сам граф Евдокимов был тогда занят преимущественно Кубанскою областью и жил то в Ставрополе, то в Екатеринодаре или в отряде за Кубанью. Терскою же областью (во Владикавказе) управлял Кемферт — храбрый, боевой генерал, но плохой администратор и к тому же не чуждый слабости к крепким напиткам. Ему не по силам было справиться с такою нелегкою задачей, как приведение в благоустройство и в прочный порядок страны, только что покоренной и дотоле не знавшей никакой почти гражданственности. Чеченцы и ичкеринцы никогда не имели над собой прочно организованной власти и всегда отличались своим духом независимости, своеволия и хищничества. Вынужденные наконец подчиниться русской власти, они присмирели и домогались только обеспечения за ними прочной оседлости. Вместо того начальство держало это население в неопределенном, переходном положении, замышляя выселить большую часть чеченцев из лесистых гор на открытые равнины и занять предгорья передовыми казачьими станицами. Слухи об этих предложениях и неизвестность будущей участи поддерживали в чеченцах тревожное состояние, возбуждали даже волнение, так что само начальство кавказское не было совершенно спокойно за эту часть края. Хотя вообще масса населения оставалась в повиновении поставленным над нею начальникам округов и наибам, однако ж мелкие разбои не прекращались и сообщения за Сунжею далеко не были так безопасны, как в Даге