Горцы из своих логовищ зорко следили за всеми движениями в нашем лагере и провожали пулями всякого, кто только неосторожно попадал под их выстрелы. По ночам бывали частые тревоги и перестрелки. Чрезвычайно эффектна была картина 14-го вечером, когда завязался бой на передовых постах при свете зарницы. Шамиль не замедлил воспользоваться снятием наших войск с позиции на левой стороне Койсу и, построив мост, сейчас же открыл свободное сообщение со всеми племенами Верхнего Дагестана. Даже Чиркат был снова занят неприятельскими шайками, которые каждую ночь заводили перестрелку с охранявшими мост ротами Апшеронского полка.
15 июня началось возведение из туров, земли и камня батарей для наших орудий на тех высотах, с которых было возможно обстреливать разные части неприятельской позиции. Главная батарея была устроена против Сурхаевой башни. После обеда я отправился с полковником Пулло на рекогносцировку вдоль всей линии обложения, весьма растянутой и пересеченной. Сообщение между частями войск было чрезвычайно затруднено разделявшими их балками или ущельями с обрывистыми спусками. Поэтому на большей части нашего пути приходилось нам карабкаться пешком по крутым горам; а чтобы лучше высмотреть неприятельскую позицию с ближайших точек, мы надели толстые солдатские шинели и папахи, так как горцы обыкновенно направляли свои выстрелы предпочтительно на офицеров. (Тогда не было еще офицерских серых пальто.)
Рекогносцировка наша побудила к некоторым переменам в расположении войск и батарей. Утром 16 числа я занимался составлением новой диспозиции, а вечером сопровождал генерала Граббе в объезде позиции. В этот день получены были тревожные сведения о сборе новых враждебных скопищ в горах Андии, Гумбета, Богуляла и других, под предводительством посланных туда Шамилем надежнейших военачальников его: Ахверды Магомета и Галбоца. Для наблюдения за этими скопищами предписано было Ахмет-хану Мехтулинскому со своей милицией перейти на высоты к западу от Ашильты и стать на дороге, ведущей к Ихали. Батальонам Кабардинского полка, только что прибывшим с левой стороны, в Темир-Хан-Шуру посылались настоятельные предписания о скорейшем подвозе к отряду провианта и снарядов, в которых артиллерия уже нуждалась. Генерал Граббе был весьма озабочен снабжением отряда на продолжительное время; вместе с тем он признавал необходимым усилить отряд свежими войсками, о чем было написано корпусному командиру. К счастью, в то время уже закончена была с успехом экспедиция в Южном Дагестане, и генерал Граббе нашел возможным отправить оттуда на подкрепление Чеченскому отряду три батальона Графского полка (т. е. генерал-фельдмаршала Паскевича Эриванского) с четырьмя орудиями и часть заготовленных для Дагестанского отряда запасов.
Но подкрепления эти могли прибыть нескоро. В ожидании их принимались кое-какие частные меры: из Темир-Хан-Шуры вытребованы орудия (в том числе малые мортирки, так как действие легких орудий во многих случаях оказывалось бессильным); ротам, охранявшим мост у Чирката, приказано уничтожить его и присоединиться к блокирующим войскам. Для ускорения сообщения с Темир-Хан-Шурою признано нужным, кроме существовавшего кружного пути через Зыраны, открыть кратчайший, хотя бы только вьючный, через Унцукуль и Гимры[122].
Оба эти больших лезгинских селения находятся в ущелье Аварского Койсу, в расстоянии 10 или 12 верст одно от другого: Унцукуль — на левом берегу, а Гимры — на правом, ниже по течению. Первое, несмотря на свою близость к Ахульго и на все усилия Шамиля привлечь его на свою сторону, постоянно уклонялось от участия в восстании против русских; Гимры же, напротив того, были гнездом мюридизма[123] и враждовали с Унцукулем. В последнее время гимринцы только по наружности заявили себя покорными; но значительное число их (так же как и чиркеевцев) находилось в числе защитников Ахульго.
18 июня мне было поручено осмотреть означенную дорогу и переговорить со старшинами обоих названных селений. Из отрядного штаба дан мне переводчик — кумык Абдула, имевший чин прапорщика милиции; а проводников и конвой предоставлялось мне получить из милиции шамхала Тарковского, находившейся на моем пути. Выехав из лагеря рано утром, в прекрасный жаркий день, мы с Абдулой поднялись прямо по круче на гору, к месту расположения милиции. Впереди его лагеря, на самом краю обрыва, стояла палатка самого шамхала, который по целым дням любовался обширным видом с помощью зрительной трубы. Шамхал принял меня учтиво и приказал назначить конвой; но когда я сел верхом, чтобы ехать далее, явились только два пеших оборванца, которые должны были меня проводить до Унцукуля, откуда предстояло мне взять других проводников.
