по этому делу, несмотря на тогдашнее свое тяжкое положение, прислал с обратным фельдъегерем (отправленным из Дрездена 14 (26) июня) свое мнение. Он обвинял во всем графа Евдокимова, который, сам предложив переселение целыми станицами, ручался в том, что оно никаких затруднений не встретит[368]. Князь Барятинский признавал невозможным отказаться теперь от этой меры ввиду сопротивления казаков, но одобрял предположенные генерал-адъютантом князем Гр<игорием> Дм<итриевичем> Орбельяни облегчения, состоявшие в том, чтобы вместо переселения за раз целых станиц рассрочить на три года выселение до половины семейств каждой станицы. Фельдмаршалом была также весьма одобрена мысль о представлении новым закубанским станицам исключительной льготы — надела их участками земли не в общинное, а в частное владение каждого казачьего семейства. Льгота эта, составлявшая отступление от основного начала казачьего быта, должна была сама по себе привлечь к переселению за Кубань массу охотников.
Согласно мнению фельдмаршала, решено было Государем отправить на имя графа Евдокимова рескрипт, в котором выразить прежде всего Высочайшее неудовольствие за медленность исполнения возложенного на него поручения; а затем, ввиду упущенного времени года, удобного для переселения, отменить исполнение его в текущем году и объявить притом Высочайше утвержденные новые правила и облегчения для переселения в будущие годы. Графу Евдокимову предписывалось произвести строгое дознание о зачинщиках оказанного казаками сопротивления и таковых высылать административным порядком во внутренние губернии России или переводить в другие казачьи войска. Князь Барятинский высказывал необходимость покончить это дело как можно быстрее, хотя бы с отступлением от общеустановленного легального порядка, и в особенности указывал на высылку из Черномории некоторых вредных личностей, подстрекающих казаков, и сочинителей поданного графу Евдокимову дерзкого заявления[369].
Пока велась вся эта переписка, граф Евдокимов продолжал, так сказать, подготовлять почву для предстоявшего переселения за Кубань. Отряды прорубали просеки через леса, устраивали дороги, мосты, истребляли остатки аулов и подготовляли места для новых станиц. Еще в мае сам граф Евдокимов с Адагумским отрядом предпринял движение от Абина к Геленджику; при этом встретил со стороны горцев довольно упорное сопротивление, особенно в узкой долине Адерби; в отряде были убитые и раненые.
В июле явилась к графу Евдокимову новая депутация от шапсугов, убыхов и абадзехов с предложением условий покорности, или вернее примирения. Горцы все еще не вполне отрешились от надежд на сохранение своих родных мест жительства. Депутация умоляла о прекращении военных действий, рубки лесов и продолжения дорог. Но граф Евдокимов повторил им прежние безусловные требования переселения из гор на указанные новые места прикубанской равнины, причем заявил, что такова непременная воля самого Белого Царя. Не убедившись ответом графа Евдокимова, горцы послали депутацию в Тифлис с теми же несбыточными просьбами. Туда прибыла депутация в августе и услышала от князя Орбельяни подтверждение заявленного графом Евдокимовым решения. В то время уже было известно намерение Государя посетить Кавказ, и потому горским депутациям было предложено прислать в свое время депутацию к самому падишаху, чтобы прямо из уст его услышать окончательное решение.
После проезда Государя по Кубанской области[370] отряды наши за Кубанью продолжали рубку просек, проложение дорог, устройство станиц и проч. Когда граф Евдокимов возвратился 12 октября в Верхне-абадзехский отряд, к нему снова явилась депутация от горских племен с прежними просьбами; но получила положительное и окончательное решение, чтобы все оставшиеся в горах племена непременно, до наступления ноября, избрали одно из двух: или переселиться на указанные места на равнинах, или же совсем покинуть Кавказ; депутации было объявлено, что в случае неисполнения этого требования к назначенному сроку войска двинутся в горы и очистят их силою оружия.
Мелкие племена, обитавшие в верховьях Большой и Малой Лабы и Ходзя (башилбаи, там, кизилбеки, баг и другие), подчинились требованию русского начальства: часть их переселилась на равнины за р. Белую, остальные ушли на южный склон хребта, чтобы с наступлением весны отплыть в Турцию, так что к концу года все пространство между верховьями Урупа и Ходзя до Главного хребта было очищено от горского населения. Войска продолжали беспрепятственно устраивать новую линию постов вверх по р. Белой.
Что же касается до абадзехов и шапсугов, то по возвращении к ним депутации с последним решительным ответом графа Евдокимова воинственная партия в среде этих племен взяла окончательно верх, и решено было возобновить неприязненные действия против русских. 20 ноября шайка горцев произвела нападение на команду, рубившую просеку на левом берегу р. Белой, причем были в войсках убитые и раненые. На другой же день более значительное скопище абадзехов проникло до станицы Ново-Лабинской (на низовьях Лабы, не далее 20 верст от Кубани) и произвело нападение так внезапно, что едва не ворвалось в станицу. Два раза горцы возобновляли натиск; но были окончательно отбиты подоспевшими двумя ротами пехоты и казаками соседних станиц.
Горцы обратились в полное бегство и понесли большую потерю. С нашей стороны было 13 убитых и 9 раненых.
