ровели у него часа два, так что солнце уже садилось, когда вышли из замка Муссы Хасаева. Он предложил нам верховых лошадей, с тем, чтобы мы могли вернуться в нашу слободу кратчайшим путем, переехав через реку вброд, вместо кружного пути через аул и по зыбкому мосту. Возвратились мы на ночлег вполне довольные своим первым знакомством с одной из множества разновидностей кавказского населения.
На другой день, 28-го числа, двинулись мы из Таш-Кичу к крепости Внезапной вместе с большим транспортом из кумыкских и ногайских арб под прикрытием роты Куринского егерского полка и кумыкской милиции. С той же «оказией» ехали в отряд многие кумыкские князья и уздени, щеголевато одетые, на прекрасных конях, с нарядной сбруей. Нам предстоял в этот день переход свыше 30 верст. Двигались мы ужасно медленно. Вереница повозок с пехотным конвоем, распределенным спереди, с боков и сзади, растянулась непомерно и следовала в большом беспорядке, без всяких предосторожностей. Казалось, что конвоирующие войска даны были не для охранения колонны от неприятельского нападения, а только для соблюдения установленной формальности. Дорога была однообразна и пустынна; в некоторых местах она шла кустарниками; большею же частью по открытой и ровной местности. Только вдали, с правой стороны, на горизонте, приковывал к себе наше зрение величественный снеговой хребет гор; а прямо спереди виднелся невысокий, лесистый гребень Гебеккала, составляющий грань между Кумыкскою равниною и нагорною Салатавиею. После продолжительного привала на половине перехода, на берегу реки Яман-су (где сменились конвоирующие войска), мы переправились вброд через эту реку, а потом вторично через Ярык-су и засветло добрались наконец до цели нашего путешествия — крепости Внезапной.
Крепость эта и рядом с нею главный кумыкский аул Андреев (Эндрэ) расположены на правом берегу реки Акташ, вблизи от выхода ее из горной долины. В самом близком расстоянии, над крепостью, господствуют лесистые высоты. Акташ, как все другие реки на Кумыкской равнине, везде проходим вброд. По приезде в крепость отправились мы прямо к коменданту, майору Моравскому (он же и командир расположенного тут линейного 11-го батальона). Он отвел нам помещение в одной из пустых казарм, без всякой мебели. Не без труда достали мы стол, несколько скамеек, сена вместо кроватей; денщики промыслили в слободке кое-какие припасы и напитали нас. На другой же день 29-го числа отправились мы сами в аул и закупили там всякой всячины. Немедленно образовалась у нас артель; к приехавшим вместе со мною (Арбеньеву, Тизенгаузену, Хрущову) присоединились бывшие уже там подполковник жандармский Викторов, капитан Сердаковский и штабс-капитан гвардии Бибиков. 30-го уже числа, в воскресенье, надели мы эполеты, шарфы и явились к генералу-майору Галафееву, командиру 2-й бригады 20-й пехотной дивизии. На него было возложено непосредственное начальство собиравшимися при крепости Внезапной войсками Чеченского отряда. Он принял нас любезно и пригласил пройтись вместе с ним по крепости. В тот же день привели моих лошадей из Моздока; к великому моему горю, лучшая из них оказалась зараженною сапом и пришлось мне искать другого верхового коня.
1 мая прибыл в Внезапную и сам генерал Граббе.
Собравшиеся под крепостью Внезапной войска Чеченского отряда расположились лагерем в нескольких верстах к северу от крепости, за аулом Андреевым, на правом берегу Акташа и тылом к реке. В то время в отряде состояло всего 6 батальонов пехоты (2 батальона Кабардинского егерского полка и 4 батальона — Куринского), рота саперов, 12 орудий (в том числе 4 казачьих), 5 сотен казаков (в том числе 3 сотни пеших) и несколько сотен туземной милиции. Численность этих войск, едва достигала 6500 человек, собственно же в строю было не более 5800 человек.
Ко времени приезда генерала Граббе не были еще окончены все приготовления к экспедиции. Еще подвозились запасы продовольственные и боевые. Даже не съехались все лица отрядного штаба; не было налицо ни одного офицера Генерального штаба, кроме меня. Генерал Граббе вынужден был поручить исправление обязанностей начальника штаба командиру Куринского егерского полка полковнику Пулло, а на меня, приезжего молодого офицера, возложить временно обязанности обер-квартирмейстера. Поэтому я должен был 2 мая объехать лагерь и окрестности его на большом пространстве, чтобы выбрать место для пастьбы отрядного табуна и указать размещение передовых постов для охранения как этого табуна, так и самого лагеря. Вследствие произведенной мною рекогносцировки, под прикрытием полусотни туземной милиции, в тот же день выставлены были наблюдательные посты от конницы. Меры эти оказались очень не лишними: в предшествовавшую ночь угнано было до 30 отрядных лошадей, можно сказать, на глазах отрядного начальства.
3 мая генерал Граббе произвел смотр собранным войскам впереди лагерного их расположения. Конечно, тут не было никакого подобия тех блестящих парадов, к которым привык наш глаз в Петербурге. Не было ни щеголеватости в одежде, ни выправки, ни равнения; даже не всегда солдаты попадали в ногу. Нас, гвардейских офицеров, с первого взгляда поражали в кавказских войсках видимая распущенность, неряшество в одежде, даже казавшееся отсутствие дисциплины и точного отправления службы. Но вместе с тем не могли мы не подметить во взгляде каждого солдата какой-то отваги и самоуверенности, чего-то особого, отличавшего эти войска от всех других. Видимо, это были войска боевые, а не парадные.