До Унцукуля доехали мы очень скоро; дорога отлого спускалась с высот в самую долину Аварского Койсу; пешие проводники не отставали от иноходи лошадей. Унцукуль — огромное селение, дворов с тысячу, построенное по образцу всех других дагестанских аулов и также окруженное великолепными садами. Башни кругом селения и внешний ряд саклей с бойницами давали унцукульцам возможность упорно защищаться против всех нападений Шамиля и его шаек. Так, еще за несколько месяцев до описываемого времени (в феврале 1839 г.) унцукульцы, предводимые своим замечательным старшиною Аллило, отбили два нападения Шамиля, тогда как другие окрестные селения передались ему или подверглись совершенному разрушению. Въехав в селение около полудня, я с трудом пробрался вслед за моими проводниками по узким, извилистым улицам к жилищу знаменитого Аллило. Теснившиеся в улицах жители с некоторым удивлением смотрели на проезжавшего русского офицера. Двухэтажная сакля старшины находилась на краю обрыва; с террасы дома открывался вид на сады, за которыми виднелся Койсу, пробивавший себе путь с пеною и ревом между отвесными, высокими боками ущелья. Хозяин вышел навстречу мне и дружелюбно пригласил меня быть его гостем. Это был уже человек старый, довольно полный, с белыми длинными усами, придававшими его лицу выражение воинственное. Он был в домашней, довольно грязной одежде, с босыми ногами, но с мохнатою шапкою на голове, несмотря на знойный день; одна рука была у него на подвязи. Внутреннее расположение дома и убранство были те же, как во всех других жилищах достаточных людей того края. Мы уселись на ковре, поджав под себя ноги, в одном из углов просторной кунакской половины (женское помещение было в верхнем этаже). С помощью переводчика Абдулы завязалась у нас живая беседа. В виде приветствия я сказал, что мне приятно увидеть геройского предводителя унцукульцев, на что Аллило, отбросив всякую скромность, пустился сам в восхваление своих подвигов и в исчисление оказанных им русскому правительству заслуг, а в заключение прямо высказал свои притязания на награду. Когда я сказал, что генерал Граббе вполне ценит его заслуги и приготовил для него богатую шубу, то я заметил на лице моего собеседника неудовольствие и затем, после довольно длинного диалога его с переводчиком, я узнал от последнего, что Аллило ожидал более важной награды — чина прапорщика! Я невольно улыбнулся такому скромному притязанию человека, выказавшего себя энергичным противоборцем Шамиля. Признаюсь, весь этот разговор несколько разочаровал меня насчет Аллило. Конечно, я обнадежил его в исполнении его желания и затем объявил о цели моего приезда в Унцукуль. Аллило дал немедленно приказание о доставлении мне проводников, а пока собирали их, предложил мне угощение. Грязная старуха внесла и поставила перед нами несколько деревянных лотков с фруктами, бараниной и другими блюдами лезгинской кухни. Еще не кончили мы нашу трапезу, как пришли сказать, что все люди на работе и что можно найти только одного проводника, который и покажет мне дорогу в Гимры. Делать было нечего; мы распростились с хозяином и отравились в путь.
Сначала дорога идет версты две прекрасными садами унцукульскими, потом спускается к самому руслу реки и становится все уже, все каменистее, по мере того, как самое ущелье стесняется отвесными утесами. Бурный поток несется с пеною и ревом по каменьям, образуя непрерывный ряд порогов. Случалось, что вода плескала на самую тропинку, по которой мы ехали. В иных местах нависшие над рекою естественные стены так сближаются кверху, что солнечный луч никогда не проникает на дно ущелья, а снизу едва видна только узкая полоска синего неба. Мы доехали до такого места, где тропинка совсем прекращалась, и, по заявлению проводника, уже нельзя было далее ехать верхом. Как же тут поступить? Куда девать лошадей? Приходилось оставить их на руки переводчика Абдулы, а мне продолжать путь пешком с одним лезгином, с которым объясниться можно было разве только мимикой. Абдуле дано было мною наставление, чтобы он дал лошадям отдохнуть и затем вернулся с ними в лагерь, в том предположении, что мне придется из Гимров возвратиться в лагерь по другой, кратчайшей тропе, также пешком.
Расставшись со своею верховой лошадью и с переводчиком, я пошел вдвоем с унцукульцем, пробираясь через каменные глыбы, завалившие все дно ущелья вплоть до самого потока. Карабкаясь с камня на камень на протяжении какой-нибудь сотни сажень, я вдруг очутился, к крайнему своему удивлению, на небольшой площадке, замкнутой отвесным утесом, и среди толпы сидевших на камнях вооруженных горцев. Они в свою очередь также устремили удивленные взгляды на появившегося перед ними русского офицера. Проводник мой сейчас же примкнул к толпе своих земляков и защелкал на своем непонятном для меня языке, а я остановился в недоумении, стараясь объяснить себе странное, безвыходное мое положение: уже не завел ли меня проводник со злым умыслом в эту западню, из которой не было выхода? Должен признаться, что была минута неприятная. Скрывая свое смущение, я постоял несколько времени, оглядываясь на окружавшие скалы, прошел еще несколько шагов по площадке и, наконец, пользуясь немногими известными мне татарскими словами, обратился к ближайшим ко мне горцам с вопросом: «Иол иок?» (т. е. дороги нет?), на что они ответили, прищелкнув языком, что значит у них: «Нет». Тогда я молча повернул назад и начал снова перебираться через камни по пройденному уже мною пути. Подозрения мои рассеялись, когда я увидел, что горцы нисколько не препятствовали мне уходить, а некоторые из них пошли предо мной. Скоро вышел я опять на то место, где оставил Абдулу