Из 12 новых станиц, устроенных за Кубанью, сформированы три новых конных полка; в составе Кубанского казачьего войска прибавилась седьмая бригада. В ноябре произошла упомянутая уже мною перемена начальства в Кубанской области: с назначением генерал-майора князя Святополк-Мирского начальником Терской области и оставлением за графом Евдокимовым начальства в одной Кубанской области последний получил возможность сосредоточить все свое внимание на ведении дел за Кубанью.
Такое разделение начальства было необходимо и в интересах Терской области, где разбойничество не прекращалось. Еще в октябре предпринята была, так сказать, облава против шаек Умадуя и Атабая. В верховья Аргуна направлены были войска и милиции с трех сторон: из Чечни, из Андийского округа (Дагестана) и с юга из Тионетского округа (милиция Тушино-Писаво-Хевсурская). Окруженные с всех сторон, шайки были почти истреблены; один из предводителей — Атабай сдался; другой — Умадуй, бывший в прежнее время наибом у Шамиля и пользовавшийся большим влиянием между горцами, успел с небольшой частью своей шайки скрыться. Для розыска его пришлось войскам и милициям еще долго гоняться за ним по горным трущобам в суровое время года. Князь Мирский объявил, что не выведет войск из гор, пока не возьмет Уму живым или мертвым. Только 14 декабря этот отчаянный вожак шаек явился к князю Мирскому, предав участь свою милосердию русского Императора. По ходатайству князя Мирского Ума, так же как и Атабай, был помилован; оба они были только высланы с Кавказа с их семьями во внутренние губернии России.
В Дагестане положение было вновь удовлетворительно. Во вновь образовавшемся округе, Андийском, устроилось новое управление и водворен порядок. Каракуль-Магома, волновавший Ункратль, был захвачен со всеми его сообщниками (до 150 человек) генералом Лазаревым, при помощи одних милиций дагестанских, за которыми войска следовали только в виде резерва.
В течение осени происходило перемещение войск в Терской и Дагестанской областях для освобождения от местной службы частей 18-й пехотной дивизии, которая, в исполнение Высочайшего повеления, постепенно выступала эшелонами с Кавказа в кадровом составе и расположилась на своих квартирах в Тамбовской губернии.
В Кутаисском крае назначение генерал-губернатором генерал-лейтенанта Николая Петровича Колюбакина оказалось не совсем удачным. Его задорный, раздражительный характер возбуждал общее неудовольствие. Владетель Абхазский князь Михаил Шервашидзе не мог слышать его имени. Колюбакин имел привычку поперечить всем и во всем; не уживался ни с высшим начальством, ни с подчиненными. Между прочим, и предположение, лично одобренное Государем, о проложении дороги из Сухума на северную сторону Кавказского хребта, встретило почему-то оппозицию со стороны нового генерал-губернатора, считавшего этот проект неисполнимым. Что касается до князя Шервашидзе, то он не воспользовался полученным Высочайшим разрешением на поездку в Константинополь, по причине болезни жены, которая вскоре и скончалась.
В конце года велась переписка относительно заявленного некоторою частью черногорцев желания переселиться на Кавказ. Мне казалось важным воспользоваться этим воинственным и дружественным России населением для занятия приморской полосы гор, по очищении ее от враждебных туземных племен. Однако ж кавказское начальство нашло разные затруднения к осуществлению этого предложения, которое и осталось без последствий.
М. И. Венюков[371]Кавказские воспоминания1862–1863
Март месяц был роковым для абхазов правого берега Белой, то есть тех самых друзей, у которых мы в январе и феврале покупали сено и кур. Отряд двинулся в горы по едва проложенным лесным тропинкам, чтобы жечь аулы. Это была самая видная, самая «поэтическая» часть Кавказской войны. Мы старались подойти к аулу по возможности внезапно и тотчас зажечь его. Жителям предоставлялось спасаться, как они знали. Если они открывали стрельбу, мы отвечали тем же, и как наша цивилизация, то есть огнестрельное оружие, была лучше и наши бойцы многочисленнее, то победа не заставляла себя долго ждать. Но обыкновенно черкесы не сопротивлялись, а, заслышав пронзительные крики своих сторожевых, быстро уходили в лесные трущобы. Сколько раз, входя в какую-нибудь только что оставленную саклю, видал я горячее еще кушанье на столе недоеденным, женскую работу с воткнутою в нее иголкою, игрушки какого-нибудь ребенка брошенными на полу в том же самом виде, как они были расположены забавлявшимся! За исключением, кажется, одного значительного аула, которого население предпочло сдаться и перейти в равнинную полосу, отведенную для покорных горцев, мы везде находили жилища покинутыми и жгли их дотла. Думаю, что в три дня похода мы сожгли аулов семьдесят, впрочем преимущественно небольших, так что совокупное их население едва ли превосходило тысяч пять душ. Для солдат это была потеха, особенно любопытная в том отношении, что, неохотно забирая пленных, если таковые и попадались, они со страстным увлечением ловили баранов, рогатый скот и даже кур. Этот захват покинутого горцами или отбитого у них имущества был приведен в систему. Куры могли становиться частною собственностью поймавших их; но быки и бараны делались общим достоянием отряда и шли в раздел между всеми участвовавшими в набеге. Помню один из случаев такого раздела. На небольшую лужайку перед палаткою Геймана был согнан весь скот и распределен на разряды: бараны отдельно, телята и мелкие бычки отдельно и наконец крупный скот отдельно. Сосчитали число животных, сделали небольшую арифметическую выкл