С 3 мая начали съезжаться чины отрядного штаба. Обязанности обер-квартирмейстера принял барон Вревский, пока был старшим в чине, а несколько дней спустя капитан Вольф до прибытия полковника Норденстама, который все еще находился в Темир-Хан-Шуре, чтобы торопить снаряжение и отправление из Северного Дагестана предназначенных в состав Чеченского отряда частей войск и транспортов. Полковник Пулло остался начальником штаба. Это был хитрый грек, опытный в Кавказской войне, но вовсе незнакомый со штабными делами и не славившийся добродетелями Катона[115]. Вообще нельзя признать удачными как личный состав нашего отрядного штаба, так и самую организацию его. Временный обер-квартирмейстер капитан Вольф был человек умный, развитой, письменный, но вовсе не боевой, притом желчный и сухой. Из троих офицеров Генерального штаба, штабс-капитан барон Вревский, друг Вольфа, был, наоборот, вовсе не письменный, но с воинственными наклонностями и сильно развитым честолюбием; штаб-капитан Эдельгейм — честный, работящий финляндец, добросовестно исполнявший свои обязанности, и, наконец, штабс-капитан Шульц — замечательный оригинал, истый немецкий бурш[116], безгранично воинственный, рвавшийся на самые опасные подвиги. Таков был состав «квартирмейстерской» части отрядного штаба. Другая часть, известная названием «дежурства», имела какую-то странную организацию; она была разделена между несколькими лицами: должность «походного дежурного штаб-офицера» исполнял сперва майор Арбеньев, о котором было уже упоминаемо, а потом жандармский подполковник Викторов; «дежурством» же управлял штабс-капитан (считавшийся по гвардии) Бибиков — человек дельный, письменный. Кроме того, в состав штаба входили: капитан Сердаковский в звании казначея, инженер-подполковник Энбрехт, заведовавший инженерной частью, отрядный вагенмейстер капитан Домбровский и старший доктор Земский; затем немалое число адъютантов, постоянных ординарцев и т. д. Из гвардейских офицеров собственно при командующем отрядом, в качестве постоянных ординарцев, состояли поручик Перовский (кавалергард), подпоручик Булгаков (Финляндского полка) и корнет Тизенгаузен (Гродненский гусар); прочие были прикомандированы к разным частям войск: Преображенского полка — Потулов, Семеновского — Рылеев, Егерского — Ридигер, Лейб-Гренадерского — Муратов, саперного батальона — граф Нирод, Конной гвардии — Хрущов, Кирасирского Его Высочества — Мартынов, Конногренадерского — Маслов, Лейб-Уланского — Солодовников, Лейб-Гусарского — Никитин, Драгунского — Стромберг, Уланского Его Высочества — Воронов, гвардейской артиллерии — Жуковский, Вилькен и Зыбин.
Командовали частями в отряде: батальонами Кабардинского егерского полка — полковник Лабынцев, командир этого полка; Куринскими — полковник Витторт; саперною ротою — капитан Вильде, казаками — майор Власов, командир Моздокского казачьего полка; артиллерией — полковник Ярошевский. Генерал-майор Галафеев остался непосредственным начальником всех пехотных частей отряда.
Отряд оставался в сборе под Внезапной, в ожидании окончания подвоза запасов и приезда корпусного командира, генерала от инфантерии Головина, который пожелал посетить Чеченский отряд прежде, чем принять лично начальство над Дагестанским отрядом, назначенным для действий в Южном Дагестане, именно в верховьях Самура. Генерал Головин прибыл 8 мая; для встречи его генерал Граббе со всем своим штабом и свитой выехал верхом за ворота крепости. На другой день, 9-го, представлялись ему все лица штаба Чеченского отряда; потом происходили в лагере напутственное молебствие и смотр войскам, а после обед у генерала Граббе. Корпусной командир уехал в Темир-Хан-Шуру.
В ту же ночь, с 9 на 10 мая, назначено было выступление отряда. Главною целью действий Чеченского отряда было нанести поражение Шамилю в главном его убежище Ахульго. Эта укрепленная скала, на правом берегу Андийского Койсу, близ слияния его с Аварским Койсу, считалась, в понятии горцев, совершенно неприступною. Достигнуть этого пункта можно было двумя путями: или с севера, от крепости Внезапной, через всю Салатавию и Гумбет[117], или с востока, от Темир-Хан-Шуры, обычным путем сообщения с Хунзачом. Второй этой путь охранялся укреплениями: Бурундухкале (при спуске с возвышенной плоскости Тарковских или Шамхальских владений в ущелье Аварского Койсу), Зыраны (на переправе через эту реку) и Цатаных (при выходе дороги на возвышенную плоскость Аварскую). От последнего этого пункта отделяется дорога к северу, на Беглетскую гору, с которой спускаются несколько тропинок в котловину Койсубу, где утвердился в то время Шамиль. Эта дорога была кратчайшим путем, по которому отряд не встретил бы значительного противодействия до самого Ахульго, тогда как на первом пути, гораздо более длинном, надобно было непременно ожидать сопротивления непокорных племен на многих пунктах трудной местности и, сверх того, предстояла переправа через Андийское Койсу. Несмотря на все это, в высочайше утвержденном общем план действий дано было предпочтение наступательному движению с северной стороны. Чеченский отряд, составленный преимущественно из войск левого фланга Кавказской линии, наступая от крепости Внезапной, через Салатавию и Гумбет, не оставлял без прикрытия самую линию и затеречное мирное население. Решительное поражение, нанесенное неприятелю на этом пути, доставляло ту выгоду, что Шамиль, замкнувшись в своем гнезде, не мог уже рассчитывать на подмогу горских племен левой стороны Андийского Койсу.