Генерал-лейтенант Лисаневич, узнавши о случившемся в Амир-Аджиюрте, приказал батальонам Ширванского полка: 1-му следовать в крепость Грозную, 2-му сколько возможно поспешнее прибыть в станицу Червленную, для чего выставлены были подводы, сам прибыл туда же.
Между тем генерал-майор Греков собрал три роты 43-го егерского полка, четыреста линейных казаков и несколько орудий. Генерал-лейтенант Лисаневич взял отряд сей под личное начальство и, не дожидаясь 2-го батальона Ширванского полка, переправился через Терек в Амир-Аджиюрт и пошел к Герзель-аулу. Приближаясь к оному, замечен он был неприятельскою конницей, которая немедленно обратилась в бегство, не давши ничего знать облегающей укрепление пехоте.
Посланные вперед казаки успели отхватить часть неприятеля; гарнизон, видя приспевшую помощь, сделал вылазку, и вскоре потом прибыл отряд. Мятежники понесли чувствительный весьма урон, который мог быть гораздо значительнее, если бы не способствовали спасению их лежащие поблизости леса и гористое местоположение. Потеря наша была самая ничтожная. Лжепророк бежал из первых, в сопровождении самого малого числа сообщников, все разошлись по домам, не помышляя о соединении и в боязни жестокого наказания. Жители Аксая, кроме главнейших зачинщиков, оставивших город, искали измену свою загладить совершенною покорностью и просили пощады. Невозможно было ожидать благоприятнейших обстоятельств и столько скорого уничтожения мятежа, но внезапное происшествие вдруг все переменило. Генерал-лейтенант Лисаневич, желая схватить некоторых, оставшихся в Аксае, мятежников, для примерного их наказания, приказал старшему князю, майору Мулле-Хасаеву, представить к себе всех почетнейших старшин с тем, чтобы в числе их были непременно замеченные им самые буйные и наиболее к мятежу склонные. Потребовал от него списка таковых. Генерал-майор Греков, лучше знавший народ сей, представлял ему, что не приличествовало задержать людей, им призванных, паче еще подвергнуть наказанию; что поступок сей произведет в народе беспокойства и уничтожит совершенно доверие к начальству. Майор князь Мулла-Хасаев обязывался в самое непродолжительное время всех их доставить без всякого затруднения.
Генерал-лейтенант Лисаневич не послушал обоих, и 16-го числа поутру не менее трехсот человек лучших жителей Аксая введены были в укрепление Герзель-аул. Не было предпринято никаких мер осторожности, аксаевцы многие были вооружены, наш караул не был не только усилен, даже не выведен в ружье, команды отпущены за дровами и на фуражировку, и в укреплении оставалось менее людей, нежели аксаевцев. Вышедши пред них, в сопровождении нескольких офицеров, генерал Лисаневич стал в оскорбительных выражениях упрекать их гнусною изменою, грозить истреблением виновнейших и начал вызывать некоторых по представленному ему списку. Он знал хорошо татарский язык и потому объяснялся без переводчика, который бы мог смягчить выражения. Двое из вызванных старшин с покорностью предстали перед ним. У них сняли кинжалы и отвели их под стражу; третий, будучи вызываем по списку, видя участь первых двух, противился, но когда его принудили, он, тихо подойдя к генералу Лисаневичу, вдруг бросился на него с кинжалом, который до того скрывал под одеждою.
Он нанес рану смертельную в живот насквозь. Не остановясь, кинулся на генерал-майора Грекова, и сей в мгновение кончил жизнь под его ударами. Поблизости находились казаки и некоторые из приверженных нам мусульман, которые после поражения генерала Лисаневича могли остановить его, но до того велико было их изумление, что они пребывали неподвижны. Человек уже не молодой, главный пристав Кумыцкий, капитан Филатов, бросился на него, и хотя получил прежде рану, но, по счастью, она не была тяжелою, и он, схватясь с ним грудь с грудью, успел вонзить ему кинжал в брюхо, отвратя удар его рукою.
Силы злодея гораздо были превосходнее, и уже преодолевал он Филатова, но один из армян, приставив к нему ружье, поверг его мертвого выстрелом. Генерал Лисаневич, захватя рукою рану, стоял опершись о забор и сохранял твердость, но когда сказали ему о смерти генерала Грекова, вырвалось у него слово: «Коли!» — и оно было сигналом истребления всех без разбора. В сие время командир 43-го егерского полка выводил из казарм караульных двадцать человек, кои немедленно ударили на толпу, и к ним присоединились прочие, бывшие в укреплении. Аксаевцы в величайшем страхе и замешательстве бросились к воротам и через вал укрепления, успели заколоть двоих часовых у ворот, но вслед кололи их штыками и пустили ружейный огонь. Вырвавшиеся из укрепления встречены были возвращающеюся с фуражировки командою, прибежали конвои команд, посланных за дровами, и из трехсот аксаевцев весьма немногие спаслись бегством. Между ними погибли люди, совершенно невинные и несколько испытанных в приверженности к нам. В числе их были некоторые из жителей города Андрея. Если бы не овладел аксаевцами совершенный страх, они могли захватить близко их стоявшие ружья караульных и людей, высланных за дровами, и без всякого затруднения овладеть укреплением и артиллерией, при коей не было ни одного канонира. В укреплении были большие запасы снарядов и патронов.
Таким образом неблагоразумие генерала Лисаневича могло быть причиною важнейших следствий. На линии не оставалось ни одного генерала. Начальник корпусного штаба, генерал-майор Вельяминов — один, который мог привести дела в порядок, и находился с отрядом за Кубанью, для наказания хищных народов за набеги и разбои, делаемые ими на линии.
Тотчас по получении известия об Амир-Аджиюрте хотел я выехать на линию, но болезнь меня удерживала; когда же 22-го числа узнал я о случившемся в Герзель-ауле и о смерти генерал-майор Грекова, я отправился 24-го числа.
Во Владикавказе усилившеюся болезнью удержан я был до 3 августа, и уже не было надежды на выздоровление. Здесь сделал я распоряжение оставить укрепление Преградный Стан, покойным генерал-майором Дельпоццо построенное весьма невыгодным образом и в таком расстоянии от реки Сунжи, что вода легко могла быть отрезана. Укреплению, за отдалением его, ниоткуда нельзя было дать помощи. Старую дорогу от Моздока во Владикавказ, лежащую через хребет Кабардинских гор, чрезвычайно неудобную, для движения транспортов затруднительную и подверженную нападению хищников, которые могли укрываться в лесах и, почти не подвергаясь опасности, наносить большой вред, приказал я перенести от Екатеринограда, через Урухскую крепость, мимо Тагартупского мыса и через реку Ардон, до Владикавказа; приступить немедленно к устроению мостов и временных укреплений, для расположения в оных конвоев.
Дорога сия, в сравнении с прежнею, представляла величайшие во всех отношениях преимущества, но к учреждению оной нельзя было приступить, не став твердою ногою в Кабарде, которую в 1822 году занял я перенесением линии.
От Владикавказа до крепости Грозной прошел я с 1-м батальоном Ширванского полка, двумя орудиями и 250 донскими казаками полковника Сергеева полка, и хотя известно было, что повсюду были сборища возмутившихся чеченцев и карабулаков, однако же я нимало не был ими обеспокоен в пути. В Грозной присоединил я две роты 41-го егерского полка и два орудия; прошедши через станицу Червленную и переправившись через Терек в Амир-Аджиюрте, имел я с собою 6 рот пехоты, 300 донских и 250 линейных казаков и 9 орудий артиллерии.
Я поспешил к городу Андрею, где неблагонамеренные люди готовы были произвести возмущение и, соединясь с соседними горцами, пристать к лжепророку, который проповедовал повсюду истребление неверных, возбуждая ко всеобщему вооружению.
Приближение войск к городу прекратило смятение в оном, главнейшие из возмутителей бежали. Здесь нашел я батальон Апшеронского полка, который прибыл из крепости Бурной, и одну роту 41-го егерского полка. В крепости Внезапной сделал я большие перемены: уменьшил пространство оной, усилил профиль, и она, при несравненно меньшем гарнизоне, сделалась непреодолимою. Уничтожив обширное нижнее укрепление, я заменил его одною каменною башнею с пристройкою, дабы иметь во власти своей воду. Работы в крепости продолжались около трех недель, чеченцы, в числе четырех тысяч человек, показались на высотах в окрестностях Андрея, надеясь на измену жителей оного, но как они остались в совершенной покорности, то удалились, ничего предпринять не осмелившись. <…>
Пребывание мое в Кумыцких владениях водворило совершенное спокойствие в Дагестане, акушинцы, в добром согласии с шамхалом, приверженным к нам, пребывали в совершенной покорности и других удерживали своим примером. Сын шамхала и владелец Мехтулинский приезжали ко мне, и тишина в Дагестане давала мне полную свободу действовать против чеченцев и строго наказать их.
В октябре вспыхнуло возмущение в Кабарде; некоторые из владельцев бежали в горы, дабы пройти за Кубань, но прежде напали они на селение солдатское и разграбили оное, вспомоществуемы будучи, перешедшею к ним из-за Кубани, сильною партией. В нападении сем участвовали почти все живущие по реке Малке кабардинцы.
Трусость подполковника Булгакова, командира Кабардинского пехотного полка, не допустила наказать хищников; ибо догнавши их в тесном ущелье, обремененных добычею и пленными, имея достаточные силы и пушки, не смел на них ударить. Солдаты явно негодовали за сию робость, я назначил тотчас другого начальника и, вразумительно изъяснившись на счет подлой его трусости, приказал ему подать прошение в отставку. Генерал-майор Вельяминов, находясь с войсками за Кубанью, был извещен о намерении закубанцев сделать набег в границы наши и заблаговременно предупредил Булгакова. Партия сия и с нею соединившиеся кабардинские изменники на возвратном пути своем, находя удобнейшие дороги захваченными нашими войсками, принуждены были вдаться в непроходимые пути почти у самого хребта Кавказа, где, испытав ужасный холод, бросивши вообще всех лошадей, потеряв много людей погибшими, возвратились за Кубань. Черный народ не последовал за владельцами, какие не предпринимали они средства, дабы удержать оной. Для усиления войск в Кабарде приказал я прибыть из Грузии одному сводному батальону из Херсонского и Грузинского гренадерских полков. Генерал-майору Вельяминову предписал, ускорив окончанием его действий, возвратить войска на линию.